Машина желаний

– Зачем?

– Дай сюда, говорю!

Антон колеблется. Выражение многозначительного превосходства сходит с его лица. Он растерянно глядит на Профессора.

– В Зоне стрелять не в кого, дурак, – говорит Виктор. – Давай свою пушку.

– Не дам, – решительно говорит Антон, но сейчас же добавляет тоном ниже: – Мне нужно, понимаете, шеф?

– Понимаю, – говорит Виктор неожиданно мягко. – Только на самом деле ничего такого тебе там не понадобится. Если долбанет тебя по-настоящему, то ничего тебе уже не поможет. А если прикуют тебя или, скажем, прижмет, то я тебя вытащу. Мертвого – да, брошу. Ну, а живого – вытащу. Это я тебе обещаю. Зря денег не беру. Давай.

Антон нехотя вытаскивает из заднего кармана и протягивает ему крошечный дамский браунинг.

– Там всего один заряд, – бормочет он. – В стволе.

– Поня-атно… – Виктор выщелкивает патрон и небрежно бросает оружие на шпалы. – В Зоне стрелять нельзя, – говорит он поучительно. – В Зоне не то что стрелять – камень бросить иной раз опасно. А у тебя? – обращается он к Профессору.

– У меня на этот случай ампула… – говорит он виновато.

– Чего-чего?

– Ампула зашита. Яд.

Виктор ошеломленно крутит головой.

– Н-ну, ребята!.. Нет, этого я не понимаю. Вы что сюда – помирать пришли? – По-прежнему крутя головой, он соскакивает на шпалы. – Облегчиться никто не хочет? Смотрите, потом, может, и некогда будет… Или негде…

Он отходит от дрезины и сейчас же скрывается в тумане. Профессор смотрит на Антона, высоко задирая брови.

– А действительно, Антон, зачем вы сюда пришли? Модный писатель, вилла… женщины, наверное, на шею гроздьями вешаются…

– Этого вам не понять, Профессор, – рассеянно отзывается Антон, подбрасывая на ладони складной стаканчик. – Есть у писателей такое понятие: вдохновение. Так вот у меня это понятие есть, а самого вдохновения нет. Иду выпрашивать.

– То есть вы что же – исписались? – негромко говорит Профессор.

– Что? А, да. То есть у меня его никогда не было. Это неинтересно. А вы?

Профессор не успевает ответить. Появляется Виктор, на ходу оправляя комбинезон.

– Ч-черт, сбруя проклятая… – Он задирает голову. – Ага, вот скоро и пойдем. Укладывайтесь…

Тумана больше нет.

Слева от насыпи расстилается до самого горизонта холмистая равнина, совершенно безжизненная, погруженная в зеленоватые сумерки. А над горизонтом, расплываясь в ясном небе, разгорается жуткое, спектрально чистое зеленое зарево – неземная, нечеловеческая заря Зоны. И вот уже тяжело вываливается из-за черной гряды холмов разорванное на несколько неровных кусков раздутое зеленое солнце.

– Вот за этим я тоже сюда пришел… – сипло произносит Антон.

Лицо его зеленоватое, как и у Профессора. Профессор молчит.

– Не туда смотрите, – раздается голос Виктора. – Вы сюда смотрите.

Антон и Профессор оборачиваются.

Справа от насыпи тоже тянется холмистая равнина, но вдали виднеются какие-то строения, торчит церквушка, среди холмов видна дорога. Насыпь здесь изгибается широкой дугой, и от последнего вагона, где стоят наши герои, хорошо видна голова состава. Этим составом доставлена была сюда когда-то танковая часть. Но что-то случилось там впереди: тепловоз и первые две платформы валяются под откосом; несколько следующих стоят на рельсах наперекосяк – танки с них сползли и валяются на боку и вверх гусеницами на насыпи и под насыпью. Десяток-другой машин удалось, видимо, благополучно спустить под насыпь; видимо, их даже пытались вывести на дорогу, но до дороги они так и не дошли – остались стоять между дорогой и насыпью небольшими группами, пушками в разные стороны, некоторые почему-то без гусениц, некоторые вросшие в землю по самую башню, некоторые наглухо закупоренные, а некоторые – с настежь распахнутыми люками. Это было похоже на поле танковой битвы, но там были не сгоревшие остовы, не искореженные взрывами металлические коробки – машины были целы, если не считать сорванных гусениц у некоторых. Целы и безнадежно мертвы.

– А где же… люди? – тихо спрашивает Антон. – Там же люди были.

– Это я тоже каждый раз здесь думаю, – понизив голос, отзывается Виктор. – Я ведь видел, как они грузились у нас на станции. Я тогда еще мальчишкой был. Тогда все еще думали, что пришельцы нас завоевать хотят. Вот и двинули этих… стратеги… – Он сплевывает. – Никто ведь не вернулся. Ни одна душа. Углубились. Ну, ладно. Значит, общее направление у нас будет вон на ту церквушку… – Он протягивает руку, указывая. – Но вы на нее не глядите. Вы под ноги глядите. Я вам уже говорил и скажу еще раз. Оба вы дерьмо, новички. Без меня вы ничего не стоите, пропадете, как котята. Поэтому я пойду сзади. Идти будем гуськом. Путь прокладывать будете по очереди. Первым пойдет Профессор. Я указываю направление – не отклоняться, вам же будет хуже. Берите рюкзаки.

Когда они разобрали и подняли на плечи рюкзаки, Виктор снял дрезину с тормоза и, навалившись, сдвинул ее с места. Дрезина сначала медленно, потом все набирая скорость, постукивая все чаще на стыках, катится обратно. Все провожают ее взглядом.

– Пошла старуха, – с какой-то нежностью произносит Виктор. – Даст бог, еще послужит… Так, Профессор, первое направление – вон тот белый камень. Видишь? Пошел.

Профессор первым начинает спускаться с насыпи. Отпустив его на пяток шагов, Виктор командует:

– Как тебя… Антон! Пошел следом!

И, подождав немного, начинает спускаться сам.

Зеленое утро Зоны закончилось, растворилось в обычном солнечном свете.

Они уже довольно далеко отошли от насыпи и медленно, гуськом поднимаются по склону пологого холма. Насыпь отсюда видна как на ладони. Что-то странное происходит там, над поверженными танками, над разбитыми платформами, над опрокинутым тепловозом: словно бы струи раскаленного воздуха поднимаются над этим местом, и в них время от времени вспыхивает и переливается яркая клочковатая радуга.

Но они не смотрят туда. Профессор идет впереди и перед каждым шагом настороженно высматривает место, куда поставить ногу. Антона мучает плохо уложенный рюкзак, но и он не вертит головой, хотя смотрит не столько под ноги себе, сколько под ноги Профессору. Дистанцию он соблюдает плохо, но Виктор пока молчит. Взгляд его с привычной автоматической быстротой скользит от собственных ног к затылку Антона и затылку Профессора, вправо от Профессора, влево от Профессора и снова к себе под ноги.

Профессор добирается до вершины холма, и Виктор сейчас же командует:

– Стой!

Профессор замирает на месте и осторожно приставляет поднятую было для следующего шага ногу. Они сбиваются в кучку, смотрят вниз. Ниже по склону, метрах в тридцати – сорока лежит обширная проплешина, начисто лишенная растительности, гладкая и даже отсвечивающая на солнце, как мутное стекло. Посередине ее красуется что-то вроде большой металлической лепешки, в которой только по вдавленным в проплешину лопастям можно узнать остатки вертолета.

– Господи, – произносит Антон, вытирая со лба пот. – Что это с ним?

– Гравиконцентрат, – объясняет Профессор.

– Как вы сказали?

– Заткнитесь, – говорит Виктор.

Прищуренными глазами он внимательно разглядывает проплешину и ее окрестности. Он колеблется. Потом решительным движением запускает руку в набедренный карман и извлекает несколько гаек.

– Это область повышенной гравитации, – вполголоса втолковывает Профессор Антону. – В этом месте сила тяжести в тысячи раз выше обычной…

Антон пораженно цокает языком, но, судя по всему, не очень хорошо понимает, о чем идет речь.

Виктор, нешироко размахнувшись, бросает гайку. Описав высокую дугу, она падает в десятке метров впереди.

– Идите за мной, – произносит Виктор. – Шаг в шаг.