– Первый раз такое.
– Какое?
– Я свой дар разрядила. Даже вхолостую ударить сейчас не смогу, опустошенность ужасная, я чувствую себя выжатой тряпкой. Никогда такого не было, даже в самый первый раз не было. Даже с тем лотерейщиком, который уже был крутым. Мне кажется, что я больше никогда не восстановлюсь. Но у тебя же такое часто бывает, правда ведь? Ты много раз это рассказывал.
– Да, правда. Ты восстановишься, не переживай. Говорят, есть способы потерять дар, но вряд ли это удастся сделать настолько просто. Дар нимф нравится немногим, был бы надежный способ легко от него избавиться, сама понимаешь, что почти все его носительницы сразу бы забыли о таком проклятье.
– Я и не переживаю. Что мы дальше будем делать? К магазину теперь не подойти, все зараженные к мосту сбегаются. Вон, посмотри, сразу четыре лотерейщика, по-моему. И всем в той стороне что-то надо, крутятся только там.
– Быстро не сбегутся, там элитник валяется, для всякой мелочи хватит запаха, чтобы не рисковать приближаться, а крупные, скорее всего, побежали на нашу приманку. Шум они издали прекрасно слышат. Вон, видишь, сворачивают твои лотерейщики.
– Ты что? Серьезно хочешь к магазину сходить? Карат, мы вчера нарвались, сегодня нарвались, тебе что, этого мало? Да тебя Шуст проклянет, когда узнает.
– За что проклянет?
– Он ведь все время говорит, что нельзя дразнить удачу. Надо было с утра, как только встретились, уходить. Видишь, как нарвались? Да мы чудом живы остались. Блин, да мне теперь всю жизнь кошмары сниться будут.
– Свожу тебя к психиатру, пообщаетесь.
– Ну спасибо…
– Ладно, извини, мы и впрямь слишком часто отчаянно рискуем. К мосту я даже не думал возвращаться, там сейчас столпотворение.
– Можно позже вернуться, вечно они там крутиться не будут.
– Можно, – согласился Карат. – А можно и не возвращаться, мы и так сегодня неплохо подогрелись.
И он еще раз постучал по туго набитому кармашку разгрузки.
* * *
Озеро, в которое Карат вывел лодку из городской реки, запомнилось ему еще по первому походу к Пеклу. Тогда он уцелел, единственный из всей команды, и с разнообразными приключениями выбирался на восток. Пришлось двигаться незнакомыми дорогами, повезло выйти к водному пути, который и привел его сюда. Не совсем, конечно, сюда, за километры от этого места. Но еще тогда он заприметил вдали высотки городского кластера, который группа разграбляла вот уже четвертую неделю.
Высотки сейчас остались за спиной. Лодка, разрезая озерную гладь, шла ровно на восток, к виднеющимся вдали островкам. Но не они являлись целью. Перед ними Карат развернулся, обогнул вросший в мель ржавый корпус огромной баржи и около двух километров тянул на юг. Там сбавил ход, войдя в узкую протоку между камышовыми стенами, покружился в лабиринте, устроенном природой из растительности, вновь выскочил на открытый простор. Правда, здесь он открывался не так уж далеко, получилось что-то вроде озера в озере, где водное пространство, площадью около километра, было окружено непроглядными зарослями.
Почти посередине искусственным островом ржавела еще одна баржа, покрупнее первой. Как попала она на мелководье, крепко засев в илистом дне, – одному лишь Улью известно. Разливы, случающиеся при перезагрузках, притянуть к этому сложно. Они мощно себя проявляют лишь в узостях рельефа, а здесь, на чуть ли не безбрежном озерном просторе, где сливаются десятки больших и мелких водных кластеров, волна особо не разгуляется. Предположить, что судно вырвало из другого мира и шмякнуло именно в эту точку, сложно, поскольку на стабах такое не случается или случается крайне редко. То, что баржа пришла сюда издали, тоже звучит неправдоподобно. Да, она самоходная, но ей нужна глубина, которой здесь нет.
Огромная заводь и окружающие ее камышовые дебри – явный стаб. Именно поэтому его и облюбовали под базу. Суши здесь, увы, нет, только камышовые мелководья, но зачем нужна твердь земная, если есть металлическая? Баржа стояла на грунте ровно, ее ржавые бока возвышались крепостными стенами над озерной гладью. Осталось только оборудовать наверху несколько позиций и приготовить нехорошие сюрпризы для тех, кто сунется сюда без спроса. Нападающим придется горя хлебнуть, карабкаясь наверх, а перед этим понадобится как-то преодолеть открытое пространство, на котором нет даже намека на укрытие.
Приблизившись к борту, Карат заглушил мотор и, взявшись за весло, услышал, как сверху грозно вопросили:
– Стой! Кто идет?!
– Плывет. Давай встречай.
– А пароль не скажешь?
– Не скажу.
– Эх ты! А я тут королевский трап связал, пока вас где-то черти носили. Кстати, где именно?
– Решили по бабам сходить, гульнуть.
– Да я не поверю даже в то, что ты этим в одиночку занимался, а уж вместе с мелкой – тем более. Не, ну серьезно, я ведь волновался, переживал.
– Встряли в историю. Пришлось мне ночь и часть дня по городу побегать. Ди не захотела возвращаться к тебе, а рация не добивала, или ты не слышал.
– Я тут все слушаю, а не только водку глушу, как некоторые считают.
– Считают? Да ты на этом попался с поличным, хватит уже отрицать очевидное.
– Что за придирки? Всего один только раз и было. Да и то исключительно ради пользы, боль нестерпимую снимал, я ведь раненый.
– Да тебя ранили хрен знает когда. Боль он нестерпимую снимал, ну да, ага… Ты трап свой спускать думаешь или нам тут до вечера выслушивать, как ты балаболишь?
– Да щас. И если что вкусное привез, сразу доставай. Гранд очень жизнью недоволен, задобрить его надо. Я ему окуней наловил, один другого краше, а он, сволочь, нос воротит.
– Еще бы ему быть довольным, он ведь воду любит, как собака палку, а тут она со всех сторон.
* * *
Стол был так себе. Очень непросто обжиться на давно заброшенной барже, намертво засевшей посреди чуть ли не моря. Нормальных вещей с суши не навозишься таскать, там приходится все силы прилагать на то, чтобы в живых оставаться. Грузить при этом тяжелый хлам не захочется, да и вредно для главной цели.
В общем, Шуст из ясеневых жердей, привезенных Каратом с ближайшего островка, связал да сколотил каркас, на который приспособил железный лист из судовых запасов. Поверх, за неимением скатерти, постелил драное покрывало. Мебелью такое барахло называть стыдно, но сейчас за этот стол любой иммунный согласится отдать что угодно.
Дело, конечно, не в убогом изделии Шуста, а в том, что на нем лежит. Три красных шарика размером с крупную горошину, один черный и отдельно четыре белых. Последние – нетронутая добыча из останков скреббера, все остальное подарил вымерший город.
Ну как подарил… Подарком это не назвать. Карат вырывал жемчуг из споровых мешков убитых своими руками тварей, рискуя при этом самым дорогим, что у него было – жизнью.
И это не все, что ему удалось добыть. Были еще три жемчужины – черные. Но их, как только скопились, пустили в дело.
Как пустили? Да очень просто, – по одной принял каждый: Карат, Диана и Шуст. Именно так они договорились – все, что удастся достать, делить поровну.
С точки зрения большинства иммунных – наивный идиотизм высочайшей пробы. Карат практически выполнял девяносто процентов работы, если не больше. Даже когда Шуст восстановит былую форму, это не особо изменит расклад, ведь умений, помогающих расправляться с элитой или хотя бы руберами, у товарища нет.
Но это мнение стада леммингов. Те же, кто способен приподняться над массовыми заблуждениями, понимают, что в столь непростом мире нельзя все мерить исключительно под себя.
Это люди Карата, его проверенная команда. Не без недостатков, конечно, но и Шуст, и Диана доказали не раз, что им можно доверять. А команда, которой ты доверяешь, значит многое.
И чем она сильнее, тем значит больше.
Прием жемчуга усиливает каждого, следовательно, сильнее становится вся команда, повышая этим самым твой личный уровень безопасности.
Вот и зародился справедливый и логичный план: как только накапливается три жемчужины одного цвета, их сразу же делят.
Но почему в таком случае не поделили белые? Да потому что с ними все непросто.
Прием черного и красного жемчуга, помимо положительных моментов, имеет и темную сторону. Могут начаться негативные изменения, из-за которых иммунный постепенно превратится в кваза. Кроме внешней безобразности, у них обычно наблюдаются и другие недостатки. В самых неприятных случаях доходит до того, что уродов приходится отстреливать, как бешеных собак, поскольку они теряют человеческий облик не только наружный, но и внутренний.