S-T-I-K-S. Человеческий улей

– Ты, Карат, попал в Улей. Эй! Не части! Живчик – тот еще яд, если не думая лакать, его помаленьку надо, и не частить.

– Что за Улей?

– Всякий Улей, Карат, должен состоять из сот. Ну, это я именно про наш Улей – в пчелиных есть и прочие детали. Та сота, на которой мы с тобой сейчас торчим, вчера вечером пошла на перезагрузку. Там, у себя, в доме своем родном, ты оказался на соте, которая загрузилась сюда вместо нее. Вот так и попадают в Улей. Все понял?

– Почти.

– Это в том смысле, что ничего не понял?

– Верно.

– Ну, я не очень-то объяснять мастак, обычно никто не понимает.

– А ты попробуй объяснить проще.

– Без толку сейчас объяснять. Ты под откат попал, плюс свежий, да еще покоцало тебя приключениями разнообразными. Голова болит и варит совсем плохо, то есть соображаешь худо. И такая беда может продлиться несколько дней, а случается – и недель. Могут даже провалы в памяти произойти, или будет забываться не самое важное из свежего и несвежего. Ты главное запомни: домой ты теперь никогда не вернешься. Нет туда дороги. Значит, старое вообще забудь и первым делом начинай с имени, это тебе наилучший совет, ты еще не раз благодарить за него будешь, если сумеешь пережить первый день. Лучше без штанов ходи, чем без нового имени.

– Да понял я, понял. Буду Каратом.

– Все соты тут принято называть слегка заумно: кластеры. Мы на свежем кластере, тут провалившийся народ вроде тебя. Вокруг может найтись ценное барахло, на которое еще никто не наложил руки. Но такая благодать вечно не длится, в свежие места быстро набегают охотники за хабаром вроде меня. Матерые зараженные всех мастей такой праздник тоже не пропускают, стягиваются откуда можно. Тут всегда есть кого сожрать, а если и не найдется иммунный, они и свежего пустыша слопают за милую душу.

– Что значит иммунный?

– Это такие, как я и ты. Те, кто не превращается в пустышей вскоре после попадания в Улей.

– Пустышей?

– Низшие зараженные. Полностью бесполезные, это начальная стадия. Мало кто из них дальше вырастает, и это меня радует.

– Зараженными ты называешь зомби? – Игорь, или теперь уже Карат, указал на стекло витрины, за которым можно было разглядеть бульвар и медленно бредущих по нему мертвяков.

– Не надо их так называть, это никакие не зомби, это зараженные. У них сердца колотятся, они дышат, кровь течет, прибить можно не только пулей в башку, мозги у тебя не выпрашивают. Если тебя покусают, ты этому не будешь рад, но и в такого, как они, превращаться не станешь.

– Хоть это радует…

– Ага. Я тоже поначалу дергался, больше всего боялся, что цапнут. Это потом умные люди объяснили, успокоили насчет заразности ходячих. Все, кто оказывается тут без респиратора или противогаза, быстро становятся такими.

– Кроме иммунных.

– Вот! Соображаешь правильно. Хлебни еще чуток, уже можно. Тебе надо как следует зарядиться. Ты тоже заражен, но пустышом не станешь. Просто околеешь, если надолго останешься без живуна. Мы должны весь остаток жизни его лакать.

– Нерадостные перспективы…

– Да это мой такой ядреный, простецкий. Есть и ничего на вкус. Народ на коньяке его бодяжит, с корицей или мускатом, химичит чего-то, и чуть ли не лимонад получается. Но как по мне, все это порнография с постыдными извращениями. Правильные ребята должны лакать его именно в таком вот четком виде. – Шуст указал на фляжку.

– От твоего на рвоту тянет.

Шуст хохотнул:

– Ага, многие жалуются. Ты еще не знаешь, из чего его готовят, то-то будет культурный шок.

– Неужели я угадал с носками?

– Не совсем. Сейчас покажу, приготовься к чудным зрелищам.

Ухватившись за крюк, Шуст потянул к себе отрубленную голову твари, перевернул ее лицом вниз, указал на затылок:

– Видишь этот нарост, на половинку головки чеснока похожий?

– Как его не увидишь, если он чуть ли не весь затылок занимает.

– Приглядись, кожа тут ороговелая, ножом ее не взять, режется только тут, по вогнутым линиям, это как между зубчиками чеснока.

Вытащив из ножен на поясе нож с коротким широким клинком, Шуст продолжил непонятную и неприятную лекцию:

– Это называется споровый мешок. У пустышей его вообще нет, ведь они свежие, только-только заразились, – не успел еще вырасти. Но если им хватает еды, они меняются. Паразит, или что там в них засело, начинает растить вот такую штуку. Это у них вроде органа размножения, хотя высоконаучные дебаты по этому поводу не утихают, так что полного согласия у разных умников нет. В развитых споровых мешках со временем появляются споровики или просто спораны. Вот посмотри.

Шуст ловко надрезал нарост с нескольких сторон, развел разъединенные дольки в стороны, подсек парочку изнутри, откинул. Открылась небольшая полость, заполненная массой, более всего напоминающей свалявшуюся грязную паутину. Такая же невесомая и легко рвется. Вывалив все содержимое на ладонь, Шуст его раскатал и отделил три некрупных серо-зеленых предмета, похожих на почти круглые виноградины, и желтоватый шарик размером с крупную горошину.

– Опачки! Лотерейщик не подкачал, мы выиграли!

– Ты о чем?

Шуст постучал кончиком ножа по мертвой голове.

– Вообще-то этого милого парнишку многие называют просто жрач. Он уже куда опаснее начинающих тварей, хотя, как и все, вырастает из везучего пустыша. Местами его принято величать лотерейщиком. Спораны и с ребятишек послабее можно брать, но он первый в перечне тварей, с которых при удаче можно поднять горох. Шанс невелик, но он есть. Так что нам с тобой подфартило. – Шуст покрутил перед носом Карата найденным шариком.

Тот пожал плечами:

– Что в нем особенного? На вид будто сахар прессованный.

– Ага, так и есть, не зря его некоторые сахарком обзывают. Хорошо хранится сам по себе, а вот спораны надо чуток высушить, потом можно годами хранить, и ничего им не будет. Заверну их вот так в ватку, и в кисет потом, пусть всю влагу там оставят. Горох сушить не надо, он воду вообще не впитывает и не растворяется в ней. Горох – самый простой и почти всегда единственно доступный способ развиваться. Ну, это я о себе и тебе говорю. Пустыши быстро растут, друг друга подъедая, модифицируются, в бегунов превращаются, потом в жрачей, и так до жемчужников могут добраться. Это уже элита их гнилого племени. А мы не такие, как они, мы – иммунные, разум и память сохранившие, и облик человеческий тоже при нас остается. Но это не значит, что мы вообще не меняемся. Еще как меняемся, и каждый по-разному. В нас проявляется то, чего до этого не было – новые таланты. И эти новые таланты растить надо, лелеять, сами собой, как у зараженных, они развиваться не будут. И вскармливать их надо не мясом человеческим, а вот таким горохом.

– Жрать это?!

– Не, в таком виде это яд чистый, даже не думай. В уксусе можно растворить, он сразу пузыриться начинает, а как пузыри пройдут, надо сразу соды сыпануть и процедить через марлю. Ну а потом давай, потребляй, это пойло не должно долго залеживаться.

– Да я такое за деньги пить не стану.

– А куда ты денешься, Карат? Это не западло, это можно и нужно в рот брать, так что не ломайся. И вообще, ты споросы потребляешь так, что за уши не оттащишь, а от честного гороха нос воротишь. Нехорошо это, странно как-то и неправильно.

– Это какой такой спорос я потребляю?

– А такой, из которого мой животворящий живчик делается.

– Не понял?..

– Ну, с этими виноградинами та же технология, что и с горохом. Не такая же, но похожая. Да стой ты, уйми брюхо, не вздумай тут наблевать. Поначалу всем противно, но забудь: нет там ни гадости, ни вони какой дурной, даже микробов не найдешь. Стерильно. Считай, что это всего лишь настойка из гриба.