Ревизор: возвращение в СССР 26

– Справимся, – ответила жена, взглянув на маму.

– Конечно, справимся. Шанцеву надо помочь. Он нас так выручил в этот раз! – ответила мама.

– Ну, хорошо, тогда я завтра прочту лекцию, съезжу на радио и сразу на вокзал за билетами, – начал я составлять план на следующий день. – Может, мне сразу с вещами завтра на вокзал ехать? Билеты теперь для меня всегда найдутся, с такими-то корочками, сразу и поеду тогда… Блин! У меня же лекция в четверг! – вспомнил я и пошёл звонить Ионову.

Он с пониманием отнёсся к моей просьбе отменить или перенести лекцию, тем более я сказал, что еду в командировку.

Чуть позднее позвонила Инна и стала так причитать, что я испугался, что беда какая случилась. Но разобрав «спасибо тебе» понял, что да, что-то случилось, но явно не беда. Она так радовалась, словно мы ей уже успели туфли подарить… Словно само наше желание сделать это достигло ее. Тряхнул головой. Нет, в это я не верю. Вот в переселение душ – запросто. Даже и практикую. А в телепатию – нет, и все тут.

– Так что случилось, Инн? – спросил я и тут же рядом оказалась взволнованная мама.

– Петя ходил сегодня в жилкомиссию, нам обещают двухкомнатный блок через две недели, – наконец услышали мы. – Только не говори никому!

– Почему? – покосился я на маму, прикрывшую от неожиданности рот рукой.

– Я поверить не могу! Боюсь, если кто-то узнает, будет скандал и нас отодвинут далеко в конец очереди! У нас только подполковникам со взрослыми детьми такие блоки дают. Как хорошо, что Петя пошёл! Спасибо тебе, брат, что ума ему вставил!

– Отлично, Инн, – ответил я. – Через две недели твои проблемы закончатся, и ты переедешь в две комнаты. Сейчас тебе главное успокоиться и самой не разболтать никому раньше времени, если считаешь, что вас могут отодвинуть.

– А! – взвизгнула на том конце провода сестра. – Я поэтому тебе и звоню! Кому-то же невтерпеж рассказать! Как в себе такое держать!

– Давай, я тебе маму дам. Ещё с мамой поговоришь и тебе легче станет, – рассмеялся я.

Положив трубку, покачал головой. А Петр небезнадежен, делает успехи. Пошел и выцыганил то, что дают только подполковникам. Молодца!

Во вторник с самого утра поехал на Лубянку. Румянцев встретил меня на входе и проводил к себе в кабинет.

– Ну что, звонили с радио? – спросил он, выкладывая передо мной мой же отпечатанный текст лекции.

– Да, пригласили побеседовать и подумать, куда меня пристроить, – доложил я. – Сегодня после вас сразу туда.

– Отлично! – с довольным видом проговорил он.

Для полной картины ему осталось только удовлетворенно руки потереть и сразу будет понятно, что человек очень собой доволен.

Ознакомился ещё раз со своим же текстом. Несколько карандашных надписей содержали упоминания руководящей роли партии в деле атомного строительства СССР и больше ничего. Похоже, кому-то показалось, что выступление без ссылок на партию будет выглядеть слишком самонадеянно. Кто-то страхует меня? Интересно… И это уже не в первый раз.

Мы вместе с Румянцевым пришли в зал, уже почти полный, и сели с краю на первом ряду. Проходящие мимо офицеры в масках здоровались с нами, некоторые за руку.

Буквально через несколько минут меня пригласили за трибуну, и я начал своё выступление.

– В основе стратегии развития атомной энергетики должна лежать прежде всего безопасность. Достаточно одного взрыва атомной электростанции в густонаселённой европейской части СССР, чтобы вызвать радиофобию и перепугать все население страны насмерть. Можем потерять десятки тысяч квадратных километров заражённых земель, где больше не смогут жить и работать люди. Придётся выводить их из сельхозоборота, отселять оттуда население сотен деревень, десятков городов. Для всех этих людей придется строить новое жилье, и компенсировать им утраченное имущество, которое невозможно забрать с собой, поскольку зараженные радиацией вещи придется оставлять в зоне атомной катастрофы. Это всё огромные государственные расходы и полная компрометация программы строительства атомных электростанций, не говоря уже о мощнейшем недовольстве граждан. Поэтому, исходя из вышесказанного, необходимо законодательно запретить любые научные эксперименты на территории атомных станций, находящихся в густонаселённой местности. Лучше специально построить такую станцию для научных экспериментов там, где вообще никто рядом не живет. И чтобы еще и горные цепи отделяли от любых населённых пунктов даже в сотнях километрах от станции.

Подумайте также и о том, что переселите вы сотни тысяч пострадавших, а доверять правительству страны, в которой стала возможна в мирное время катастрофа такого масштаба, перестанут десятки миллионов граждан. Это же мощнейший удар по советской идеологии, который мы не можем позволить себе допустить!

– А почему вы считаете, что кто-то из учёных на этих станциях будет вести себя настолько безответственно? – тут же последовал вопрос из зала.

– К сожалению, не каждый, кто пишет кандидатскую диссертацию, и проводит с этой целью эксперименты, способен продемонстрировать интеллект, который позволит ему её защитить. И даже наличие высокого интеллекта тоже не всегда спасает. Уже стали шаблонными шутки над забывчивыми профессорами. Человек, который концентрируется на науке, может в азарте чрезмерно увлечься и наплевать на все мыслимые ограничения. Мы снисходительно шутим про профессоров, забывающих везде зонтики, приходящих в аудиторию в домашних тапочках, забыв переобуться при выходе из дома. Ну, это же увлечённый наукой человек, объясняем мы. И при этом считаем, что в ходе эксперимента на атомной станции они не будут вести себя точно так же? Не слишком ли опрометчиво?

Проняло. Убедило. Принялся читать лекцию дальше.

Предложил провести переговоры с правительствами стран, расположенных вдоль азиатских границ Советского союза. Та же Индия, достаточно дружественная СССР страна, постоянно нуждается в больших объёмах электроэнергии. Вполне можно достичь договорённости, что на советской территории у индийских границ будут возведены крупные атомные электростанции, а электроэнергия будет перебрасываться на территорию Индии для нужд индийской экономики. Брать можно как продукцией за электроэнергию, так и валютой.

В идеале бы такие переговоры провести и с Китаем, у него очень большой потенциал экономического роста. Но, к сожалению, сейчас у нас очень сложные политические отношения. И кстати, имело бы смысл плотно поработать над тем, чтобы эти отношения как можно быстрее улучшить.

Мощная вышла лекция по атомной энергетике. Равнодушных не осталось. Я был очень убедителен, и сам чувствовал это. Ну еще бы – я же рассказывал о реальной чернобыльской катастрофе, встряхнувшей меня в молодости как следует. Трудно не быть убедительным, если ты свидетель катастрофы такого масштаба…

Румянцев, провожая, пожал мне руку и сказал:

– Ты вроде бы так хорошо расписал важность развития атомной энергетики, но эти твои предостережения по поводу возможного взрыва одной из станций… Ух, как холодок по коже! Что-то мне больше не хочется, чтобы они строились вообще…

– Без них нам не обойтись. Просто нужно бить по шаловливым рукам тех, кто в научном азарте не уважает всю опасность этой силы…

После Лубянки отправился сразу на Баррикадную в Дом звукозаписи, где располагалась Главная редакция радиовещания для детей.

Как и договаривались, позвонил с проходной редактору Латышевой Александре. Вышла за мной худощавая, невысокая девушка лет тридцати с лишним, шатенка без чёлки с зализанным хвостиком и больших очках. Она держала в руках тетрадь формата А4 и прижимала её к себе, словно боясь, что ее могут отобрать.

Она отвела меня к своему начальнику Юдину Семёну Ильичу, заведующему отделом учебных передач и педагогической пропаганды, судя по табличке на двери его кабинета.

– Семён Ильич, Павел Ивлев, – заглянула Латышева в кабинет и тут же испарилась.

Меня встретил резкий энергичный мужчина лет пятидесяти, холёный и представительный. Дорогой костюм, импортные туфли, красивые импортные очки.

– Так-так, – оценивающе оглядел он меня, даже не поздоровавшись и не предложив присесть.

– Здравствуйте, – поставил я свой портфель на стул у входа и сделал шаг вперёд.

– Значит, на радио хотите работать? – скептически посмотрел он на меня.

– Старшие коллеги считают, что от меня будет польза, – скромно ответил я.

Он, ничуть не стесняясь, хмыкнул в ответ.

– И какое у вас образование?

– Второй курс экономфака МГУ, – ответил я как есть.

– А с чего вы взяли, что сможете экономические темы обсуждать и комментировать?

Сразу, ещё как только вошёл, почувствовал, что разговор у нас намечается какой-то неконструктивный… Знаю я таких вот типчиков… Самых умных на свете. Безмерно уважающих себя. Обожающих третировать молодежь. И что мне делать? Самому себя рекламировать? Ладно, попытаюсь. Нельзя же просто так развернуться и уйти. Пообещал же Румянцеву.

– Вообще-то у меня большой опыт выступлений по линии общества «Знания», – сказал ему, улыбнувшись, – недовольных пока что не было.

– Это перед рабочими и доярками без высшего образования-то? – нахмурился он, – ну так да, для такого уровня и студент может что-то рассказать. Но нас и люди с высшим образованием слушают. И профессора, и академики.

– Я и перед профессорами и академиками выступал, – спокойно, но уже начиная злиться, сказал я. Тип явно непробиваемый…

Он явно не поверил мне на слово. Скептически хмыкнул. Снял очки и протер их чистой белой тряпочкой. Водрузил обратно на нос, и сказал: