Иван чувствовал, что снова теряет суть происходящего. Причём здесь музыка? И внешний вид, и выражение лица, видимо, более чем ясно давали понять Алмазу, какой бардак сейчас творится в мыслях Ивана.
– Ладно, хорошо. Давай по порядку.
– Очень хотелось бы, – с тенью ухмылки произнёс Иван.
– Тогда начну с того, что я такой же, как и ты, Иван, инвалид, сотрудник ППБ в запасе.
– Вообще-то, я в курсе. Мне немного о тебе уже рассказали. Ты был обитателем этого пансионата.
– Верно. Именно отсюда и началась моя концертная деятельность. Но ты не знаешь главного. Как ты думаешь: инвалид какой я категории? Посмотри на меня внимательно. Тебе не рассказали, чего именно я инвалид? Как я пострадал на службе, охраняя интересы и спокойствие правительства Азиатского Единства?
Иван замялся с ответом. Ничего конкретного про Алмаза ему не рассказывали. Даже имя его он узнал не сразу. Музыкант, артист, бывший обитатель пансионата, инвалид, и всё. Перед Иваном на таком же, как и под ним, кресле сидел дружелюбного вида человек в смешном чёрно-белом наряде, с непонятным куском чёрной материи, похожей на праздничный бантик, помещённый на шее под подбородком. Алмаз сидел спокойно и ровно. Его руки покоились на слегка раздвинутых коленях.
– Мне трудно предположить, – наконец, заговорил Иван. – Много чего происходит во время операций подавления. Может быть, у тебя пластилмозовая пластина вместо лобной кости. Как я могу это заметить? У меня, вон, ступней обеих нет, а я довольно сносно передвигаюсь. Никто сразу и не замечает.
– Да, это верно, я не заметил, – искренне удивился Алмаз. – Ну, что же. А у меня вот нет обеих кистей рук.
– Чего? – переспросил Иван. – Чего нет?
– Кистей рук, – с прежним спокойствием произнёс Алмаз.
– А как же ты тогда?.. – не завершив фразы, Иван выставил перед собой руки, перебирая в воздухе пальцами.
– Играю?
– Вот именно!
– Ну, ты же ходишь. – Алмаз указал пальцем на ноги Ивана и подмигнул.
– Ты что, серьёзно? Как это можно сравнивать?
– Можно, Иван. Даже нужно.
Теперь Алмаз заговорил абсолютно серьёзно.
– Смотри, это всего лишь протезы.
Изумлению Ивана не было предела. Алмаз взялся одной рукой за другую, что-то слегка щёлкнуло и, через мгновение, вытащенная из рукава левая кисть оказалась в правой.
– А теперь внимание. Оп-ля!
И Алмаз, вернув на прежнее место левую кисть, проделал то же самое с правой.
– И это не фокус. Это мои рабочие, музыкальные, если хочешь, творческие протезы.
Наконец, кисти обеих рук оказались на своих привычных местах, и в ту же секунду Алмаз продемонстрировал Ивану, что все его пальцы в полном функциональном порядке.
– Шевелятся, – подтвердил Иван, – но на фокус, всё же, похоже.
– Да, теперь я могу показывать фокусы. А своими родными не мог.
– А с ними что стряслось? Если это не тайна? Мне миной, вот, рубануло, – словно предлагая обмен, – поделился информацией о себе Иван.
– Мина с дисковым эффектом, ограниченного радиуса действия, – кивнул Алмаз, – жестокая вещица, наслышан. Главное, рядом с ней не упасть на колени.
– Или попытаться послушать асфальт.
Алмаз оценил своеобразную шутку. Оба улыбнулись.
– А у тебя случайная детонация? – предположил Иван.
– Тогда мне, возможно, ещё понадобился бы протез головы.
И опять оба улыбнулись.
– Нет, всё проще, – продолжил Алмаз, – меня вытащили из-за оборонительного укрепления тактических щитов…
– Такое возможно? – возмущённо удивился Иван.
– Это была уникальная толпа. Такого возмущения я ещё не встречал. Это были рабочие тоннелестроители. Чего уж они требовали, нам, естественно, не доложили. Мы просто выполняли свой долг, свою работу. Так вот, где-то в линии щитов у нас случился разрыв. Меня молниеносно выхватили из цепи и как щенка, передавая из рук в руки, осыпая градом ударов, куда-то потащили. Я ещё что-то мог соображать до того момента, когда с меня сорвали защитный тактический шлем. Потом я потерял сознание.
– Не представляю, как тебе вообще удалось выжить.
Иван нахмурил брови, а в уголках глаз появились суровые складки.
– Убивать они меня не хотели. Может, просто побоялись. А, может, хотели что-то доказать. Теперь для меня это уже не важно. Мне просто напросто размолотили кисти в кашу прутьями арматуры. Боли, как ни странно, я практически не чувствовал. Наверное, адреналин в крови заглушил. А вот как кто-то орал, помню.
– Что орал?
– «Теперь ты не сможешь бить нас своей дубинкой, и щитом закрыться не сможешь!». Ну, и ещё масса того, чего я не смогу.
– Это просто жестокость, обыкновенная злоба, ненависть к порядку и существующей системе, – кивнул Иван.
– Да, наверное, может быть, – согласился Алмаз. Однако в глазах мелькнуло что-то вроде вопроса. – А ты, Иван, крепкий орешек.
– Приятно слышать. Что, так заметно?
– Быстро избавился от посттравматического синдрома. Вон у тебя какой огонь в глазах!
– Это, скорее, во мне воспитание искры пускает. Этот огонь ещё с детства в моей душе горит.
– Значит, есть у тебя душа?
– Что? Причём тут душа?
– Ты сам сказал, я просто переспросил.
Не очень нравилась Ивану тема, затронутая в разговоре.