Возвращение

– А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового листа.

– Зачем? – с огромным изумлением спросил Горбовский. – Неужели три взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?

– Нет уж, – сказал Кондратьев. – Я обещал вам, Леонид Андреевич, что вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым листом…

Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и кореньями, а потом – отдельно – за хлебом. Вместе с хлебом он – в знак протеста – принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:

– Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо…

– Не надо, – сказал Кондратьев. – Большое спасибо. Отнесите назад.

Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при помощи двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.

Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.

– Ну как? – спросил Горбовский.

– Еще чуть соли, – отозвался Кондратьев. – И, пожалуй, перчику. А?

– Пожалуй, – сказал Горбовский и проглотил слюнку.

– Да, – решительно сказал Кондратьев. – Соли и перцу.

Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел на камень и загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее, блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.

– Отличная планета – Земля! – сказал Женя вслух.

– Готово! – объявил Кондратьев. – Садитесь есть уху. Леонид Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.

– Ладно, – сказал Горбовский. – Тогда я и ложки заодно.

Они расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху. Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:

– Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!

– Ухи еще полведра, – сообщил Кондратьев.

– Ах, Сергей Иванович, – сказал Горбовский со вздохом, – на два года не наешься!

– Так уж на Леониде не будет ухи, – сказал Кондратьев.

Горбовский опять вздохнул.

– Может быть, и не будет. Хотя Леонида – это, конечно, не Пандора, и на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.

– А почему бы и нет?

– В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже лежать. Они потребуют, чтобы все мои действия соответствовали интересам аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?

– Вы фантастический нытик, Леонид Андреевич, – сказал Женя. – Я считаю, что ваше участие в Комиссии по Контактам – ужасная ошибка. Ты представляешь, Сергей: Леонид Андреевич со всем своим душистым букетом недостатков представляет человечество перед цивилизацией другого мира.

– А почему бы и нет? – рассудительно сказал Кондратьев. – Я очень уважаю Леонида Андреевича.

– И я его уважаю, – сказал Горбовский.

– Я тоже его уважаю, – сказал Женя, – но не испортил бы он первое впечатление у граждан Леониды.

– Первое впечатление уже испорчено, – заметил Горбовский. – Между прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом. Вы за меня не беспокойтесь, Евгений Маркович. На благоустроенной планете я буду тих, как улитка.

– Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут обсуждаться при первой встрече?

– Читал.

– Там не хватает одного вопроса.

Горбовский с интересом посмотрел на Женю.

– Какого? – осведомился Кондратьев.

– Самого первого: «Можно я лягу?» Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский посмотрел на Женю с укоризной.

– Ах, Евгений Маркович, – сказал он, – ну можно ли так шутить? Вот вы все смеетесь, а мне страшно. Я очень боюсь оплошать и навредить нашим потомкам.

– Да, плошать не стоит.

– Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!

Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.

– За всех потомков, конечно, ручаться не могу, – спокойно продолжал Горбовский, – но вот Петр Петрович – тот во время последней со мной встречи вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.

– И чей же он потомок, этот Петр Петрович? – спросил Кондратьев.

– Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили. В конце концов, это не очень важно, не правда ли?

– А о чем вы с ним говорили? – поинтересовался Женя.

Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот носовым платком и сказал:

– Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.

– Может, сначала посуду вымоем? – предложил Кондратьев.

– Нет. Я так не согласен. Надо сначала полежать. Верно, Евгений Маркович?

– Конечно, верно! – воскликнул Женя, тоже отставил тарелку и повалился на бок. – Рассказывайте, Леонид Андреевич.

И Горбовский начал рассказывать.