Женя Колбаскин и сверхспособности

В общем, дошел я до школы более-менее нормально. Открываю дверь, захожу и сразу же врезаюсь в кого-то. «Че встал-то по середине?» -думаю. Смотрю, а это Колян из параллельного и тож без настроения че-то. А я, вообще, чуть ли не веселый был. На подъёме, так сказать.

– А, это ты, Колян! – говорю я ему. – Как жизнь?

– Да, так себе.

– Ну ладно, крепись, еще увидимся, – сказал я ему и пошел в свою раздевалку.

Захожу я в эту раздевалку, а там тишина гробовая. Все стоят и переодеваются, да с такими кислыми лицами, что аж самому печально становится. Но мне че-то не стало печально. Я руки всем пацанам пожал, а они, главное, так слабо их сжимали, что они аж выскальзывали, как мыло какое-то. Ну и подхожу я, значит, к своей вешалке и на че-т мягкое сразу наступаю.

– Извини, Лиза, – говорю, потому что я ей на туфлю наступил.

«Щас,– подумал я, – она опять меня поносить начнет, дураком обзовет».

А она на туфлю свою посмотрела, потом на меня взглянула, рукой махнула и вышла из раздевалки.

«Вот, – думаю, – что с людьми потеря сверхспособностей делает».

Достал я, значит, сменку и стал неторопливо переобуваться. И тут вдруг звонок прозвенел и все ломанулись сразу, но только как-то по черепашьему, то есть очень медленно. В общем, вышли все, кроме меня и Димона. Он такой стоит возле окошка и вдаль, типа, смотрит. Ну и я подхожу к нему, и как по спине вдарю,что он аж подскочил.

– А, Женек, здорово, – говорит и лыбу свою придурковатую давит.

Смотрю я на него и глазам своим не верю. Нормальный Димон передо мной стоит. Не пижон какой-то, а обычный пацан. Лохматый, как чучело огородное. Джинсы свои черные надел, которые внизу всегда замасканные. Свитер напялил, как обычно, серый и в катушках весь. Воротник рубашки мятый, как-будто его корова жевала часа два, не меньше. Да и духами от него не воняло, и голос обычный был, а не тот напыщенный и дико раздражающий.

– А че ты стоишь, в окно смотришь, пасешь кого-то, что ли?

– Нет, так просто смотрю и тебя жду.

– Ааа, ну пошли тогда.

– Пошли.

– А че ты такой радостный? – спросил я Димона, когда мы из раздевалки вышли.

– А че мне грустить-то?

– Ну не знаю, все ж грустят. Ну, типа, из-за того, что сверхспособностей у них больше нет.

– Да и че? Мне теперь, вообще, как-то по фиг, – говорит он расслабленно так. – Была сверхспособность, хорошо. Нет ее, тож неплохо.

«Пофигист он и в Африке пофигист», – подумал я.

– Я ж теперь, с Сюзанкой встречаюсь, мы сегодня в кино с ней забились. Зашибись, да?

– Да, – говорю, – краса…

– Эй, по мытому не ходите! Чё обойти сложно?! – вдруг техничка на нас закричала и шваброй своей замахала.

Мы, значит, на цыпочке встали, чтоб как бы не марать. Мы же труд чужих уважаем. Но обходить не стали, это все-таки перебор. У нас же сменка, как-никак. А она, естественно, зыркнула на нас злобно, типа, как рублем одарила, но ничего больше не сказала.

Топаем мы, короче, по лестнице, а впереди учитель по обществу идет. Ну, как идет, еле-еле ноги переставляет. Поравнялись мы с ним, ну я и говорю ему:

– Здравствуйте, Роберт Александрович. Почему опаздываете?

Ну а че? Настроение у меня такое было. Думал, может, хоть в чувство его таким образом приведу.

А он посмотрел на меня виновато так и говорит:

– Извините, ребята, пробки были.

Прикиньте, реально, извинился перед нами, а я ж, типа, в шутку спросил. Он-то мужик сам такой был, приколист тот еще, в общем. А главное-то, отмазку какую придумал.Пробки! Но, вы представляете, да? Еще б сказал, что трамвай сломался. Которых, как и пробок в нашем захолустье вообще нет.

– Ааа, понятно, – говорю и на Димона смотрю такой, а тот угорает вовсю.

– Ладно, мне направо, – сказал учитель, глядя в пол, и завернул, и даж чуть в косяк не рубанулся.

– До свидания, Роберт Александрович, – сказал я ему вдогонку.

«Странно, – думаю, – то они все от радости прыгают, то тут даже в косяк чуть не врезаются от расстройства чувств».

Ну и вот, подошли мы к двери, где сидит карга эта усатая, а Димон смотрит такой на меня просящим взглядом и говорит:

– Че, как обычно, я стучу, ты открываешь и оправдываешься?

– Да? – усмехнулся я, вспомнив недавний разговор возле этой двери. – Ну давай.

Димка, значит, постучался, а я открыл, и мы зашли вдвоем.

– Здравствуйте, Надежда Ивановна, – говорю я, как можно любезнее.

– Здрасте. Почему опоздали? – отвечает она совсем без энтузиазма.

– Пробки, – говорю, – были.

«Ну а че? Если учитель по обществу так отмазался, то и у меня получится», – подумал я.

– Ааа, понятно, садись, Колбаскин. А ты куда собрался, Петряков? Ты, вообще-то рядом здесь живешь, в том же доме, что и я.

Вижу я, короче, что жаренным запахло. А Димон вообще, расстерялся такой, на меня глаза вылупил, тип, что делать ему, спрашивает, а сам слова как-будто напрочь забыл.

– Надежда Ивановна, – говорю я, – так Дима со мной ехал, у меня он ночевал. Мы с ним допоздна биологию учили.

Во че я придумал. Представляете? Биологию мы, значит, допоздна учили.

– Ладно, Колбаскин, поверю я тебе. Забери ты его оттуда, а то стоите там проход загораживаете. С минуты на минуту Снежевалко должна прийти.

И реально, токо мы уселись, стучится и заходит Сашка. А она, короче, всегда опаздывала, тип, привычка у нее такая была или принцип какой. Все это знали: и мы, и учителя.

– Здравствуйте, – говорит Сашка таким голосом, типа, и не опоздала, а вообще раньше положенного пришла.

– Здрасте, здрасте. И почему, Снежевалко, ты на этот раз опоздала?

– Будильник не услышала, – отвечает она убедительно, главное, так.

«Ну да, конечно, – думаю, – во всем всегда будильник у нее виноват». То она его завести забыла, то не услышала, то случайно выключила, то он тихо звенел, то собака телефон уронила. А однажды она вообще сказала, что ей, типа, снилось, как будто она на уроке уже сидит, и поэтому проспала, и в итоге опоздала. Вот так вот. Правда, никто, конечно, в ее байки не верил, и уже очень давно. Но по итогу, ее все равно всегда пускали. Один раз только выгнали, когда она под конец урока, короче, пришла.

– Ладно, садись Снежевалко, в последний раз.

Вот видите. И этот последний раз, каждый раз. А я только щас понял, что на прошлом уроке, она уже сидела, когда мы зашли. Видать, у нее сверхспособность такая была, типа, рано вставать или там сверхпунктуальность какая-нибудь.

Ну вот, значит, усадила Сашка свою жопу на стул, и начался обычный урок билогии. Хотя, как обычный. Из обычного только Димон был, который, как и раньше завалился сразу спать, как только училка начала говорить. А я уже, вроде, говорил, что, типа, на уроках у нас галдеж постоянно стоял и в мобилы многие играли. А щас они все сидели такие потерянные прям и молча на училку смотрели. Только я че- т сомневаюсь, что они там че-то слушали и понимали. Даже Ванька, хохмач этот неумытый, тож сидел, как в воду опущенный.

– Так, ладно, – сказала училка, главное, как-то очень грустно, типа, ей вообще здесь находится и не хочется. – Откройте десятый параграф и выпишите названия костей верхних и нижних конечностей. Мда, и еще несколько костей зарисуйте.

Как она это сказала,так по классу вздох прошел, да и сама училка тож села и вздохнула громко. Ну и вот, все, значит, полезли за учебниками, за тетрадками, и медленно так стали их листать, и еще медление писать.

И тут, короче, Стас, ко мне поворачивается и ручку опять просит. «Ну,– думаю,– щас его в угол опять загонят». А нет, училки вообще плевать было. Она сидела и че-то там писала у себя в журнале. Ну я и дал ему две ручки. А че такого? Про запас, так сказать. Мне и не жалко.

Я, вообще, значит, чет на подъеме был. Аж сам себе удивлялся. Все эту муть написал, нарисовал и прочитал даже еще. Раньше всех закончил, в общем, и начал на этих дохлых селедок смотреть, да и в носу ковырятся.

Ну вот, прошло там сколько-то минут.

– Так, все, хватить писать, – говорит карга эта, – Кто мне назовет кости верхней конечности?

Никто. Даж Ларик с Катькой руки не подняли. Прикиньте? Вообще, ноль рук. И тишина такая гробовая стоит, только писка сверчков и не хватает.

– Понятно, – говорит училка, естественно, недовольно совсем. Наверное, она, тип, подумала, что и так все из рук вон плохо, а теперь еще самой выбирать, кого спрашивать. И она опять вздохнула глубоко так, что даже, наверное, мяч футбольный можно таким вздохом накачать за один присест. – Тогда отвечать будет Миронская.

И тут я думаю с наслаждением: «Вот она справедливость-то. Час расплаты настал».

Танька встает такая, на панике вся, и по сторонам зыркает, и на соседку свою – Натаху. А той, типа, вообще, наплевать на всё. Она сидит и куда-то вдаль смотрит. Может, на доску залипла. И тут, значит, ко мне она свою бошку поварачивает, а я тож на нее смотрю и улыбаюсь по- хитрому так.

– Жень, пс, пс, Жень, – псыкает она мне и рученками своими дергает.

– Да, Тань, чего тебе? – говорю я и еще шире улыбаюсь.

– Помоги, плиз.

Прикиньте, да. Она, значит, фыркала на меня и башню свою воротила, а я ей помогай. Наглая какая. Ну и я хотел ей той же монетой отплатить. Но, тут, короче, подумал: "Че я уподобляться-то буду". Ну и подсказал её всё, что смог.

– Ладно, Миронская. Четыре. Неси дневник, – сказала ей училка.

Она пошла, короче, дневник этот свой относить, а когда возвращалась, то быстро так положила мне свою клешню на мою, типа, поблагодарила. Одноклассница все-таки, как-никак. С первого класса мы с ней лямку вместе тяним.

– Так, а теперь, кто назовет кости нижней конечности? – сказала она и сразу быстро добавила: «Колбаскин».

Вот так вот! Представляете себе. А, может, ответить кто-то хотел, а она сразу меня, значит, спрашивает. Коза такая.

Ну я и встал, нехотя так.

– А почему я опять? Вон же сколько рук. Может, их спросите, – говорю я, как обычно. Фишка у меня такая.

– Ага, подсказывать меньше надо, – сказала она и даж, вроде, заулыбалась по-хитрому.

– Ладно. Надо назвать кости нижней конечности?

– Да.

– Ну, значит, к костям нижней…

И тут, короче, Димон проснулся и начал мне с учебника все подряд читать. А я ему рукой махнул, тип, не надо, сам справлюсь. Я ж как бы вчера дома читал это и сейчас еще. Ну, я назвал ей все кости эти, которые запомнил, а она сидит и зырить на меня удивленно. Видит, что я сам отвечаю.

– Вот, больше я не помню, – закончил я.

– Да, – говорит училка довольно так, – я же тебе говорила, Колбаскин, что потенциал у тебя есть. Молодец. Пятерка тебе сегодня. Неси дневник.

Беру я портфель, значит. Ковыряюсь там. По всем отделам ищу, а дневника нет. Нигде его не было, как я не старался найти.

– Надежда Александровна, – говорю ей, – я дневник забыл.

– А, ну ладно. Ничего, Колбаскин. Потом принесешь.

Ну нормально это вообще, да? Значит, когда двойку ставить, то давайка телепортнись по-быстрому, а когда пятерка – и так сойдет, потом поставишь, а можешь и вообще не ставить.

«Ай, ладно, – подумал я, – ничем меня сегодня не огорчишь».

Вот так вот, короче, всё у меня и получилось. В принципе, даж и рассказывать, что было дальше, не имеет никагого смысла. Все остальные уроки тож прошли неплохо. Мне, типа, даже чуть-чуть нравилось на них сидеть. По истории я четверку получил, по алгебре тройку, по русскому четверку, а по английскому опять тройку. Ну а че? Я ж не собирался ботаном каким-то становится. Просто решил, что буду учится более-менее своими силами и списывать поменьше.

На переменах я опять с Димоном торчал и с одноклассниками. Че-т даже там никто в догонялки не играл, да и вообще, все почти в глубокой печали сидели.

Леху я видел. Он там стоял над кучей своих одноклассничков, а они у него скатывали сочинение какое-то. А он каждому говорил, что там заменить, что пропустить, исправить и так далее. Важный, в общем, был, как индюк надувшийся. Но, как меня увидал, сразу мне клещней своей замахал, и лыбу нарисовал. Ну и я ему тож помахал. Дружбан, типа ж, мой, по несчастью, а теперь и просто – друг.

Настюху я тоже видел, когда мимо началки проходил. Она помогала училке своей плакат какой-то на стену вешать. Та че-т тож грустная была такая. А мелкая всё заливала ей что-то, видимо, развеселить пыталась, либо просто надоедала, как она это умеет. И тож она, когда меня увидела, рученкой своей мелкой махать начала, а ей в ответ тож своей клешней махнул. Ну а че? Хоть и мелкая, но своя же.

После второго урока, на перемене, сидел я на скамейки. И тут, ко мне брат мой мелкий подходит. И знаете, че делает? Руку мне протягивает такой и говорит:

– Извини, Жень, за то, что я тебя поколотить хотел.

Прикиньте, да? Я, естественно, пожал его мелкую руку и даж приобнял немного. Ну а че? Брат же мой родной.

– Если хочешь, – говорю ему, – можешь в комп сколько хочешь играть.И диски все мои взять тоже можешь.

Петька аж, значит, остолбенел от такой новости. Только и смог сказать:

– Спасибо.

– Ладно, – говорю, – иди давай, а то че, как вкопанный встал здесь.

И он пошел. «А че? Пускай не расслабляется», – думаю такой про себя.

Ну, а на большой перемене я, как обычно, в столовку пошел. Народу там в этот раз было до фига и больше. Сел я, значит, к свои старым знакомым. Жрали они опять булки, но уже не такие горы огромные. И Игорь этот, который жрал, не поднимая головы, нормально, короче, сидел и на меня и на брата своего смотрел. Я с ними лясы там всю перемену точил. Как выяснилось, оба они смышленые пацаны были и учились неплохо. И даж спортом увлекались. Прикиньте? Кто бы мог подумать. Особенно в баскет они рубились вообще, как звери. Особенно животами своими любили толкаться под кольцом. Мы с ними потом частенько ходили играть вместе.

Заключительная глава. Абсурдная фигня.

Ну и вот, чего еще такого рассказать?

На физре всё, как прежде стало. Но я, типа, не выпендривался теперь. Не прикалывался, короче, над одноклассниками, когда они после пяти кругов легкого бега задыхались, как асматики какие-то, а наоборот, подбадривал их, и бежал вместе с ними. Подтягиваться им тоже помогал. И даж в баскет их немного играть научил, что мы аж с пацанами первое место на соревах через год заняли, а девчонки – второе. Да, и этот физрук опять мне предлагал в олипмиаде участвовать, типа, я самый нормальный там. Так он сказал. Но я ему отказал, потому что решил, что не буду это показушной ерундой всякой заниматься, что мне и так сойдет, так как я просто спорт люблю.

Ну а ложка, которую я на трудах сделал, заняла второе место на городской выставке, а первое – деревянный медведь. Я до сих пор ума не приложу, чей-то им ложка моя так понравилась. Вообще, это как-то ненормально, мне кажется.

Да, ну вот. А что касается семьи моей, то там, типа, ничего не изменилось.

Батя, как обычно работать стал, дрыхнуть, и телек смотреть, и пивко иногда потягивать. Мама тож, то на работе, то дома че-то делала и батю переодически подпиливала. Иногда бывало, что мы все вместе собирались и какой-нибудь фильмец по телеку смотрели. Семки там шелкали, чипсы ели и так далее, короче. Даж в эти настольные игры дурацкие играли иногда. Папа, кстати, все равно почти всегда выигрывал. Может у него сохранилась сверхспособность-то эта?

Ну а сестренка моя шибко долго не расстраивалась от потери своих сверхспособностей. Ну а че? Она ж мелкая еще. Научила она Барсика в итоге, с горем пополам, лапу давать. На большее он был не согласен. Я ей книжку еще там купил детскую, как обещал, про приключения какие-то. Читать ее учил немного, или так просто сам вслух ей читал. Она рисовать продолжала и подарила мне, значит, рисунок свой. Там я с Барсиком стою. И всё, главное, как положено: черточки, кружочки, загогулинки и солнце с птичками в виде запятых. Шедевр, одним словом. По-моему, один из ее лучших рисунков. Ну а че? Я его до сих пор храню в той книжонке про теску моего. Книжку эту я, кстати, дочитал, но мне его, героя этого, че-т не очень жалко было. Сам он во всем виноват.

С братом я тож получше стал общатся. Взял его, короче, однажды с собой на стадик футбик погонять. Пацаны, конечно, не хотели его брать, потому что он, типа, мелкий. Но я им сказал, что он за меня токо играть будет. Они и согласились. Мы их там всех и повыносили. Петька гонял, как ненормальный какой-то, голов, наверное, десять заколотил. Пацаны там все рты пооткрывали и спрашивают меня, типа, зачем я такого монстра мелкого привел, играть им нормально не даю. А я у брата спрашиваю: «Где ты так играть научился?». Он мне и отвечает: «Во дворе с пацанами иногда мяч пинаем, и в ФИФу я еще играю». Отвел я его в итоге на секцию эту футбольную. А че? Может он хоть футбол наш с колен однажды поднимет.

Потом мы еще в качалку все вместе ходили, так как батя загорелся неожиданно.

– Спортом, – говорит, – заниматься надо.

Ну мы и пошли. Я, папа, Петька и Димона с Лехой еще прихватили.

Мне, конечно, сначала стыдно за них было. Они даж пятикилограммовую гантелю десять раз поднять не могли. Но потом подкачались и ниче стали.

А бабушка с дедом сразу, как сверхспособности потеряли свои, пошли в аптеку и накупили там столько лекарств, что весь, наверное, город вылечить можно. И потом, значит, даж когда они уехали, запах этот больничный, недели две в доме стоял и не выветривался. Но а так, в принципе, с ними все нормально было. Дед по жизни хохмачом был, таким и остался. Все подшучивал над нами и прикалывался, как умел. Бабушку злил переодически. Бабушка же все время че-т готовила, и пекла, и деда все жизни учила. А тот, типа, и привык, и даж внимания не обращал.

Йодовича этого ученого-сверхмудреца, тоже видел. По телеку. Он еще в Рыболовце этом был. Сидел, значит, на скамейки и книжку читал, наверняка, какую-нибудь шибко умную. А репортер с камерой подходит и сует микрофон мудрецу чуть ли не в лобешник.

– Мирослав Йодович, что вы можете сказать по поводу излучения? Какова его природа?

– Я ничего не знать о излучение! Я приехать отдыхать и смотреть  метеорит! Отстать от меня! – сказал он очень злобно, выхватил микрофон, и запульнул его в кусты.

Да, вот так вот. Великий мудрец, что с него взять. Хорошо хоть, он в бочке в какой не спит или в вазе там. Так же, вроде, все мудрецы делают.

Про мужика еще того надо сказать, который на персиковом соке летал. Он, короче, разбогател в итоге. Нет, машины летать не стали, хотя этот мужик все пытался че-то там намутить. В общем, как он ни старался, машины никак не хотели летать. Может, не в соке тогда было дело. Но он, значит, не отчаивался и разработал свою рецетуру сока, и его потом стали добавлять в топливо для каких-то там устройств или роботов, фиг его знает. Я его тоже по телеку видел. Он, короче, стоял, возле какого-то завода, вместе со всей своей ненормальной семейкой и жал руку японцу какому-то, а может китайцу или корецу, не знаю, в общем. Они ж все на одно лицо.

Ладно. Че ещё сказать-то?

А, забыл совсем. Оказалось-то, что наша великовозрастная дылда, Соня то есть, училкой была. Вы представляете? Она и учительница. Это все равно, что мёд и деготь, молоко и рыба, то есть вещи совершенно не совместимые. И мало того, что она училкой оказалась, так она еще и переехала в наш задрипанный городишко, и устроилась работать в нашу школу. Вы представляете вообще? Абсурд какой-то форменный. Повсюду они меня преследуют эти обычные. Но несмотря на все, что я тут написал, Соня была толковой училкой. Она, вообще, химию вела. Так как у меня была другая химоза – карга очкастая, поэтому я иногда, когда у меня было окно, захаживал и сидел на Сонькиных уроках. Ну а че? Она добрая была. Школота ее любила, хоть она и такой нудный предмет вела. Мне она тож всегда помогала, если че нужно было объяснить. И мужика она нашла себе в итоге. Врача, вроде, какого-то. Показала однажды мне Соня его фотографию. А он патлатый, короче. Видать, всё-таки это любимый её типаж.

И мы ещё иногда, типа, собирались и собираемся своей «Обычной командой». В киношку там сходить, в кафешку зайти, уток покормить или так поболтаться просто. Ездили даже в этот дурацкий парк влюбленных, или как его там правильно называть. Лавочку, конечно, эту сразу прикрыли. Но парк, озеро, карусели и все че там было, оставили. Теперь там просто можно погулять, посидеть и прочей ерундой помаяться. Единственное, чего нельзя сделать, так это на качелях покачаться, потому что они все обрезаны. Их такими прям и оставили, типа, как напоминание о том, что башкой своей думать надо, и с ума не сходить непонятно по ком. Даже табличку сделали: «Кладбище веревочных качель». Так что это теперь достопримечательность какая-то. И, естественно, что бы зайти на это так называемое кладбище, надо было заплатить. Настя меня упрашивала купить билет, но я наотрез отказался. Одного раза мне вполне хватило.

Что касается Нелли, то она после этой канители стала, типа, моей девушкой. И я перестал считать ее страшной. И это не только из-за того, что она вылечила свои прыщи и купила красивые очки. А, вообще, как бы из-за того, что она просто хорошая девчонка. Мне нравится проводить с ней время, гулять вместе и болтать, хоть, в принципе, только Неллька и трещит, как заведенная. Она, значит, продолжила нормально общаться со своими одноклассниками, и у нее до сих пор есть две этих лучших подружки. Дурочки финишные, если честно, но Нелли как бы нравится с ними болтать и всякой девчачей ерундой заниматься. И она, кстати, до сих пор носит эти дурацкие, фальшивые, как бы золотые сережки. Сто раз я ей предлагал новые купить, получше этих, а она наотрез отказывается. Говорит, типа: «Я буду их носить пока они в пыль не сотрутся, или пока я не помру». «Вот дуреха же какая!»– думаю я всегда, когда она это говорит. Ну, хоть она и дуреха, но все-таки моя же, и я, типа, как люблю её.

Ну вот, короче, и конец моей истории.

– Так и в чем смысл этой несуразной, абсурдной фигни?! – наверняка спросит какой-нибудь шибко умный хмырина, который вечно ищет везде скрытый смысл, даже в каком-нибудь там стакане с водой. А знаете, что я отвечу, глядя прямо в глаза этого умнику переученному: «А я че знаю, что ли?» Вот, что я скажу ему. Ну а че? Обязательно смысл, что ли, должен быть какой-то? Может я так просто поделится с вами хотел. Думал, вдруг моя история интересной окажется.

А вы сами-то тоже, небось, думали, да, что я не свою шкуру любимую спасать буду, а, типа, мир целый от какой-нибудь там сверхзлодейской, вселенской суперугрозы и все в таком роде? Или, вообще, надеялись, что я буду какую-то сверхглубокую, суперумную мораль вам задвигать? Нет уж, это, пожалуй, ни ко мне. Я ведь как бы ни философ, и ни мудрец, и уж тем более ни писака какой-нибудь, а, я так просто, типа, обычный человек.

Конец.