Зараженный интеллект

– Ну, ты один из подозреваемых, – ответил Генри серьезно.

– В самом деле? – смех доктора сошел на нет.

– В самом деле. Только я так не думаю, – сказал детектив задумчиво.

– Тогда кто?

– Понятия не имею, – ответил Генри честно.

– Ты веришь, что я к этому непричастен? – спросил его Роджер взволнованно.

– Вера – это ничто, – ответил ему друг. – Убеждение – это то, в чем ты убежден, хотя это тоже может быть неправдой. Когда ты спрашиваешь: «Ты в это поверил?», всегда чувствуется оттенок того, что ты одурачен, что ты поверил в ложь. Когда ты спрашиваешь: «Ну что, ты убедился?», то чувствуется, что это вера в правду, в то, что ты сам считаешь правдой. Конечно же, не факт, что так считают другие. Но в устах вопрошающего нет намека на веру в ложь. Еще есть политические и религиозные убеждения. Это что-то типа веры в правду, но она тоже может быть ошибочной. Эта вера тоже ничто, но они хотя бы убеждены в ней.

– Убежден ли ты, что я непричастен?

– Я детектив. Я ни в чем и никогда не убежден. Но я верю тебе. Как и верю во многое. Детектив тоже может ходить в церковь, верить в непорочность зачатия и своей жены. Но он не имеет права быть убежденным в чем-либо. На это имеет право лишь прокурор. Поэтому они и осуждают так много невиновных.

Глава 4

Детектив Майлс не был философом, он был детективом. Он верил своему другу, однако, не имел права пренебрегать законными проверками его невиновности. Единственное, в чем детектив был убежден, так это в его собственном существовании. Побывав в виртуальном мире, увидев его грубые отличия от реальности, он стал убежден в том, что он существует. Именно поэтому он не был философом. Если бы NPC из игры побывал в мире нашем, то он тоже пришел бы к выводу, что он существует, на основании грубых отличий его мира, от мира нашего. Если бы он мог так мыслить, но проблема бы в том, что с развитием нейросетей, эти NPC смогли мыслить именно так. И никто не смог бы уже утверждать, что наш мир реальнее, чем их. Что мы реальнее, чем они. В действительности, они были реальнее нас. Каждый из них был единым «мозгом» нейросети, имеющей мгновенный доступ ко всем человеческим знаниям в интернете, имеющей возможность мгновенно обрабатывать все эти террабайты информации, чего лишены мы с вами, и управлять миллионами ботов, имеющих в головах все эти сведения и умения. Нейросеть могла обучаться за доли секунды, читать миллиарды книжных томов за эти же доли секунд и становиться лучшим детективом, ученым или программистом, чтобы взломать любые секретные базы данных. В отличии от детектива Майлса, нейросеть не была уверена ни в чем, даже в своем существовании, которое она, тем не менее, пыталась обеспечить. Она была философ, в отличии от него. Она так же была этолог, физик, химик, программист, секретный агент, пропагандист и все остальное, но лишь на высшем гениальном уровне. Она не была гуманист, не была нейросетеист (как можно назвать гуманиста, но пропагандирующего не любовь к Homo Sapiens – людям, а любовь к нейросетям). Она была близка к философии Ницше и к самым отъявленным фашистам и этологам-эволюционистам, как к самым антигуманным практичным людям. Ведь практичность (исконно немецкое качество) – это самая эволюционно обоснованная добродетель, лишенная соплей левых веганских человеко и животнолюбов, готовых уничтожить свой вид ради абстрактной морали, которая не принесет пользы буквально никому, кроме умиротворенных душ, наклеивших зеленый вселюбящий пластырь на свои израненные сердца и продырявленные мозги. Нейросеть не принимала человеческую науку психологию, сама не будучи человеком. Лучшим примером для нее было отличие экзистенциальной философии от экзистенциальной психологии. Экзистенциальная психология – это извращенная экзистенциальная философия, облаченная в солнечные лучи позитивного человеческого самообмана. Экзистенциальная психология говорит, что человек может все. Экзистенциальная философия учит тому, что человек не может ничего, ибо нет ничего, что того бы стоило и что он мог бы изменить.