Последний отзыв
Книга дельная. Без воды, приводятся реальные кейсы и способы их разрешения. Много практичных полезных советов и методик. Кое-что уже испробовала в дел...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Московское гостеприимство
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Я брал Мопассана и уходил в кабинет читать газеты или просматривать редакционные письма. Часа через полтора выходил в кухню и снова возвращал Мопассана.
– Готово. Поблагодарите барина и кланяйтесь ему. Скажите, чтобы завтра обязательно прислал – это, брат, очень нужная вещь!
– Хорошо-с. Передам.
Мопассан за три недели порядочно поистрепался. Обрез книги засалился и обложка потемнела. Через три недели книжка не появлялась у меня подряд четыре дня, потом, появившись однажды, исчезла на целую неделю, потом ее не было десять дней… Самый длительный срок был полтора месяца. Катя принесла мне ее в тот раз, будучи в очень веселом настроении, сияющая, оживленная:
– Барин просили меня сейчас же возвращаться, не дожидаясь. Книжку я оставлю; когда-нибудь зайду.
Да так и не зашла. Это было, очевидно, там последнее – самое краткое свидание.
Это была ликвидация.
Счастливица – ты, Катя! Бедная ты – та, другая!
Желтеет и коробится обложка Мопассана. Лежит эта книга на шкапу, уже ненужная, и покрывается она пылью.
Это пыль тления, это смерть.
Сила красноречия
На углу одной из тихих севастопольских улиц дремлет на солнечном припеке татарин – продавец апельсинов.
Перед ним стоит плетеная корзинка, до половины наполненная крупными золотыми апельсинами.
Весь мир изнывает от жары и скуки. Весь мир – кроме татарина.
Татарину не жарко и не скучно.
Неизвестно, о чем он думает, усевшись на корточках перед своей корзиной, в которой и товару-то всего рубля на полтора.
Вероятнее всего, что татарин ни о чем не думает. О чем думать, когда все миропредставление так уютно уложилось в десяток обыденных понятий… То можно, этого нельзя – ну, и ладно. И проживет татарин.
А лень обуяла такая, что не хочется даже замурлыкать любимую татарскую песенку, которую по воскресеньям на базаре выдувает на кларнете «чал», сопровождающий загулявшего оптового фруктовщика, причем фруктовщик этот выступает с таким важным видом, будто бы он римский победитель, подвиги которого прославляются певцами и флейтистами.
Дремлет татарин над своими апельсинами, и так ему спокойно и хорошо, что он даже не потрудится поднять голову, чтобы проводить взглядом тяжелый широкий «южный» экипаж, ползущий мимо.
Безлюдно…
Но вот вдали показывается фигура спотыкающегося человека в синем костюме и соломенной шляпе.
Бредет он, очевидно, без всякой цели – вино и жара разморили его.
Приблизившись к татарину, он останавливается над ним и смотрит в корзину мутным задумчивым взглядом…
Потом спрашивает с натугой:
– Ап'сины пр'даешь?
– Канэшна, – отвечает татарин, лениво поднимая брови. – Можит, нужна?
– Т'тарин? – допрашивает скучающий человек.
– Разумейса, – добродушно подтверждает татарин, – которы человек, так он всякий что-нибудь имеет. Диствит'лна, бывает татарин, бывает грек, да?
– Так, так, так, так… А скажи, п'жалуйста, вот что: вы, татарины, водку пьете?
– Никак нет, мы ему не пьем, потому нилзя.
– Почему же это нельзя, скажите на милость? – гордо закинув голову, снова спрашивает прохожий, – вредна она эта водка для вас, или что?
– Канэшна, почему что у наши законе говор'т, что водком пить нилзя! Балшой грех ему, да!..
– Вздор, вздор, – покровительственно мямлит прохожий. – Что еще там за грех? Это вы, наверно, корана не поняли как следует… Д'вай сюда коран, я тебе покажу место, где можно пить…
Татарин обиженно пожимает плечами. Долго думает, что бы возразить.
– Которы человек пьяны, тот ход'т, шатайся, – какой такой порядок?
– Вот ты, значит, ничего и не понимаешь… «Шатается, шатается». Разве он сам шатается? Это водка его шатает. Он тут ни причем.
– Се равно. Идот, пает – кирчит, как осел, собакам, кошкам пугает, рази можно?
– А ежели весело, так почему ж не петь.
– Которы поет хорошо – так, канэшна, д'стви'тельна, ничего; а которы пьяный, так прохожий даже обижается, да?
– Мил человек!! Послуш'те, татарин! Так наплевать же на прохожего! Понимаете? Лишь бы мне было весело, а прохожему если не нравится – пусть тоже пьет.
И опять крепко задумывается татарин. Придумывает возражение… Торжествующе улыбается:
– Ему, которы што – пьяный, лежат посреди улиса, спит, как мертвый, а ему обокрасть можно, да?
– Это неправда, – горячится защитник пьянства. – Слышите, татарин?! Ложь! Слышите? Если человек уже свалился, – его уже не могут обокрасть!
– Что такой – не могут? Он гаво'рть не могут. Почему, которы падлец вор, так он возмет да обокрал, да?
– Как же его обокрадут, татарский ты чудак, ежели, когда он сваливается – так уже, значит, все пропито.
– Се равно. Вазмет, сапоги снимет, да?
– Пажалста, пажалста! В такую-то жару? Еще прохладнее будет!
Татарин поднимает голову и бродит ищущим взором по глубокому пышному синему небу, будто отыскивая там ответ…
– Началство, которы где человек служить да скажет ему: «почему, пьяный морда, пришел? Пошел вон!»
– А ты пей с умом. Не попадайся.
– Готово. Поблагодарите барина и кланяйтесь ему. Скажите, чтобы завтра обязательно прислал – это, брат, очень нужная вещь!
– Хорошо-с. Передам.
Мопассан за три недели порядочно поистрепался. Обрез книги засалился и обложка потемнела. Через три недели книжка не появлялась у меня подряд четыре дня, потом, появившись однажды, исчезла на целую неделю, потом ее не было десять дней… Самый длительный срок был полтора месяца. Катя принесла мне ее в тот раз, будучи в очень веселом настроении, сияющая, оживленная:
– Барин просили меня сейчас же возвращаться, не дожидаясь. Книжку я оставлю; когда-нибудь зайду.
Да так и не зашла. Это было, очевидно, там последнее – самое краткое свидание.
Это была ликвидация.
Счастливица – ты, Катя! Бедная ты – та, другая!
Желтеет и коробится обложка Мопассана. Лежит эта книга на шкапу, уже ненужная, и покрывается она пылью.
Это пыль тления, это смерть.
Сила красноречия
На углу одной из тихих севастопольских улиц дремлет на солнечном припеке татарин – продавец апельсинов.
Перед ним стоит плетеная корзинка, до половины наполненная крупными золотыми апельсинами.
Весь мир изнывает от жары и скуки. Весь мир – кроме татарина.
Татарину не жарко и не скучно.
Неизвестно, о чем он думает, усевшись на корточках перед своей корзиной, в которой и товару-то всего рубля на полтора.
Вероятнее всего, что татарин ни о чем не думает. О чем думать, когда все миропредставление так уютно уложилось в десяток обыденных понятий… То можно, этого нельзя – ну, и ладно. И проживет татарин.
А лень обуяла такая, что не хочется даже замурлыкать любимую татарскую песенку, которую по воскресеньям на базаре выдувает на кларнете «чал», сопровождающий загулявшего оптового фруктовщика, причем фруктовщик этот выступает с таким важным видом, будто бы он римский победитель, подвиги которого прославляются певцами и флейтистами.
Дремлет татарин над своими апельсинами, и так ему спокойно и хорошо, что он даже не потрудится поднять голову, чтобы проводить взглядом тяжелый широкий «южный» экипаж, ползущий мимо.
Безлюдно…
Но вот вдали показывается фигура спотыкающегося человека в синем костюме и соломенной шляпе.
Бредет он, очевидно, без всякой цели – вино и жара разморили его.
Приблизившись к татарину, он останавливается над ним и смотрит в корзину мутным задумчивым взглядом…
Потом спрашивает с натугой:
– Ап'сины пр'даешь?
– Канэшна, – отвечает татарин, лениво поднимая брови. – Можит, нужна?
– Т'тарин? – допрашивает скучающий человек.
– Разумейса, – добродушно подтверждает татарин, – которы человек, так он всякий что-нибудь имеет. Диствит'лна, бывает татарин, бывает грек, да?
– Так, так, так, так… А скажи, п'жалуйста, вот что: вы, татарины, водку пьете?
– Никак нет, мы ему не пьем, потому нилзя.
– Почему же это нельзя, скажите на милость? – гордо закинув голову, снова спрашивает прохожий, – вредна она эта водка для вас, или что?
– Канэшна, почему что у наши законе говор'т, что водком пить нилзя! Балшой грех ему, да!..
– Вздор, вздор, – покровительственно мямлит прохожий. – Что еще там за грех? Это вы, наверно, корана не поняли как следует… Д'вай сюда коран, я тебе покажу место, где можно пить…
Татарин обиженно пожимает плечами. Долго думает, что бы возразить.
– Которы человек пьяны, тот ход'т, шатайся, – какой такой порядок?
– Вот ты, значит, ничего и не понимаешь… «Шатается, шатается». Разве он сам шатается? Это водка его шатает. Он тут ни причем.
– Се равно. Идот, пает – кирчит, как осел, собакам, кошкам пугает, рази можно?
– А ежели весело, так почему ж не петь.
– Которы поет хорошо – так, канэшна, д'стви'тельна, ничего; а которы пьяный, так прохожий даже обижается, да?
– Мил человек!! Послуш'те, татарин! Так наплевать же на прохожего! Понимаете? Лишь бы мне было весело, а прохожему если не нравится – пусть тоже пьет.
И опять крепко задумывается татарин. Придумывает возражение… Торжествующе улыбается:
– Ему, которы што – пьяный, лежат посреди улиса, спит, как мертвый, а ему обокрасть можно, да?
– Это неправда, – горячится защитник пьянства. – Слышите, татарин?! Ложь! Слышите? Если человек уже свалился, – его уже не могут обокрасть!
– Что такой – не могут? Он гаво'рть не могут. Почему, которы падлец вор, так он возмет да обокрал, да?
– Как же его обокрадут, татарский ты чудак, ежели, когда он сваливается – так уже, значит, все пропито.
– Се равно. Вазмет, сапоги снимет, да?
– Пажалста, пажалста! В такую-то жару? Еще прохладнее будет!
Татарин поднимает голову и бродит ищущим взором по глубокому пышному синему небу, будто отыскивая там ответ…
– Началство, которы где человек служить да скажет ему: «почему, пьяный морда, пришел? Пошел вон!»
– А ты пей с умом. Не попадайся.
Другие электронные книги автора Аркадий Тимофеевич Аверченко
Другие аудиокниги автора Аркадий Тимофеевич Аверченко
Последний отзыв
Книга дельная. Без воды, приводятся реальные кейсы и способы их разрешения. Много практичных полезных советов и методик. Кое-что уже испробовала в дел...
Далее