Восемнадцать с плюсом

Но Читер не вспомнил ничего. Вообще ничего.

Поначалу полагал, что возвращение памяти – не мгновенный процесс. Что на это требуются минуты, а то и часы. Интеллектуальный подъем моментально почувствовался, потому по поводу памяти не парился.

Но прошли минуты, часы, а затем и пара суток. Все впустую, воспоминания так и не проявились.

Может, это из-за его уникальности? Система, компенсировав новичку то, что он обязан был заполучить, но физически не мог в тот момент это принять, что-то напортачила?

Оставалось лишь гадать: грамотных собеседников под рукой не осталось, Март, отдав кое-какие вещички, растворился в кустах ближайшей лесополосы и больше никак себя не проявлял. Даже чат его быстро помертвел.

Как и чат Няши… в свое время.

Читер, открыв глаза, не сразу смог определить, где оказался. Похоже на большое помещение с высокими потолками, но уверенности в этом не наблюдается, слишком мало света. Глаза начали адаптироваться, из мрака проявилась одна деталь, вторая, третья. Мозг сумел сложить грубую картинку.

Именно в этот момент впервые вспомнилось кое-что еще из прежней жизни. Не только лестница и дверь лифта за ней, что память выдавала изначально.

Читер вспомнил даже не юность, а скорее зрелое детство. Он не смог сказать, сколько ему тогда исполнилось. Подросток-мальчишка с нескладно высокой фигурой – вот и все, что смогла родить голова.

Он увидел себя на заднем ряду кинотеатра вместе со своей одноклассницей Соней. Та ростом, наоборот, не отличалась, но это ничуть не умаляло прочих достоинств ее рано сформировавшейся фигуры. Еще в мае Читер не задерживал на ней взгляд, а увидев в сентябре, едва глаза не потерял, настолько далеко они выкатились от изумления. Девушка за лето изменилась разительно, причем в приятную для мальчишек сторону.

Соня смотрела на экран, Читер смотрел на Соню. И не просто смотрел, он наконец отважился. Впервые в жизни на такое отважился. Ладонь его, позорно дрожа и неприятно потея, легла на ткань, туго обтягивающую девичью грудь, пальцы согнулись, сжимая прощупывающийся холмик.

Ну наконец-то! Есть! Он сделал это!

В душе произошло смешение чувств, но совсем не то, какое он ожидал. Ему представлялось, что, свершив столь великое деяние, он не ощутит ничего, кроме неземного восторга, однако нет, примешалось если не разочарование, то что-то очень на него похожее. Такое вот дело, но Читер до сих пор не сомневался в том, что прощупывающийся холмик обязан оказаться приятно упругим, будто создан из гибкой резины, проявляющей жесткость при нажиме. Однако действительность оказалась куда податливее, и это открытие не столько удивляло, сколько удручало.

А еще обида примешивалась. Вместо того чтобы закатить глаза от великой радости, Соня вытаращила их, как корова, углядевшая богатую поляну сочных лопухов. Похоже, даже не осознает, до чего же дерзко и мужественно повел себя ее кавалер. Да Читер только что, черт побери, чуть ли не девственности лишился, а она уставилась на экран неотрывно, даже не моргая – будто дохлая селедка.

Вот спрашивается: что там может быть такого интересного? Вот что способно заставить девушку проигнорировать тот факт, что ее грудь мнет через кофточку пускающий слюни прыщавый приятель-подросток?

Да нет там ничего интересного. Какие-то монстры за кем-то бегают, кого-то уже догнали, кто-то визжит, повсюду лужи клюквенного сока и развалы бутафорских костей. Да она просто издевается. От такого убожества надо сразу отворачиваться.

Тем более имеется несопоставимо более приятная альтернатива.

Ладонь поползла ко второму холмику.

Бесполезное воспоминание. Зато можно догадаться, почему сейчас проявилось именно оно.

Помещение и правда немаленькое. Не кинотеатр, конечно, но весьма и весьма прилично. К тому же здесь наличествуют и прочие атрибуты из воспоминания. Нет, увы, не акселератка Соня с ее неожиданно мягкими молочными железами, а то, что творилось на экране: потеки крови, куски тел, обглоданные кости. Не видно тупо визжащих девиц, разбегающихся кто куда, при этом расчетливо подставляя под камеру мелькающие в прорехах приятные для глаз участки телес, чудовищ тоже нет, зато запах стоит такой, что глаза режет.

Обстановка настолько нереальная, что Читер не поверил зрению. Поморгал, но не помогло, попытался протереть глаза, но не тут-то было – руки что-то удерживало. Но что? Уж вряд ли они мертвой хваткой вцепились в податливые прелести Сони, это больше похоже на оковы.

Скосив голову, понял, что прав в своем предположении. Нет, не настоящие оковы, всего лишь скотч, намотанный без намека на жадность. Конечности он зафиксировал надежно.

И не только конечности. Шевеля головой и скашивая взгляд, Читер определил, что лежит голышом на крестообразной поверхности, похожей на хирургическую кушетку. Руки, ноги, туловище и шею там и сям обмотали все тем же скотчем. Где-то туго, сминая кожу, где-то свободно, но подняться невозможно, прихвачен надежно. Складывалось впечатление, что кто-то хотел спеленать его, как египетскую мумию, но был вынужден оставить некоторые участки открытыми.

На это имелись причины: провода, катетеры, непонятные трубки – все это там и сям проглядывало в прорехах, не занятых скотчем.

Так… Что же там было последним из того, что он помнит? Вроде сидел в машине и то и дело пытался рявкать на нерасторопного водителя, поторапливая его. Потом впереди показался город.

Или не показался? Не получается точно вспомнить. Похоже, это происходило на той грани, за которой Читер наконец вырубился.

Что же случилось дальше? Как он докатился до склада декораций для дешевых фильмов ужасов? Остается лишь предполагать.

Помимо кушетки получилось разглядеть специфический светильник под потолком, столики вдоль стены, какие-то непонятные электронные приборы. Даже оглушающий смрад тухлятины не в силах полностью затмить въевшийся во всю обстановку запах антисептика и медикаментов.

Все понятно, Читер лежит в хирургической операционной. Нетрудно догадаться, как он здесь очутился. Привезли как тяжелораненого и сразу потащили под скальпели.

А потом что-то случилось. Вместо того чтобы переместить прооперированного в палату, медицинские работники оставили его здесь.

Нет, так дела не делаются. Почему они так нехорошо поступили? Предполагать можно что угодно, сомнений нет только в одном: тут замешан процесс заражения. Сколько могла продлиться операция? Если серьезно повредило кишечник или что-то другое, не менее жизненно важное, хирургам требуются часы. А город быстро скатывался к тотальному хаосу. С каждой минутой росло количество психов, совершающих невообразимые по жестокости и бессмысленности поступки. Появлялись первые ходячие мертвецы, начинали охотиться на тех, кто еще не обратился. Среди всего этого бедлама там и сям сновали опытные и неопытные игроки. Одни с шумом или тихонько пытались побыстрее покинуть опасное место, другие поспешно грабили оружейные магазины, устраивали налеты на отделы полиции и военные объекты. Их действия усугубляли и без того непростую обстановку.

Что бы там ни происходило, Читера бросили в операционной. А дальше пошло нечто совсем уж в голове не укладывающееся. Вот откуда могли появиться обглоданные человеческие кости? Напрашивалось ровно одно объяснение: поработали зараженные, именно здесь у них располагался обеденный зал. По виду останков и нестерпимой вони можно предположить, что пировали мертвяки не один день.

Тогда какого черта от вкусной тушки Читера ни одного кусочка не отгрызли? Сочли его мертвым, что ли? Нет, не верится в такое. Нелогично. Во-первых, твари и дохлятину неплохо уплетают; во-вторых, так феерично ошибиться разве что начинающие зараженные способны, да и то вряд ли.

Ничего не понятно.

Ладно, зайдем с другой стороны: в данный момент он находится в логове зараженных, которые по какой-то неведомой причине его не сожрали. Сочтем последнее божественным вмешательством и перейдем от теории к практике. Мертвяки могут в любой момент вернуться в не настолько благодушном настроении и решат заняться телом, замотанным в скотч. Читеру такие перспективы ни разу не интересны, следовательно, отсюда надо сваливать.

Да побыстрее.

В скотч при желании можно так запаковать, что сорок раз Новый год отметишь, прежде чем высвободишься. Однако Читер почти сразу понял: те, кто накладывал путы, лишь в отдельных местах отнеслись к этому с должной тщательностью. Или криворукие попались, или не захотели постараться, полагая, что человек с искромсанным брюхом и без качественного связывания никуда не денется.

Кстати о брюхе: боль не ощущалась, зато ощущался аппетит. Даже тошнотворное зловоние не смогло отогнать желание плотно перекусить. Пробудившийся аппетит – хороший признак, ведь, как правило, люди с повреждением кишечника о плотном ужине не мечтают.

Шевеля конечностями, Читер спустя несколько минут сумел разболтать левую руку, предоставив ладони чуток свободы. Дальше в процесс вступили пальцы. Хватаясь за края ленточек скотча, пытался их надорвать. Если это удавалось, развивал успех. В ходе работы сломал неудобно длинный ноготь, что пошло на пользу: зазубренный обломок резал тонкий пластик не хуже ножа.

Длинные ногти – важный показатель. У иммунных они, как и волосы, отрастают с дивной быстротой, но далеко не мгновенно. По их состоянию можно прикинуть хотя бы приблизительно, сколько он здесь проторчал. Дней пять, плюс-минус пару. Если и ошибся в подсчетах, то вряд ли намного.

Левая рука наконец обрела полную свободу. Дальше все пошло гораздо быстрее, шурша скотчем, Читер освобождался от пут явно оперативнее, чем те неизвестные люди, которые их накладывали. Когда спеленатыми остались только ноги, осторожно приподнялся и сел. В животе кольнуло, но ничего другого не ощутил. Главное, нет ни малейшего намека на душераздирающую боль, от которой его корежило на заднем сиденье машины.

Кое-как согнувшись, дотянулся до столика, ухватил скальпель, с его помощью легко освободил ноги. Те затекли, слушались плохо, пришлось их слегка растереть и энергично пошевелить ступнями, лишь затем рискнуть свесить.

Пол оказался холодным и подозрительно липким. Освещение в операционной скверное и непостоянное, из-за жалюзи какие-то оранжевые всполохи пробиваются, они то становятся сильнее, то почти затухают. В данный момент толку от них почти нет, поэтому Читер не смог разглядеть, во что именно вляпался ступнями. Но не такой уж богатый выбор для фантазии, если вспомнить, как выглядит обстановка.

Аппетит на шаг отступил, сдавая позиции тошноте.

Надо срочно отсюда сваливать, достаточно уже с него этой пещеры маньяков.

Срочно!

Скривившись и сжав зубы, начал отдирать от себя полоски пластыря, удерживающие катетеры и какие-то непонятные датчики, от которых змеились провода к давно обесточенному медицинскому оборудованию. Спасибо, что нос и рот остались свободны от трубок, без полноценного наблюдения персонала за такими штуковинами он мог задохнуться.

Непонятный оранжевый свет вновь набрал силу. Пользуясь благоприятным моментом, Читер склонился над столиком, пытаясь обзавестись хоть каким-нибудь оружием. В глаза бросилась раскрытая тетрадь, исписанная неровным почерком. Момент не слишком подходящий для чтения, но взгляд случайно выхватил несколько фраз: «…с такими ранами не довозят до больницы, а Великий продолжает жить. Он велик! Велик! Велик! Его Величие затмевает блеск луны и сияние солнца!»

Странную тетрадь пришлось прихватить вместе с еще одним скальпелем. Но перед этим из простынки соорудил пародийное подобие туники, ведь ходить голым неприлично, да и прохладно в операционной.

На нетвердых ногах просеменил до окна, сквозь жалюзи сумел разглядеть источник переменного освещения. Он оказался необычным: напротив горел четырехэтажный дом. Полыхал он знатно, из доброй половины окон пламя вырывалось, а из прочих многие конкретно дымились. Перед пожаром, заменяя нормальных зевак, стояла парочка мертвяков невеликого уровня. Один в замызганном медицинском халате, второй полностью голый. Вытаращились на огонь и традиционно покачивались, перенося вес с пяток на носки и обратно.