Тайны ордена

– Да они и без нас почти при смерти, грех руки марать о такое. Тот, что на стене стоял, – единственный кое-как шевелился. Те, которые в башне, – готовые бревна. Можно было и не связывать, зря веревки перевели.

Глядя, как две подоспевшие молчаливые фигуры помогают остальным забираться на стену, поинтересовался:

– А где остальные милые дамы?

– В башне.

– Как тут?

– Все как мы ждали. – Амед осклабился. – Даже чуть больше. И без помощи обойтись можно, тут троих достаточно, легкая работа.

– Что за шум? – кивнул в сторону, перпендикулярную стене.

– В донжоне вояки так и гудят. Таллирцы и малганцы которые.

– А герцог со своими?

– Последний раз, когда я его видел, высочайшего тащили за руки и за ноги в сторону хлева с целью бросить в кучу навоза.

– То есть в замке еще остались те, которые в состоянии ходить и даже носить других? – напрягся я.

– Сейчас вряд ли. Это было как стемнело, времени с той поры немало прошло, и утекло немало. Не воды…

Что ж, пока что все идет как должно было идти.

Таллир и Маглан – более чем странные соседи. С виду, казалось бы, непримиримые враги в спокойное время, но самые верные союзники в те не слишком частые моменты, когда кому-нибудь из них грозит серьезная внешняя опасность.

Я вот почему-то никогда не верил, что эти страны населены какими-то особыми, совершенно непохожими на других людьми. Даже демы, являющиеся, по всеобщему убеждению, тварями куда поганее диких людоедов, от северян отличались лишь более ядреным загаром, а не социальными привычками. А раз так, то каким образом таллирцы с магланцами не хватают друг друга за глотки начиная с первых мгновений встречи в Адене и дальше, во время совместного похода и битв? Ведь нормальному человеку ой как непросто вот так взять и просто так забыть старые обиды, пусть и не навсегда. А ведь это неизбежно скажется на взаимодействии временных союзников, причем не в лучшую сторону. Но очевидцы все как один твердят, что никакие серьезные конфликты на почве былых распрей в таких походах не допускаются.

И каким же способом этого добиваются?

Должен признаться, я тщательно изучил этот вопрос, но до сих пор не имею полного ответа. То там часть, то там – будто плохо связанные друг с дружкой кусочки мозаики, которые вот-вот сложатся в единую картинку… или никогда не сложатся. Одно могу сказать точно: враги «спаиваются» в единую армию целым набором своевременно применяемых средств. Начинается это еще в тот миг, когда приходят первые известия о внешней угрозе. Как только король одной из держав получает убедительные доказательства этой самой угрозы, он посредством особого отряда церемониальных гонцов уведомляет вражеского коллегу. Тот в ответ шлет свою «почту», благо путь недолог, и даже полные психи не тронут всадников под тревожными знаменами. Затем, выждав два дня (депеша должна успеть дойти), сюзерен обращается к вассалам.

Дальше все до последнего, самого никчемного барона с более чем сомнительными правами на титул раскрывают двери узилищ, выпуская пленников, которых держали в ожидании получения выкупа. Не навсегда отпускают, а до окончания войны. После этого «хозяин живого товара» должен получить или причитающиеся деньги, или живую добычу назад, в застенок. Не вернуться или не заплатить нельзя, это грозит последствиями куда более нехорошими, чем в том случае, если во время мусульманского поста пройтись по центральной улице Мекки без трусов, с ермолкой на голове, напевая гимн Израиля, между куплетами закусывая водку салом и громогласно оскорбляя религиозные чувства правоверных.

Это даже не позор: в Мекке ты жить уже никогда не будешь. Да и насчет «жить» где бы то ни было как-то сомнительно…

В общем, в Таллире и Маглане уклоняться от обязанностей пленника не принято.

Что же потом? А потом собравшиеся вассалы выслушивают короля на особом съезде, где он рассказывает, что кто-то желает зла их злейшим соседям, причем желает этого серьезно. Чисто формальное мероприятие: ведь несмотря на отсутствие телевидения, радио и Интернета, новости здесь расходятся с такими скоростями, что даже церемониальные гонцы на своих лучших лошадях обречены плестись за хвостами информационных потоков. Все дело лишь в обычае – просто сюзерен официально уведомляет подданных о том, что дело пахнет войной. Простая формальность.

Таллир и Маглан маленькие, но донельзя гордые страны и к тому же обремененные ворохом интересных национальных особенностей. И те, и другие феодалы на королевских съездах ведут себя одинаково: выслушав короля, задают ему один и тот же традиционный вопрос: «Неужели кто-то и правда вознамерился переть на нас буром и не собирается передумывать?» После получения утвердительного ответа собравшиеся стремительно разбегаются. Часть отправляется предаваться безудержному пьянству, тост за тостом посвящая недолгому здравию клинических идиотов, решивших идти войной на доблестный Таллир или Маглан, остальные бегут в церковь, где заказывают молебны, слово в слово повторяющие тосты.

Впрочем, вторые в церквях не задерживаются и очень быстро присоединяются к первым.

Вечного здравия идиотам никто при этом не желает. Пусть живут прекрасной жизнью, но лишь до начала битвы. Не хватало еще, если отбросят копыта, до этого момента испортив настроение честнейшим жителям сразу двух гордых стран.

К Адену и то, и второе войско доползают на стертых бровях, и все не разваливается по дороге только благодаря тому, что у магланских и таллирских феодалов имеются особые специалисты – военные управители. Главная задача управителей – оставаться трезвыми до того момента, когда за спинами бойцов отряда захлопнутся тяжелые створки аденских ворот.

С этого момента начинается основной этап слияния армий – пьянству предаются даже управители.

Вакханалия продолжается два-четыре дня, в зависимости от обстановки и неизвестных мне причин. Всякого рода конфликты, вспыхивающие в этот период, списываются на слабость виновников перед алкоголем. Так как слава не контролирующего себя выпивохи среди вояк двух королевств не котируется, каждый старается не ударить лицом в грязь, и до кровавой резни не доходит.

Но если честно, до сих пор не пойму, как две толпы вооруженных до корней зубов людей, традиционно недолюбливающих друг дружку, ухитряются не переходить той тонкой грани, за которой неизбежно вспыхивает безудержное побоище.

Рассказывать, что происходит дальше, не стану: нам интересна лишь «пьяная стадия» подготовки к походу.

Все потому, что именно на ней у такого наглого типа, как я, появляется шанс: малыми силами и бескровно поставить в интересную позу оба королевства.

Ну и плюс герцогство Аден с его великим герцогом. Правда, прежде чем ставить последнего на колени, его еще надо найти, а затем извлечь из навоза и хотя бы немного отряхнуть. Пусть и права на титул оспариваются, но все же не последний аристократ.

Кстати, а ведь его гвардия – почти единственное, что меня напрягало в плане.

Гвардейцы великого герцога не обязаны принимать участие во всеобщем веселье. И вообще не факт, что их за стол пустят.

– Амед?

– Чего?

– Что с гвардией?

– Какой гвардией?

– Ну эти… люди герцога.

– Ну… кто не успел убежать, того долго били.

– За что?

– Ну это… не любят их здесь. Ходят как петухи расфуфыренные, чужаки они, и все такое. Народ слов нет как подраться хочет, а кого здесь бить, если друг дружку как бы нельзя? Ну а тут эти каплуны под рукой, такие все красивые и с мордами откормленными.

– То есть гвардия точно не помешает?

– Точнее не бывает.

В башне собралось несколько странное общество: четыре дамы, одетые столь же вульгарно, как и Амед (все как одна «по паспорту» были вовсе не женщинами), и трое местных вояк в легких доспехах. Солдаты были на совесть связаны, двоим заткнули рты кляпами и усадили к стене, оставшийся со свободным ртом лежал на боку и храпел так, что слушать было страшно. Милую картину освещал чадящий на последнем издыхании факел, спиртных паров и миазмов от рвотных масс в атмосфере помещения было куда больше, чем кислорода, так что огню приходилось несладко.

Ввиду того, что подчиненных надо держать в узде двадцать четыре часа в сутки, я указал на третьего часового и тоном, не предвещающим ничего приятного, вопросил:

– Почему этому вонючке рот не заткнули?

Люк, благодаря телосложению и смазливой физиономии больше всех годящийся на роль переодетого в женщину мужика и также больше всех от этой роли пытавшийся отвертеться, неохотно буркнул:

– Этого драного козла тошнит все время. Захлебнется ведь. Всякому позорно умереть от такого, тем более воину.

– А если он орать начнет, не позорно будет?!

– Да на нем дрова колоть можно, даже сопеть не перестанет! – начал оправдываться один из моих лучших разведчиков.