Миссия

– Меня просили поведать тебе о Легенде и показать Врата.

– Кто же мог об этом просить?

– Бездельник Ньягуто. Он долго крутился здесь и много говорил. Он не умеет молчать. Но я согласился. Когда рана зарастёт на треть, мы отведём белого гостя к Вратам.

Старый суфил, не дожидаясь ответа, встал и выбрался из хижины. Риколли огляделся. Просторно, нет окон и какой-либо утвари, кроме лежанки под ним. Гладкие стены, украшенные орнаментом. Грязно-красной вязью. И незнакомый запах. Резкий, мешающий расслабиться и прийти в себя. Послышался шорох, полог из сшитых листьев откинулся, и в хижину вошла девушка. Лет шестнадцати, не больше, в набедренной повязке, облитая светом сумерек. Томас не назвал бы её красавицей – скорее, милой. Запах девичьего пота смешался с тем, прежним, и Томас, прикрыв глаза, соскользнул в беспамятство.

Когда он очнулся, владычествовала ночь. Чёрный креп неба подкрашивала луна, окружённая гирляндами звёзд. Девушка не спала, и Томас, украдкой наблюдая за ней, понял отчего. Родись юная африканка в других местах – быть ей исследователем. Несколько мгновений он терпеливо молчал, пока дикарка водила розовым язычком по его руке и закатывала глаза, изучая вкус кожи белого человека.

– Вкусно? – улыбнулся Томас, не совладав с ощущениями.

Девушка, отпрянув от него, бросилась к выходу. И остановилась, преодолевая испуг и, видно, придерживаясь наказа не покидать хижину.

– Ты поговоришь со мной, дочь Суфилов? – безмятежно спросил Томас, прекратив улыбаться, чтобы не смущать её.

– Да, чужак, – потупив глаза, ответила она, – великий Зикомо поручил мне лечить и оберегать тебя.

– Как назвала тебя мать?

– Мехсети.

– Достойное имя. Можно я стану называть тебя Меси?

– Зачем, белый гость?

– Там, откуда я пришёл, принято сокращать имена понравившихся людей, – слукавил Томас, – моё имя длинное – Доктор-антропологии-томас-риколли. Можешь называть меня покороче – Томас.

Девушка удивлённо округлила глаза. Постояла ещё в нерешительности и вернулась к лежанке.

– Сейчас я буду лечить тебя, – с вдумчивостью произнесла она и отправила в рот горсть ягод.

Жевала она долго, а затем, сплюнув зеленоватую кашицу в ладонь, принялась осторожно втирать в раненную руку. При этом грудки её дразняще вздрагивали, и Томас отвернулся, мысленно повинившись в вожделении. Что было преувеличением. Доктор Риколли никогда не сближался с женщинами из исследуемых популяций. Обнажённые тела вызывали в нём чувственный отклик, но желание близости он умел подавлять. В первой же африканской поездке с ним случился курьёз. Тогда он корпел над диссертацией, обитая в племени второй год. Но пара лет без женщины – это истязание даже для великого упрямца. Однажды, когда инстинкт возобладал над благоразумием, он не сдержался. По дороге к реке Томас увидел обнажённую чернокожую богиню рубенсовских форм. Вмиг он забыл о гигиене, о запретах и табу. Протянул к девушке руку и тут же брезгливо отшатнулся, увидев стаю мух, отделившуюся от её тела. Томас, тотчас вспомнив о гигиене, нырнул в воду – мыться.

– Посланцу великого Зикомо, – девушка прервала его мысли, – показалось, что ты напал на него. Затем он обуздал ярость воина и оглушил тебя копьём. Вождь очень разгневался и подверг его наказаниям.

– Нет, нет, он не виноват, – вскричал Томас, – я обязательно поговорю с вождём и всё объясню.

– Поздно, белый гость, великий Зикомо не меняет своих решений. Теперь меня ожидает смерть.

– Тебя? – вовсе растерялся Томас.

– Воин, напавший на тебя, мой отец. Меня забрали у него и отдали в услужение тебе. Лечить раны, не прикасаясь, невозможно, а прикосновение девушки к мужчине карается смертью.

Томас смотрел на юную дикарку, столь легко рассуждающую о своей смерти, но не находил слов утешения ни на её языке, ни на своём родном.

– И скоро… тебя… позовут для наказания? – единственное сумел спросить он.

– Как только твоя рана заживёт на треть.

– Когда же это случится?

– Если Великий Зикомо даст зелёной жизни, то через две луны.

– А если не даст?

– Даст, раз оставил тебя в племени. Без ягод зелёной жизни раны, нанесённые на нашей земле, не заживают долго – всю жизнь.

Томас был так ошеломлён, что пропустил мимо ушей последние слова Меси. И лишь погладил её по голове. Девушка напряглась от ласки, но не отстранилась. Наоборот, выгнулась, гибкая как кошка, и лизнула ласкающую ладонь. Он ещё раз пригладил её волосы.

Зикомо дал ягод. Канули две недели. Томас, испытывая жалость, смирился с надвигающимся несчастьем, умиротворённый присутствием девушки. Он привык к ней. Но попросил не облизывать его кожу. Поход к Вратам откладывался. Не доверяя ягодам Зикомо, Томас обрабатывал рану средствами из походной аптечки. Это и было странным, что рана не затягивалась. Две недели – достаточный срок для пустячного ранения. Были и другие вопросы. Как-то Томас вспомнил о внешности. Снова не обошлось без недоразумений. Волосы не росли. Ни единого намёка на щетину. И, если это можно было обосновать ранением, то не разрядившаяся батарея загруженного ноутбука никаким объяснениям не поддавалась. Наблюдения Томас систематизировал, и в очередной отчёт профессору включил рассказ о судьбе девушки. Да и своей роли в происшедшем не стал скрывать. Чего греха таить, именно такими связями занимаются антропологи. Чтобы понять культуру чуждого народа, нужно избавиться от эгоцентризма и проанализировать ограничения, связанные с вовлечённостью человека в круговорот отношений.

Деревня суфилов вряд ли отличалась от селений других племён. Народ жил осёдло – охотой и земледелием. Чужака суфилы чурались, прикрываясь фразами: «Да», «Нет», «Не знаю», «Спроси у Зикомо». Но поначалу антропологическое исследование не предполагает затяжных бесед, ограничиваясь наблюдением за бытом, традициями, ритуалами и обрядами. Быт присутствовал, традиции тоже, но всё без заметных проявлений: ни боевых танцев, ни колдовских заклинаний, ни звуков тамтама, сзывающего духов, – ничего. И неизменно – работа, трапезы и сон до следующего утра.

Томас, отослав профессору очередной двухнедельный отчёт, собрался отдохнуть. Девушка примостилась у его ног.

– Меси, – тихо позвал он её, привычным жестом погладив по голове.

Она, казалось, того и ждала. Встрепенулась, взглянула в глаза Томасу и будто невзначай прижалась к его коленям.

– Из-за моей глупости… Меси, ты не умрёшь.

– Слова Зикомо – закон, Тамас, – грустно ответила она, произнося на свой лад его имя.

– Нет, Меси, нет, – сказал Томас, но вдруг замолчав, сменил тему, – расскажи мне Легенду, или это запрещено?

– Не запрещено. Взгляни на эти письмена, – повернулась она к грязно-красной вязи на стенах, – это она, Легенда. Знание предков принадлежит всем, и белым и чёрным. Слушай, Тамас. Вначале пришли три семени. Из первого семени произросла земля и всё бездыханное на ней. И наступило единство. И ушло первое семя за Врата. Из второго семени произросло всё растущее и живое. И наступило единство. И ушло второе семя за Врата. Из третьего семени произросли Баако – люди, рождённые первыми. И наступило единство. И ушли Баако за Врата. Бездыханное не пожелало пребывать в единстве, и естество мира отторгло его. И открылись Врата. И вышло первое семя. И взрастило новую землю. И вновь наступило единство. И ушло первое семя за Врата. Но растущее и живое не пожелало пребывать в единстве, и естество мира отторгло его. И открылись Врата. И вышло второе семя. И взрастило новое растущее и живое. И опять наступило единство. И вернулось второе семя за Врата. Но ежели не пожелают потомки Баако – рождённых первыми жить в единстве, откроются Врата. И вновь выйдет первое семя. И вновь выйдет второе семя. И вновь выйдут Баако – рождённые первыми. И взрастут семена новой жизни. И наступит единство. И будет так.

Девушка замолчала, положив голову Томасу на колени. Он тоже молчал, погружённый в свои мысли. Диковинная характеристика мироздания. В ней нет завершённости, обозначаемой словом Бог, но в ней вселенская гармония. Может быть, она и есть Вездесущий и Нескончаемый Он, у суфилов не подлежащий обозначению? Самостоятельная концепция, не попирающая библейскую. И не факт, что библейское знание о рождении мира, появилось позже Легенды. Всего три года назад цивилизованный мир вообще не подозревал о существовании суфилов. Не весёлая перспектива. Бескомпромиссный приговор. Если люди нарушат единство мира, выйдут из-за Врат Баако. И мира, который мы знаем, не станет. Значит, мы ещё не нарушили гармонию, не коснулись предела кавернами нашей жизни. Но сколько времени ещё естество станет терпеть нас, изживающих гармонию? Чего ожидать? И что изучать в этом странном племени? Может быть, здесь вместо антрополога должен работать кто-то другой? Кто же? Эмбриолог? Отслеживать историю рождения и формирования зёрен? Или этнолог, чтобы выявить распространение потомков Баако по земле? И что есть человек? Венец природы, или один из элементов вселенского организма, наделённый тривиальной функцией? По легенде суфилов, превратись человечество в ненужность, в сорняк жизни, естество Земли отторгнет его, нещадно прополет и взрастит новые семена.

Послание профессора, бегство

В бессонной ночи слились перемигивание звёзд и тишина, восполнимая лишь редким пришёптыванием ручья. Глаза девушки блестели тайной.

– Меси, отведи меня к Вратам.

– Отведу, но не раньше, чем позволит Великий Зикомо.

– Что же там? Как туда войти?

– Туда нельзя войти. Оттуда можно только выйти. Белые люди вошли туда с такими шкатулками, как у тебя, – Меси взглянула на компас и навигатор, – но впустую.

– Что значит «впустую»?

– Белые люди не отыскали путь. Возвращались – кто через час, кто через неделю, а кто до сих пор не вышел.

– Когда же Врата раскроются, чтобы выпустить их? – попробовал слукавить Томас.

– Когда люди отвратят от себя естество – тогда естество отвергнет их, и Врата раскроются.