Страна багровых туч

– Между прочим, с роль-мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль-мопсом, а… Представьте, Гоби, пустыня, несколько палаток – геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль-мопса. Ждали мы какого-либо высокоторжественного события, чтобы, значит… – Дауге выразительно щелкнул пальцами. – Ну-с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной… одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки. Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль-мопс. Понимаете, все баранина, ветчина… Остренького хотелось – сил нет! И вот, едва я вскрыл…

Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:

– Вскрыл – и что?

– Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случайно взглянул поверх голов товарищей – они все, конечно, наклонились к банке – и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк… Настоящий удав, боа-констриктор… Весь в этаких кольцах…

– Врешь! – убежденно сказал Юрковский.

– Погодите, Владимир Сергеевич! – сердито остановил его Быков. – Дайте рассказать.

– Не вру, Володя. Это был олгой-хорхой.

– Олгой… кто? – спросил Быков.

– Олгой-хорхой, – повторил Дауге. – Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.

Юрковский сдвинул брови, вспоминая.

– Олгой-хорхой… Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова полвека назад. Так?

– Так, – согласился Дауге. – Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой экспедицией, которая видела его.

– И что же случилось? – не утерпел Быков.

Дауге вздохнул:

– Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль-мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись… – Он развел руками. – Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.

– Досталось тебе, наверное, от ребят, – сказал Юрковский и снова потянулся к роль-мопсу.

– Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой-хорхое.

– Я вот ничего подобного не видел в пустыне, – заметил Быков.

Дауге объяснил, что олгой-хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.

Быков, чувствуя себя почему-то не в своей тарелке, принялся расспрашивать Ермакова о плане дальнейшего покорения Венеры. Ему хотелось заставить командира разговориться. Но тот отвечал сдержанно и скучновато. Готовится к вылету «Хиус-3», он перебросит на Голконду большую группу специалистов. Начнется оборудование промышленного комбината по переработке ядерного горючего. Одновременно, конечно, будет происходить расширенное исследование поверхности планеты.

– Да что там говорить, – легкомысленно помахивая рукой, вставил Юрковский, – с Венерой покончено. Дорога проложена, семафор открыт, как говорили наши предки в те времена, когда еще были семафоры. И новые дороги пройдут не здесь.

– Межзвездная астронавтика, конечно? – сказал Ермаков, улыбаясь одними губами.

– Именно! Перелет Земля – 61 Лебедя. Это – новая дорога!

– Это сколько же времени лететь? – с сомнением спросил Быков.

– Десять лет туда и десять обратно. Двадцать лет полета с нашими скоростями.

– Двадцать лет! – ахнул Быков. – Это ж в команду надо набирать юнцов, чтобы экипаж в дороге не вымер естественной смертью…

– Э, брат! – засмеялся именинник. – А что ты скажешь о перелете Москва – Большое Магелланово Облако? Расстояние – сорок тысяч световых лет, то бишь четыреста миллионов миллиардов километров. Со скоростью света лететь сорок тысяч лет, и это, заметь, ближайшая к нам звездная система типа Галактики. Ну, как?

– Кошмар! Абсолютно нереально…

– А кто его знает! – Дауге хитро посматривал на потрясенного водителя. – Наука, как известно, умеет много гитик. А по сравнению с десятком тысяч лет двадцать кажутся мгновением!

– Все равно, и двадцать – много, – проворчал Быков.

– Совсем не много, говорю я тебе, – сказал Иоганыч. – Утром заснул на Земле, в полдень проснулся где-нибудь около 61 Лебедя. Как в трансконтинентальном самолете или чуть помедленнее. Поглядел, пощупал, набрал диковинок и – назад.

– Ну, еще бы! Надо только уметь спать по десять лет сряду. Как раз по тебе, Иоганыч, перелет, – не удержался водитель.

Юрковский засмеялся.

– А ты про анабиоз слыхал? – наслаждался Дауге, нисколько не сердясь. – Анабиоз – это такое состояние организма, что-то среднее между жизнью и смертью, вроде обморока…

– Ну-ну… популяризатор, не загибай, – заметил Юрковский.

– Нет, я очень приближенно… В том смысле, что ощущения человека в анабиотическом сне такие же, как при обмороке…

– То есть вообще никаких ощущений.

– Ага… Так вот. При анабиозе все жизненные процессы протекают замедленно. Человек, так сказать, жив, но не живет: не стареет, не болеет, не растет…

– Ну, дальше, – поторопил заинтересовавшийся Быков.

– Вот и все. Поднимаешь звездолет над Землей, включаешь автоматическое управление, погружаешься в анабиотический сон и прекращаешь таким образом течение времени. Через десять лет тебя будит специальное устройство. Протираешь глаза, моешься, делаешь свое дело – исследуешь, собираешь материал – и обратно тем же манером!

– Здорово! – восхитился водитель. – Но это же фантастика все-таки!..

– Это уже не фантастика, – заметил Ермаков. – Но этот путь пока мало приемлем: у нас нет никакого опыта межзвездных полетов, риск слишком велик. Международный Конгресс никогда не даст согласие на подобную авантюру. Впрочем, есть еще одна дорога…

– Теория относительности… – торжественно начал Юрковский.

Дауге застонал.

– Помогите! СОС! Сейчас начнется – лоренцово сокращение временных интервалов… Тензор кривизны Римана – Кристоффеля!.. СОС!

– При чем здесь тензор кривизны? – возмутился Юрковский. – А лоренцово сокращение…

– Во-во! Начинается… Не надо, Володя, голубчик!

– Ну и черт с тобой! Оставайся в серости да в невинности… – Юрковский был явно задет.

– Нет, милый, ты не обижайся…

– На богом обиженного грех обижаться.