FayrTales. Введениевневедение

Он чувствовал, что сходит с ума – и пытался договариваться с психикой, неизменно лелея гордыню и питая иллюзию нерушимости взаимосущего, розни несродных. Она дразнила его, учтиво здороваясь в лестничном пролете, а он клялся, что, в конце концов, не просто перестанет цедить сквозь зубы скупые ритуальные ответы, но явно даст понять неуместность этих попыток умножения обоюдной неловкости. Чего уж теперь-то!

Ничего не менялось, все шло по накатанной. Тот другой не спешил делать ей предложение и спустя три года отношений, а она по-видимому ничего не требовала сверх того, что и без «того» устраивало обоих. О, несомненно устраивало: стала бы она терпеть маломощного мальчонку! А вместе – отпускать первого с привязи. Все было прекрасно – и ужасно: парочка ходила в походы, гуляла городом, и даже вироящур их не ял!

То, что его в ней изначально раздражало – казалось, эта «нахламуренная» кукла без кареты и в булочную ни ногой! – постепенно стало сходить на нет, как назло все ближе соответствуя его идеалу естественности. Так, она сперва стала наносить лишь весьма тонкий макияж, нередко и вовсе обходясь без химер (те паче – да, да! – в походах), «опешившись» с экипажа-кареты-фаэтона-дилижанса-кэба-рикши-арбы-вагена-каруцы до вело.

Кажется, тот и впрямь взял ее в оборот, начав ваять под себя: вот сперва перекрасилась в менее броский колер (как язвил наш незадачливый воздыхатель, «в масть песью»), а там и вовсе перестриглась. Явно – в ознаменование новой страницы в жизни! Нет, она положительно довела до совершенства свое искусство губления, превратив signaling в изощренную пытку – так сказать, угрызенья ревности! Надо бы съязвить: новая-де укладка ей совсем не к лицу была. Вздор! ничто ее не портит: ни кокетливо накинутые лохмотья, ни трогательная неухоженность, ни угловато-демонстративная «неразборчивая переборчивость»!

Бестия, ведьма, вика! Что она с ним творит? Может, это наваждение?! К соседке-колдунье чай заглянула на мастер-класс? Тренинг лучших практик прошла на вынужденном карантинном досуге, бездельница, не пойми чем зарабатывающая на весь марафет, такси, съем угла совместно с этим недорослем? Вон и хлебцы в ряд не раз возникали под окном. «Присушит» еще чего доброго, сволочь…

Он знал, что и сама «сохнет» по нем. Вечерами иной раз включала вспышку своего многоумного гаждета и зачем-то «фоткала» его на кухне из сумерек. Ведь это она, не так ли? А перед дверьми – не она ли останавливалась, словно порываясь нечто сказать, передать, написать, подбросить… А не ее ли мама (женщина также весьма приятная и обходительная, хоть и склонная к полноте – из буржуазии, не вконец отягощенной «комплексом тотального замера»), как можно было слышать за дверью, напутствовала ее, изящную тростиночку, явно после девичника. Который, сами знаете накануне чего, случается…

Себя не излечила, не успокоила – и даже скорее склонна пребывать в этой азартной гонке, сладостной муке, зудящем тлене, засасывающей лете?..

И все же, болезнь ее протекала во все более мягкой, щадящей форме: усугубляющаяся вирулентность не способствовала нарастанию летальности (рискнем призвать злобу дня всуе). Ад возымел структуру, а не просто взаимность. Все оказалось страшнее, чем он предполагал, когда чистота сердца бывает обреченнее всеядности. Она не перестала им болеть, и ей все проще было не отказываться от желания продлить болезнь, не жаждая приобрести «специфический иммунитет».

Увы и ах: она уже любила обоих! Довглядывались, доблизились. Тот другой становился достаточным по мере того, как он, первый, переставал быть необходимым…

Standup Tragedian

Которое утро откладываю поход на радиорынок… Уж куплю я эту «витую пару», тудыть ея перетудыть?! Мало того, что роутер ветхий, так еще шнура не хватает до смежной комнаты дотянуть, чтоб никто никому не мешал: пенсионерам-бумерам – зумить-скайпить, пионерам-милленяшкам – стримить-хайпить, средневозрастным цеховикам-иксовикам – имитировать трудовую деятельность многорежимно. И всем – без помех. Старгейтс дернул взять эту рухлядь, лишь бы наполнить хоть каким-то подобием смысла давнопростаивающую стационарную линию. Словом, ежеутренно подрываюсь брать кабель (атипично длинный, метров на десять – впрочем, как все ныне затянувшееся и повисшее, путающееся и сковывающее свободу, являя заложничество как у привычки, так и у помогаек-приспособлений) с подходящим разъемом (отчего-то даже старые мастера, не ведавшие eject и забывшие ejaculate, приноровились именовать его «джек» и мало как иначе); тут же обретаются, словно из виртуальной пены сгущаясь, статьи незапланированных расходов, и вопрос длит собственную тщенасущность.

Но последние дня три все затягивается по иной причине: Хипстер. Да-да, долби-хипстер, что мозолит глаза уже который день, норовя нарисоваться всякий раз, когда – в том же районе – ищу «трипе»: припоя-позистеров-панелей. Просто беззастенчиво ест совесть своими променадами новым районом, где и я иной раз выхожу проветрить мозг, измученный наложениями множественных и зачастую субоптимальных решений. Итак, думаю, не требует подтверждения гипотеза (актуальность коей предстанет явью в дальнейшем) неслучайности сложного события: редких моционов двух совершенно незнакомых людей, совпавших во времени и пространстве. Иными словами, данный «штрих» там явно тусуется, если и не постоянно, то подозрительно часто для человека, имевшего бы иные заботы (или как там в новом изводе: «вызовы и озабоченности»? )

Модный прикид с неизменно обтянутыми ляхами, сакраментально-черной как смоль бородой при русых бровях, беспроводными «ушами» (словно в хроническом опасении, если и не важный кус контента пропустить, то – некий судьбоносный звонок-вайб, предательски приглушенный виброй). Ходячий пропуск в мир всего столь вожделенно и омерзительно «трендового», он невольно делал все, чтоб оттолкнуть снобов по ту сторону окопа, вроде вашего покорного. Но ранена была уж совесть…