Он тупо посмотрел на меня.
– Я знаю это из достоверных источников.
– Изумительно! Так-таки – поэт сумерек?
– Ей-богу. И еще – певец безвольной интеллигенции.
– Да?!
Я потихоньку подводил его к открытому по случаю духоты окну и в то же время с интересом говорил:
– Как вы все это ловко и оригинально подмечаете!..
Опершись на подоконник, он сказал:
– Интеллигентское безволие, расцветшее в сумерках чеховск…
Кивая сочувственно головой, я неожиданно схватил его за ноги и выбросил в окно.
Оно находилось на высоте четвертого этажа.
Одним глупым критиком сделалось меньше.
* * *
Это была моя жертва на алтарь прекрасного, чуткого писателя…
Певца сумерек…
Гордиев узел
Однажды в вагоне второго класса пассажирского поезда толстый добродушный пассажир вынул сигару и закурил.
Глаза у него были маленькие, хитрые, улыбка мягкая, чрезвычайно добрая, а манеры грубоватые, с оттенком фамильярного дружелюбия.
Против него сидели три пассажира, сбоку еще два – и все пятеро посмотрели на него с ненавистью, угрожающе, как только он выпустил изо рта первый залп тяжелого дыма.
– Это вагон для некурящих, – сдержанно заметил рыжий человек.
Толстяк затянулся второй раз и зажмурил глаза от удовольствия.
– Слушайте! Здесь нельзя курить: это вагон для некурящих!
– Ну-у?
– Да вот вам и ну! Потрудитесь или бросить сигару, или выйти на площадку.
– Да нет… Я уж лучше тут докурю.
– Как – тут? Почему – тут? Ясно вам говорят, что здесь нельзя курить!
– Кто говорит?
– Я говорю. И мои соседи… И все…
– Да почему?
– Мы дыму не переносим!
Курильщик выразил на своем лице изумление, смешанное с иронией.
– Что… Не любите? Дыму испугались? Как же вы на войну пойдете, если дыму боитесь? Эх, публика! Вот оттого-то вас японцы…
Он сделал длительный перерыв, сладко затянувшись сигарой.
– …И побили… что мы дыму боимся.
– При чем тут японцы? Ясно здесь написано на табличке: «Просят не курить!»
Лицо толстяка выразило искреннюю печаль и огорчение.
– Боже мой! Как в этой фразе, в этих словах выразился весь русский человек – раб по призванию. Весь пресловутый русский дух сидит в этой фразе! Для него «написано», значит – свято. Печатное слово для него жупел, страшилище, и он перед ним распластывается, как дикарь перед строгим божеством.
– Сами вы дикарь!
– Нет, милостивые государи, не дикарь я. Не дикарь я, потому что…
Он затянулся.
– …Потому что я рассуждаю и этим являю собою высший интеллект.
– Хороший интеллигент! Интеллигент, а поступает, как нахал.
– Извините меня, сударыня, но вы смешали два разных понятия: интеллигент и интеллект. Это именно и подтверждает мою мысль: дикарь – тот, кто слепо преклоняется перед печатными словами, не зная их подлинного смысла.
Рыжий пассажир, ошеломленный этими словами, потряс головой, подумал немного и сказал:
– Куренье вредно для здоровья.
– Вот оно, вот, – страдальчески поморщился курильщик. – Вот с помощью этих понятий вы и воспитываете будущее поколение, хилое, слабое, не обкуренное дымом и не закаленное суровой жизнью!..
– Категорически умоляю вас: бросьте курить! Как не стыдно, право.
– Да чего там просить его, – поднял от газеты голову чиновник. – Заставить надо.
– Что ж… пожалуйста… Заставьте! Конечно, сила на вашей стороне: вас много, а я один. Но не позор ли для нашего века, когда люди не пускают, как оружие, моральную силу убеждения, а пользуются для этого силой физической, кулаком… Чем же после этого будем мы отличаться от наших предков, бродивших с каменными топорами и стукавших ими по голове каждого встречного?
Человек, по виду артельщик, отозвался из угла: