Среди солдат я узнал того паникера. Да, он совершил проступок, за который полагалось наказание, но я не мог просто стоять и смотреть, как его уничтожат. Я набрался духом и подбежал к комиссару.
– Товарищ комиссар! – Дрожащим голосом обратился я.
– Я не понял. Это что за гуляние во время комендантского часа?!
– Простите. Я в больнице работаю, у нас много пациентов, поэтому так поздно домой и иду. Я что хочу сказать. Этот солдат не сбегал с линии фронта. – Сказал я, указывая на моего нового знакомого.
– Да что ты говоришь! И что же он сделал?
– Я увидел его вчера на дороге, без сознания. Он просто запаниковал. Когда человек паникует, он не знает, что делает.
– И что? Паникеры увлекают за собой остальных, они ничем не лучше дезертиров.
– Это лечится. Человек после пары боев привыкает и перестает паниковать. Мне больничный психолог это объяснял. Неужели у вас так много солдат, чтобы вот так ими разбрасываться?
Комиссар серьезно задумался, после чего сказал:
– Ладно. Этого отправим в штрафной батальон. Но остальным поблажек не допустим! Солдаты должны знать, что будет с ними, если без конца отступать!
– А нельзя с ними как-нибудь помягче? Скажем, арестовать их. В тылу же тоже работники нужны.
– Я что-то не понял. Ты мне приказывать будешь?!
– Никак нет!
– Так-то. А теперь дуй домой. Комендантский час все-таки.
Расстроенный, я развернулся и пошел прочь. Вдруг меня догоняет будущий штрафник.
– Подожди! – Догнав, он сильно меня обнял, – Спасибо брат. Я даже не знаю, как тебя благодарить. У меня мама старая, если бы меня расстреляли, она бы совсем пропала.
– Хочешь меня поблагодарить? Сделай одолжение. Не поддавайся панике. Выживи и вернись к матери. Тогда я буду знать, что мои старания были не напрасны. – Все так же понуро ответил я.
– Хорошо-хорошо. Мы ж с тобой даже не знакомы. Меня Ваня зовут, Ваня Климов, а тебя?
– Артем, Артем Севцов.
– Климов! В строй! – Строго крикнул комиссар.
– Иду! Слушай, спасибо еще раз. Я твой должник. Даст бог – свидимся еще, Артем Севцов.
– Удачи.
Я смотрел на убегающего товарища с теплой душой. Конечно, мне бы хотелось выручить весь взвод, но комиссар тоже в чем-то прав. Если прощать всех, кто просто трусливо бежит с фронта, то мы потеряем Советский Союз. Потеряем так же, как бедные поляки потеряли Польшу, а французы Францию.
Война
Утром, 23-го августа, часов в 11, я пошел попить кофе и купить газету. Взял газету, попил кофе, и уже собрался идти домой, как вдруг встретил Лену.
– Артем! – С удивлением и восторгом крикнула она, и кинулась обниматься.
– Эй, привет. Как ты?
– Да хорошо все. Я думала ты уехал.
– А куда мне ехать? Мой дом здесь, мама здесь. Мне некуда ехать. А ты? Почему ты не уехала?
– А мне тоже ехать некуда. Тут мой дом. Дядя Коля, один кофе, пожалуйста.
– Ну, рассказывай. С Гришкой общаешься?
– Пыталась. Он на фронт почти сразу уехал. Представляешь, залез в вагон с солдатами, и зайцем доехал до Одессы.
– Вот это он молодец, ничего не скажешь.
– И не говори. Он и письма мне писал. Потом перестал. Последнее письмо из Севастополя написал. А вы с Катей? Общаетесь?
– Да какой там. Она за Волгу сразу уехала. Куда не сказала, адреса я не знаю. Знал бы, написал.
– А она не пишет?
– Нет. Может, есть дела важнее меня?
– Какие у нее могут быть дела? Особенно важнее тебя?
– А черт его знает.
Мы болтали с ней около часа, после попрощались, и я пошел домой. Пройдя улицу, я услышал вой сирен. Это была воздушная тревога. Через минуту в небе появились тучи немецких самолетов, батареи ПВО открыли огонь. В какой-то момент я услышал свист, затем грохот, потом еще, и еще. Я побежал. Грохот взрывов сливался в один оглушительный рев. Я бежал, не понимая ничего, просто бежал, схватившись за голову. Метрах в пятидесяти впереди меня упала бомба. Взорвавшись, она образовала дыру в стене дома. Я побежал дальше. Недалеко рванула еще одна бомба, и меня отбросило взрывом в дыру здания.
Очнулся я в подвале. Было тихо. С улицы шел противный запах дыма и пыли. Я вылез и впал в ступор. Дома были уничтожены, везде полыхали пожары, горящая нефть, из цистерн на холме за городом, хлынула к Волге. Река загорелась, а вместе с ней и паромы с катерами и причалом. Буквально пару минут назад я шел по зеленой светлой улице, пытаясь забыть о том, что происходит в стране. Теперь я стою среди руин.
Справка:
4й воздушный флот генерала Рихтгофена совершил в тот день 1500 вылетов, сбросил 1000 тонн бомб, потеряв при это всего 3 самолета. В Сталинграде, только за один день, 23 августа, погибло около 40 000 жителей.
Вдруг я услышал хриплый крик.
– Артем!
Я повернулся. Это был дед Архип, с автоматом в одной руке и винтовкой в другой. На поясе у него было две небольшие сумки.
– Дед! – Кричал я, закашливаясь от дыма. – Что ж это творится?!
– Это война, Артем. – Спокойно ответил Архип. – Вот так она выглядит.
Я хотел спросить, что делать дальше, как вдруг меня будто пронзило молнией. Мама.
– Дед, а где мама? Ты ее видел?