Самый страшный зверь

Вот как в тот раз…

Прошлой зимой Дирт убил матерого лося. Две стрелы получило могучее животное, долго пришлось его преследовать, доводить до изнеможения, а потом пытаться выжать из зверя остатки сил, пугать, заставляя повернуть обратно, к морю. И все равно, не дойдя до побережья, сохатый свалился. Его хватало лишь на то, чтобы шумно, предсмертно дышать.

Дотащить тушу до селения целиком Дирт не мог. Разделать и по кускам тягать на волокуше – не выход. Налетит воронье, запах крови почуют волки, а с ними зимой шутки плохи. Терять мясо было нельзя – запасов в Хеннигвиле немного, вот-вот до голода дело дойдет. Сто тридцать четыре человека, считая детей, – столь матерого лося хватит, чтобы несколько дней не ломать голову, чем заполнять котлы.

Дирт мчался назад так быстро, что едва не сломал ногу, спускаясь к берегу, ступня застряла в присыпанном снегом переплетении корней, повезло, что, уже падая, ухитрился освободиться. Лэрд Далсер хмыкнул, выслушав его сбивчивый рассказ об исполинской горе мяса, которую вот-вот начнут делить прожорливые волки, и, уточнив размеры «горы», оделся, после чего направился прямиком к дому преподобного Дэгфинна, где вызвал его на улицу для короткого и довольно необычного разговора. Дирту пришлось еще раз повторить свой рассказ, после чего лэрд предложил взять Агнара – сила кузнеца в таком деле лишней не будет.

Преподобный тогда отказался брать четвертого. Причина банальна: Дирт в самом начале рассказал, что лось ушел слишком далеко от берега. С одной стороны, это уже запретная территория, куда нет ходу жителям, с другой – там валяется столько мяса, что хватит на несколько дней. Дэгфинн тогда предпочел закрыть глаза на первое ради последнего.

Кузнеца, правда, все равно пришлось звать. И не только его. Но уже гораздо позже, когда тушу дотащили до берегового обрыва. Лэрд Далсер тут же заявил, что дальше они справятся без него, и, развернувшись, отправился в селение, пачкать очередной кусок бересты. Дэгфинн, приглушенно выругавшись ему в спину, направился следом, оставив Дирта сторожить добычу.

Волки появились одновременно с подмогой и, не рискнув связываться с пятеркой мужиков, приведенных преподобным, ушли. Но спустя пару недель едва не отомстили, загнав Дирта на дерево, после чего решили подождать, пока мороз сделает свое холодное дело. Спасло лишь то, что он не бросил лук и, понаблюдав за стаей, вычислил самца с самкой, судя по приметам, всем заправляющих. Далее оставалось поудобнее устроиться и выждать момент, когда условия для стрельбы будут идеальными.

Самку Дирт убил наповал, угодив в то место, где шея соединяется с черепом. Самец ушел, но жить ему оставалось недолго: стрела засела глубоко под лопаткой.

Волчицу Дирт доволок до Хеннигвиля, где ее съели. И это было далеко не самое худшее мясо, которое ему доводилось пробовать в своей жизни.

Преподобный в тот раз Дирта удивил. Ни словом, ни жестом не выказал страха перед лесом или недовольства. А ведь от опушки пришлось пройти не одну тысячу шагов, что выходило непомерно далеко за рамки дозволенного. Лэрд Далсер потом, уже у камина, похвалил Дэгфинна. Сказал, что тот умеет заботиться о своих людях и далеко не дурак. Даже пожалел его: дескать, не повезло с наследством и с кровью, у него характер аристократа, а родители – самое что ни на есть быдло.

На вопрос Дирта, о каком именно наследстве идет речь, Далсер рассказал об отце Дэгфинна. Именно он был инициатором и организатором исхода за море, к берегам таинственной и пугающей Такалиды. Именно из-за него община оказалась здесь, в опасном и скудном краю. И именно он, в самом начале столкнувшись со Зверем, ввел строгие правила, запретив забредать в лес, и всячески нагнетал истерию россказнями о демонах. Дэгфинну после его смерти приходится нелегко. Люди, как правило, глупы и доверчивы, если им что-то как следует вбили в голову, извлечь это непросто.

А вбивали качественно и долго…

…Ягод и на самом деле было мало, Керита с ними расправилась вмиг, так что Дирт недолго давился слюной. Вытрусив из опустевшего туеска соринки, девушка заметила:

– Брусника весной густо цвела. И ягодок меленьких полным-полно. Наверное, хороший урожай будет. Брусника – ягода хорошая: не портится, только ссыхается или мокнет. И не пачкает, как черника.

– Черника слаще.

– Ну да. Но я собирать ее не люблю.

Оба черничника располагались хоть и на опушке, но тянулись дальше в лес. И очень трудно было вовремя остановиться при сборе, преодолеть соблазн сделать шаг дальше, в сторону запрещенного. А вот брусника чуть ли не сплошным ковром покрывала Сторожевой мыс. Даже на скалах ухитрялась расти, причем в любой год ее там было много, хотя хеннигвильцы обдирали безжалостно, до последней ягодки.

– Я прошелся по ручью и не нашел ни одного стебля ревеня.

– Ты каждый день по ручью ходишь, все давно оборвал.

– Все невозможно заметить.

– Да? Уж мимо тебя точно не пройдет – все замечаешь. Лодка без рыбы опять, сети пустые. Слыхал?

– Знаю.

– Младший Мади пухнет. Говорят, это от голода. У матери молоко пропало, коровьего на всех не хватает. Матерей надо лучше кормить.

– Завтра у нас будет мясо. Поест, и молоко вернется.

– Ты о чем?

– Я о матери младшего Мади.

– А я о мясе спросила. Откуда оно возьмется?

– Преподобный велел отвести на ночь Русалочку к дальней опушке.

– Зачем?

– Чтобы демоны выпили ее кровь и отстали от Хеннигвиля хотя бы ненадолго.

– Что?! Кормить демонов?!

– Дэгфинн говорит, что они от крови не откажутся.

– Зверь тоже кровь пьет.

– Враки.

– Он ведь выпил кровь у младшей сестры Тиггиты в самый первый год. Об этом все знают.

– Лэрд Далсер говорит, что это глупое вранье, суеверие простолюдинов.

– Никакое не вранье. Мне мама не один раз рассказывала. Вас с Далсером тогда еще не было здесь. Ее звали Дитори, она была чужая, как вы. Ее удочерили, не дали пропасть, забрали с собой. Но она так и оставалась чужой и, как ты, никого не слушала. Взяла и зашла далеко в лес, Зверь ее убил за нарушение запрета и выпил всю кровь. Ее тело стало белым и почти ничего не весило. Было это перед Рудным болотом. Поэтому мы на него не ходим.

– Ага. И поэтому собирать клюкву приходится мне.

– Никто тебя не заставляет.

– Она на лекарства нужна, ты же знаешь, что зимой без нее никак.

– Знаю, для зубов она полезная, чтобы не пухли десны, и для лечебного морса. Но мы теперь боимся тех мест. Дирт, мы всего боимся. Этот лес очень плохой, а ты шутишь со страшными вещами. Я молюсь за тебя все время, когда ты там.

– В лесу не страшнее, чем на побережье. Я там с детства пропадаю, и, как видишь, никто на мою кровь не польстился.

– А позапрошлой зимой?

– Так это меня олень копытом двинул. Я тогда сглупил, расслабился раньше времени. Подумал, что он уже готов, подошел, нагнулся, вот и получил, что заслужил.

– Обманываешь. Наши говорят, что тебя поколотил Зверь, чтобы ты больше не забредал в лес. А ты даже после этого не слушаешься. Это плохо.

– Они знают, что я хожу дальше, чем разрешено?!

– Ну… разное думают. Подозревают… Сам знаешь, что у нас трудно что-то скрыть. Дирт, я боюсь. За тебя боюсь. – Керита отвернулась, присела, обхватив обтянутые серой юбкой коленки ладонями, уставилась на ненавистных гусей, оскверняющих чистейшую воду своей нескончаемой возней.

Присев рядом, Дирт положил руку на плечо девушки. Хотелось, конечно, большего, но мерещились десятки давящих взглядов со стороны селения, женщины Хеннигвиля будут против такой фривольности, но против невинных мелочей возражать не станут.

Успокаивающе произнес:

– За меня бойся в последнюю очередь. Я вас всех переживу.