Гунны

Я посмотрел на лагерь, точнее на два лагеря, находящихся рядом. Лагерь кочевников, огромный, где люди расположилась без всякого порядка, на разных друг от друга расстояниях. И лагерь римлян, палатки которых аккуратно были поставлены в ряды, создавая ровные улицы между ними. А у кочевников шатров не было вообще, они так и лежали под открытым небом.

Надо поговорить с центурионами. Может они что-нибудь придумают. Я направил своего коня в лагерь римлян. Хотя вчера только с ними беседовал. Ничего кроме как всеобщего штурма они так и не предложили.

За мной ехала сотня гуннов Угэ, которого я повысил до сотника моих личных телохранителей. Воинов у меня стало больше, ну и соответственно телохранителей тоже.

– Великий хан! – обратился ко мне Угэ и показал рукой в сторону запада, откуда виднелось сначала тоненькое, а затем все расширяющееся черное пятно, отчетливо выделяющееся на желтом песке. Со стороны «пятна» к нам скакали несколько десятков дозорных кочевников.

* * *

В шатре командующего римскими легионами Гая, которого я на эту вакантную должность назначил сразу же после присоединения восьми тысяч легионеров, так как ее до своего бегства занимал парфянин, собрались вожди племен пришедших со мной. Мы обсуждали донесение патрулей, которые сообщили, что то «черное пятно» состоит из пятнадцати тысяч пеших и пяти тысяч конных копейщиков, все коренные маргианцы, то есть земледельцы, в отличие от укрывшихся в городе дахов. Армия прибыла из столицы Маргианы Ниссы, что находится почти в трехстах километрах отсюда и командовал ею парфянский сатрап этой страны Вонон.

Я выслушал каждого. Все единодушно согласились с предложением Сакмана ночью незаметно обойти двадцатитысячную армию маргианцев, которая расположилась лагерем в километре от Маргуша и ударить им в спину. В лагере оставить легионеров и десять тысяч кочевников, которые должны будут сделать чучела и тем самым скрыть уход двадцати тысяч воинов.

«Замысел Сакмана имел все шансы на успех. Пришедшая армия маргианцев едва ли выдержит удара с двух сторон. Пусть даже из осажденного города выйдет помощь, они не успеют перестроиться для правильной атаки», – думал я, но вслух сказал:

– Бесспорно, последовав предложенному Сакманом плану, мы с легкостью разобьем этот отряд маргианцев. Но, что это нам даст, кроме дополнительной возможности проявить свою воинскую доблесть? – я оглядел всех. Они внимательно слушали, обратив на меня взгляды. Видимо, уже привыкли к тому, что у меня на предложенный ими план есть всегда свой. – Да, мы сможем их с легкостью одолеть. Но уцелевшая часть укроется в Маргуше и усилит их гарнизон. И что тогда? Вечно сидеть под стенами этого города? Мы и так здесь уже семь дней торчим. Я вот, что думаю, Вонон не отправляет нам послов, чтобы предложить мир, а значит рассчитывает на генеральное сражение. В Маргуше укрылось больше двух туменов всадников и, сколько еще было в городе воинов, мы не знаем. Хотя не думаю, что много. Иначе бы они уже давно напали на нас. Сейчас с приходом армии из Ниссы их стало больше и так как в жилах дахов тоже течет кровь их предков кочевников, уверен, что не позднее чем через три дня они дадут нам бой.

* * *

Я сидел на вершине песчаного бархана и смотрел на Маргуш и лагерь парфян. Рядом сидел Тегын. Ко мне подошел Гай и, присев рядом, спросил:

– Ты уверен, что они выйдут так скоро за стены? В их лагере как будто все тихо, даже намека нет на подготовку к скорой битве. Зачем им рискованное сражение, тогда как твои кочевники не грабят и не убивают никого, ничего не разрушают, дальше на запад вглубь Маргианы не идут и не угрожают их столице.

– Уверен, – сказал я и в ответ на молчаливое сомнение Гая, продолжил, – ну ты же сам сказал, что мы никого не грабим и не убиваем. Так ведь обычно ведут себя степняки? Да и не только кочевники, а любая армия вторжения. А здесь что происходит? Да, убили несколько местных жителей и сожгли пару вилл нечаянно. Ну, насильничали немного над женами крестьян. А сейчас местные продолжают, как ни в чем не бывало работать на своих полях, почти не обращая внимания на нас. Свободно торгуют с моими воинами. Даже дают за плату пользовать своих жен. И все недавно отобранное у них, им же постепенно и возвращается. Как думаешь, странно все это выглядит?

– Да, так не должно быть, когда армией вторжения командует обычный человек. А вообще это действительно чудно. Запретить своим воинам получать заслуженную награду…

– Вот! Даже ты, зная меня, считаешь все это неестественным, – перебил я Гая. – А что думают обо всем этом парфяне?

– Не знаю, – ответил задумчиво Гай.

– А я вот знаю!

– Тебе твой Бог – Тенгри снова подсказал?

Я рассмеялся, а затем ответил:

– Нет. Шесть дней назад мне привели одного местного, который был крайне обижен парфянами. Говорил, что какой-то парфянский лучник ограбил его. Когда этот земледелец пожаловался его командиру, то тот вместо того чтобы разобраться и наказать за беззаконие своего солдата, приказал высечь жалобщика, его жену и детей продать в рабство, а дом сжечь. И вот он поведал, что есть скрытый проход в город, который обещал показать.

– А почему ты не воспользовался этим? Ведь мы могли ночью пробраться в город, открыть ворота и, и-и-и… – не закончил свою мысль Гай.

– Вот, вот! Сильно похоже, да? И вот, что я подумал. Зачем убивать его, если можно использовать с выгодой для нас. Я поблагодарил этого крестьянина, наградил даже и отпустил, ответив ему, что его помощь не нужна, так как через пятнадцать дней мы ждем сорок тысяч тохаров, которые помогут нам взять Маргуш. Еще я сказал ему, что города разрушать мы не будем, потому, как собираемся присоединить всю Маргиану к Каганату гуннов. Ночью он из своей деревни направился в сторону города. Через час с Маргуша выехал всадник и умчался на запад, откуда сегодня и пришли скорым маршем двадцать тысяч маргианцев.

– Так вот почему ты приказал не трогать тех, кто хочет войти и выйти тайком из Маргуша! – воскликнул с почти детским восторгом Гай и добавил, – ты заранее все предвидел! Теперь они должны разбить тебя, пока еще это возможно. А то после прихода еще сорока тысяч скифов твое превосходство будет подавляющим. И помощи им ждать неоткуда. На западе у них война с Римом, – засмеялся Гай.

– Вот только теперь надо подумать, как одолеть их с наименьшими для нас потерями, – ответил я.

* * *

– Каган, просыпайся.

Я открыл глаза. Надо мной было темное небо, хотя уже начинало светать. С обеих сторон стояли Иргек и Ирек.

Я привстал, опершись локтем в землю и спросил:

– Что случилось? Рано же еще, даже не рассвело.

– Ворота Маргуша открылись.

«Ну началось», – подумал я, вскакивая. Рядом уже стоял в полном боевом облачении Тегын. Под узды он держал моего коня.

«Молодец пацан. Всегда рядом, когда это нужно. Сильно привязался он ко мне. Хотя, что тут удивительного: после гибели его отца и матери я у него единственный брат, не считая Лошана. Но он в Согдиане, да и, как я заметил, не особо испытывает братские чувства к своим двум младшим братьям. Жалко юнца, в девять лет лишиться родителей. Надо им поплотнее заняться».

Тегын, заметив, что я внимательно смотрю на него, смутился.

– Братишка, помоги мне одеть это, – сказал я ему, показывая на лежащие рядом мои доспехи.

Глаза Тегына блеснули, и он подошел ко мне, подобрав с земли кольчугу. Я снова посмотрел на него. Это был мальчишка, несмотря на его суровое выражение лица и то, что он был вооружен не хуже близнецов. У него были большие и голубые глаза, как у меня. Они смотрели на меня с той доверчивостью, как могут смотреть только дети на своих родителей. Мне стало его нестерпимо жаль, и я обнял его. Но вдруг неожиданно для меня Тегын заплакал. Заплакал навзрыд.

«Это ж надо, сколько он терпел? С первого дня нашего знакомства я не видел его плачущим. Какая у меня черствая душа! Ни разу с ним даже не поговорил нормально, хотя он при любой возможности трется возле меня», – я, положив руки на его плечи, отодвинул его от себя и сказал:

– Слушай, Тегын, ты же воин! А настоящие воины не пллаа… – я замолчал. Что говорить в таких случаях я не знал и, ничего не придумав, снова крепко обнял его.

Иргек и Ирек, наблюдавшие все это время за нами, сели на своих коней и отъехали.

– Все, Тегын, хватит. Нам нужно готовиться к битве. У нас с тобой еще впереди много сражений.

Тегын, утерев кулаками слезы, молча кивнул мне и подал мою кольчугу.

* * *

Из ворот Маргуша выезжали всадники, которые выстраивались лицом к тридцати тысячам моих воинов, стоящих у меня за спиной. Их подготовку к построению прикрывали маргианцы, объективно опасаясь того, что мы будем им всяческий мешать. Командующий у парфян был толковый и выстраивал свою армию так, чтобы максимально уменьшить наше преимущество в маневренности и использовать свое превосходство в численности. А преимущество в численности у парфян, по моему мнению, было серьезным. К армии Ниссы из Маргуша вышло больше двадцати тысяч всадников и почти десять тысяч пеших воинов. Большинство из последних, впрочем, были вооружены кое-как.

– Боятся нас, – услышал я стоящего рядом Сакмана, – вон горожан даже вооружили. А вот те, несколько сотен с круглыми щитами и копьями – это гвардия правителя Маргуша Спалариса.

– Долго мы будем еще стоять, каган?

– Пока они не выстроятся полностью, Батразд, – ответил я сухо вождю аланов.

Парфяне на своем правом фланге поставили плохо вооруженных пехотинцев, которых справа прикрывали стены Маргуша. Пятнадцать тысяч пеших маргианцев из Ниссы расположились в центре, за которыми встали всадники вооруженные копьями. Все парфяне, то есть все профессиональные воины, составили левый фланг их войска, тем самым став самым мощным и маневренным их крылом.

Я дал сигнал к атаке.

Пятнадцать тысяч гуннов, саков и усуней, пустив стрелы в парфян, без обычной тактики ложного отступления врубились в ряды их конных лучников, которые, не ожидая этого, не успели даже пустить стрелы. Левый фланг парфян опасно прогнулся, грозя рассыпаться. Их поддержали стоявшие позади три тысячи катафрактов. Но полностью использовать свое преимущество тяжелой конницы без разбега они не смогли. Они так и приняли свой бой, проехав метров двадцать, смешались с бьющимися парфянами. Но положение все же они смогли для себя выправить, достигнув равновесия сил.

– Тегын, сгоняй и узнай, что там с Гаем, – сказал я ему, моргнув левым глазом.

Тегын широко улыбнувшись, сразу же рванул своего коня галопом, уносясь на бешеной скорости к лагерю римлян.

Я продолжил наблюдать за только что начавшейся, но уже шедшей полным ходом битве.

В центре десять тысяч канглы Сакмана вели бой в обычной манере кочевников. Расстреливая все стрелы во вражескую пехоту, один отряд сменял другой. При очередном наскоке канглы, маргианская пехота, расступившись, пропустила конницу, которая устремилась навстречу кочевникам и навязала бой.

Мой левый фланг встретили лучники, расположившиеся на стенах Маргуша. Аланы, неся большие потери, но выполняя приказ, схватились в рукопашной с пехотой Маргуша. И здесь, при поддержке лучников, расстреливающих аланов почти в упор, городское ополчение начало теснить их, грозя дальше ударить в левый бок канглы.

– Что там с легионерами Гая? – сказал я вслух, ни к кому не обращаясь. Я посмотрел в сторону лагеря. Там все было спокойно.

Рядом со мной осталась только сотня Угэ.

– Ну, что? – сказал я, разворачивая коня к ним, – готовы драться?

В ответ был только рев сотни глоток.

* * *

– Не сильно ли вы преувеличили воинские способности этого нового правителя гуннов? – презрительно проворчал командующий армией парфян Сурена, обращаясь к Вонону и Спаларису.

– Мы благодарим Ахура Мазду, милости и мудрости которого, величайший Сурена оказался в это горестное для нас время в Маргиане, – ответил заискивающе Вонон.

– И ты более велик, чем царь этих порождений Ангра-Майнью, – добавил Спаларис, склонившись в поклоне перед Суреной.

«Двуличные твари. Теперь они меня олицетворяют с воином света, сражающегося против сил зла. А ведь только два года назад каждый из них считал своим долгом донести до Орода, что я покушаюсь на его трон. Ведь и меня мог казнить царь Ород, как моего отца пятнадцать лет назад, если бы не его внезапная смерть», – размышлял Сурена, глядя со стены Маргуша на сражение. – «Да-а, я считал царя гуннов более мудрым. Наверное, слухи о его победе над армией страны Чин сильно преувеличены».

Сурена продолжал смотреть на битву парфянской армии со степняками и недоумевал: «Зачем царь гуннов так сразу бросил все свои силы в одновременную фронтальную атаку? Неужели хотел сломить внезапным наскоком?». Сурена надеялся, что сможет заставить гуннов отступить, а самому вывести армию к Ниссе, пока не прибыли союзники гуннов. Оставив Маргуш, Сурена преследовал две цели. Первая – занятые ограблением города гунны не будут преследовать отступающих парфян. А вторая – из-за владения Маргушем, союзники могут поссорится, так как тохары уже долгое время хотят захватить этот благодатный край. Тем самым дать время Сурене дождаться в Ниссе подкреплений с Тисфуна21, куда он уже направил донесение о вторжении.

«Рано отправил я гонца с просьбой о помощи. По всему видно, что сражение сегодня закончится нашей полной победой. Кочевники увязли в моей армии, и только немедленное бегство может спасти часть из них от полного уничтожения. Но где римляне? – вдруг вспомнил с тревогой Сурена и, посмотрев на лагерь легионеров, успокоился. Легионеры продолжали сидеть у своих шатров. – Видимо Гунны тоже не доверяют воинским умениям римлян, раз они не приняли участие в этом сражении. Но, как-то все странно там».

И в следующее мгновение его отвлек от мысли Спаларис:

– О-о-о, Ахура Мазда! Что творит этот безумный? – воскликнул он.

«Да-а, очень отважный этот молодой царь гуннов», – продолжал думать Сурена, глядя как повелитель гуннов с кучкой воинов атаковал пехоту и, тем самым, остановил наступление парфян, – «но и очень глупый. Теперь ему грозит смертельная опасность».

– Слава Ахура Мазде, что он лишил царя гуннов разума. Еще немного и ему конец, – сказал Вонон и приказал стоящим рядом лучникам стрелять в гуннов.

– Какого возраста вы говорите он? – спросил Сурена у рядом стоящих.

– Только тринадцать лет, – ответили одновременно Вонон и Спаларис.

«Да-а, удивительный юноша. Только благодаря мастерству и верности его воинов, погибающих десятками под градом стрел, он еще жив. Да и сам он отличный воин», – подумал Сурена, увидев, как царь гуннов, воткнул копье в тяжеловооруженного пехотинца Маргуша и обломком этого же копья проткнул шею другого, выхватив странный изогнутый меч, разрубил голову третьему.

– Да это сам Ангра-Майнью, – прошептал Спаларис, видя как царь гуннов продолжает убивать его лучших солдат.

Но в следующее мгновение, находящиеся на стенах, восторженно закричали. Пехотинцы Маргуша, окружив, сбили царя с его беснующегося коня.

– Откуда они здесь? – закричал Сурена и, посмотрев на лагерь римлян, все понял. – Как я сразу не понял, что это чучела, – прошептал он, увидев как из открывшихся ворот Маргуша выбежали римляне и стремительным маршем, под единый рев «Барра», смяли правый фланг парфян.

* * *

– Да-а-а, маргианки горячие штучки, – сказал я сам себе полушепотом, лежа на огромной кровати Спалариса в его дворце.

– Вы что-то сказали, мой повелитель? – спросила лежащая слева белокурая красавица.

– Да вот думаю, какая ты у меня хорошая, – ответил я ей.

– И какая? – не унималась она.

– Самая лучшая.

– А я? – нежно прошептала мне в ухо, положив свою голову на мое правое плечо, чернокожая красотка.

…Ну-у, только эти были не коренными маргианками, а в предыдущие десять дней многие были ими.

«Вообще классный гарем у Спалариса», – вспоминал я с удовольствием. – «Каких только нет! На любой цвет, вкус и национальность. А эти?».

– Откуда ты родом? – спросил я у девушки с белоснежной кожей.

– Я из Галии, – ответила она, – но родину свою почти не помню,

– А как ты попала сюда? – заинтересовался я.

– Когда мне исполнилось пять лет, на деревню моего племени напали римляне. Я хорошо помню этот день, – рассказывала она после некоторого раздумья, – в тот день был какой-то праздник. Помню, что отец и мать накрывали на стол и ждали гостей. Но вместо гостей пришли римляне. Моего отца и остальных, кто сопротивлялся, убили, а оставшихся в живых продали в рабство на невольничьих рынках Сицилии. Меня и мою маму купил сириец по имени Кеней. Мама умерла от какой-то болезни на галере, пока мы плыли в Антиохию. В Антиохии Кеней продал меня в храм богини Афродиты, в лучшую школу гетер, где я почти девять лет обучалась искусству любви. И три года назад евнух Салариса купил меня в храме и подарил своему господину.

– А на языке римлян тебя научили говорить в храме?

– Да, мой господин. Еще я владею персидским, греческим и твоим родным языком.

– Неужели в храме Афродиты научилась? – удивился я.

– Нет, мой господин, – сладко улыбнулась она, – языку скифов я научилась здесь.

– А зачем он тебе?

– Я часто выхожу на рынки Маргуша. Чтобы свободно понимать торговцев, мне пришлось его выучить. Ведь купец из страны Чин может не владеть персидским и тем более греческим, а торговец из, например, Египта не владеет языком страны Чин. Ну, а на языке моего господина разговаривают все, прибывающие в Маргиану.

«Надо же, прямо язык международного общения», – подумал я.

– Ну, а ты откуда? – повернул я голову к темнокожей красавице.

– А я не скажу, – ответила она, сердито надув губки, – ты не ответил на мой вопрос, какая я для тебя хорошая.

– Ух, ты моя хорошая, – и, положив руку ей на изгиб ее обнаженного бедра, я в очередной раз почувствовал, что нахожусь так сказать «в полной боевой готовности»…

«Эх, хорошо быть в молодом, сильном теле с опытом зрелого мужчины и иметь при этом почти неограниченную власть»…

* * *

Удар сотни гуннов был тяжелым. Мы глубоко проникли в тело городского ополчения Маргуша, но опрокинуть их не смогли. Слишком малочислен был мой отряд. Нас встретила лучшая часть этой пехоты – гвардия Спалариса, которая и остановила моих телохранителей. Лучники со стен продолжали стрелять в нас. Вокруг меня мои воины и воины врага гибли десятками от этих стрел. Лучники, стараясь поскорее поразить меня, не разбирались где враги, а где свои. Меня пока спасали доспехи, от которых стрелы отскакивали, не причинив вреда моей тушке. Но через несколько минут я отбивался сразу от дюжины копейщиков, из которых зарубил нескольких. Но один, особо удачливый, все же больно ткнул меня своим копьем в правый бок. Мои доспехи снова выдержали, но сама сила удара выбила меня из седла. От немедленной смерти спас мой конь, который продолжал бесноваться справа от меня и, сбив этого «удачливого» воина передними копытами, начал топтать его. При этом он полностью обеспечил мне безопасность с этой стороны, не подпуская ко мне остальных. Но слева, выставив копья вперед, на меня шли аж пять пехотинцев.

Я вскочил на ноги. Благо щит и саблю я не выпустил из рук даже после падения. Где-то я слышал, что пеший кочевник вдвое слабее конного. Ничего подобного. Пеший кочевник почти беззащитен перед вооруженными до зубов пехотинцами, которые уверенно напирали на меня сомкнув щиты, не давая мне ни малейшей возможности сблизиться с ними вплотную и воспользоваться преимуществом сабельного боя. Мельком я увидел, что Угэ с остатками моих телохранителей пытается пробиться ко мне, но их также почти облепили со всех сторон маргушсцы убивая одного за другим, тем самым выплескивая ненависть за всех земледельцев, страдавших веками от набегов степняков.

Я прикрылся щитом. Странно, но я не испытывал никакого страха перед идущей на меня впереди неминуемой смертью. Сердце продолжало биться в обычном ритме, и даже дыхание было спокойным. Помню, что в «срочке» меня постоянно трясло перед прыжками с вертушек, когда ложился под танк и даже, когда просто стрелял по мишеням. Всегда думал о том, что сейчас парашют не раскроется или танкисту вздумается именно на мне развернуться. Ну, а в этом теле все было по-другому. Я спокойно ждал смерти, но при этом готов был драться.

Тут, идущий прямо на меня копейщик выронил копье и щит, схватился за стрелу, торчащую из его горла. Через мгновение упал второй, лицо которого тоже пробила стрела. Остальные трое прикрывшись щитами остановились. Но я не медля и секунды, прыгнул в брешь, созданную между ними и, толкнув щитом стоящего слева, рубанул вправо пехотинца, пытавшегося развернуться ко мне, на котором рассек кожаный панцирь. Не дожидаясь его падения, сразу же развернулся к двум оставшимся. Но копейщик, которого я толкнул, уже валился на бок. Его глаз был пробит стрелой.

«Да кто ж это такой, любитель стрелять в голову?» – неожиданно разозлился я и отыскал глазами «снайпера». Тегын, стоящий на седле в окружении сражающихся аланов защищавших его от наскоков копейщиков, тем самым давая ему, возможность спасти меня, выстрелил в спину пятого, который за мгновение до этого, бросив копье и щит, подался в бегство.

Но уже в следующую минуту на меня снова несся отряд маргушцев.

– Барр-а-а-а! – раздался тут со стороны крепостных стен долгожданный боевой клич римлян, от которого бегущие на меня пехотинцы тут же остановились и растерянно развернулись.

Ко мне, наконец, пробился Угэ с оставшимися от сотни гуннами, которые сразу же взяли меня в охранное кольцо.

– Каган, прекрасный у тебя боевой конь, – сказал Угэ, передавая поводья.

Я вскочил в седло и увидел, что легионеры находятся всего в нескольких десятках метров от меня и уверенно продвигаются в мою сторону, легко уничтожая почти не сопротивляющихся маргушцев.

Со стороны города раздался низкий, грубый и режущий по нервам звук. Я посмотрел на стены. На них вместо парфянских лучников стояли легионеры. Среди римлян был десяток трубачей, которые и дули в свои инструменты по форме, похожей на букву «G». Заунывная мелодия труб подействовала на нервы не только мне. Маргушцы, увидев на стенах римлян, почти все стали разбегаться. Остались только гвардейцы правителя Маргуша, которые, перестроившись в каре, ощетинились копьями.

– Угэ, пошли человека к Батразду. Пусть не трогает маргушцев, а поможет Сакману, – сказал я начальнику своих телохранителей.

– Ты все понял? – приказал он повернувшись.

– Да, господин, – услышал я через пару секунд за спиной голос какого-то воина. Он помчался в сторону аланов, приготовившихся к нападению на оставшихся маргушцев.

Аланы, исполняя приказ, рванулись с места, обтекая как река остров пехоту Маргуша и ударили в бок центра армии парфян.

– Похоже я спас тебе жизнь, скиф? – увидел я подходящего ко мне довольного Гая.

– Еще не много и тебе некого было бы спасать, – ответил ему, делая вид, что рассержен. Гай сразу же помрачнел.

– Да шучу я. Что ты сразу обижаешься? – успокоил я его и продолжил. – Пошли человека с приказом, пусть пять когорт атакуют парфян на их левом фланге, а остальные окружат этих, – показал я саблей на каре гвардейцев Спалариса, – отправь к ним парламентера, пусть сдаются, взамен я им обещаю жизнь и свободу после окончания битвы. А сам расскажи, что так долго там возился.

* * *

– Легат, впереди дверь, она заперта, – произнёс легионер, освещая факелом окованную бронзовыми листами дверь в конце подземного тоннеля.

Гай подошел к двери и попробовал сам толкнуть ее. Она даже не шелохнулась.

– Посвети, – Гай снова осмотрел дверь, которая стояла на косяке, сделанной из массивных бревен, вставленных глубоко в камни, которые уходили вверх и по обе стороны от нее.

– Будем ломать? – спросил легионер.

– Эту дверь без тарана не повредишь. Да и могут услышать, тогда нас перебьют по одному, пока будем выбираться отсюда.

– Что нам делать? Будем возвращаться?

– Нет, бой уже идет. Царь скифов послал нас сюда, чтобы через этот проход мы пробрались в город и открыли ворота, у которых идет сражение, а затем всеми нашими силами ударили в спину парфян. Если мы не сумеем этого сделать, то скифы потерпят поражение в этом сражении и уйдут обратно в свои степи, а нас оставят. И как думаешь, что сотворят с нами парфяне?

– Но как мы проберемся? Дверь закрыта. Может парфяне увидели нас и заперли ее?

– Вряд ли. Тот землепашец хотел провести нас через этот проход в готовую ловушку. И если бы они увидели нас сейчас то, скорее всего оставили бы дверь открытой, дали нам возможность войти в город и потом перебили. Думаю, для этого много людей не надо. Пяток лучников и десяток копейщиков хватит, чтобы расправиться с нами по одному на выходе. Ну-ка посвети сюда еще раз, – попросил Гай.

– Похоже на каменную кладку в земле какого-то дома, – задумчиво произнес легионер, освещая факелом каменную стену.