– Я его не провожаю. Я только сказал, что надо было бы. А, к сожалению, не смогу его проводить.
– Что же вы, наконец, будете делать?!
– Вот тебе раз! Будто вы не знаете!.. Да ведь нынче Панасюк у Мыльникова будет о своей женитьбе докладывать.
– Тьфу ты, господи! Решительно вы с ума сошли с этим Панасюком. Что особенного в его женитьбе?
– Это нечто гомеровское. Нечто этакое шекспировское.
– Что же именно?
– Не знаю. Сегодня вот и услышим.
Тут же я окончательно решил идти слушать Панасюка.
III
У Мыльникова собралось человек двадцать. Было душно, накурено. Панасюка, как редкого зверя, загнали в самый угол, откуда и выглядывала его острая лисья мордочка, щедро осыпанная крупными коричневыми веснушками.
Нетерпение росло, a Панасюк и Мыльников оттягивали начало представления, ссылаясь на то, что еще не все собрались.
Наконец, гул нетерпеливых голосов разрешился взрывом общего негодования, и Панасюк дал торжественное обещание начать рассказ о своем браке через десять минут, независимо от того, все ли в сборе или нет.
– Браво, Панасюк.
– Благослови тебя Бог, дуся.
– Не мучай нас долго, Панасюченочек.
Тут же разнеслась среди собравшихся другая сенсация: рассказ Панасюка будет исполнен в стихах. Панасюка засыпали вопросами:
– Как? Что такое? Разве ты поэт, милый Панасюк? Отчего же ты до сих пор молчал? Мы бы тебе памятник поставили! Поставили бы тебя на кусок гранита, облили бы тебя жидким чугуном – и стой себе на здоровье и родителям на радость.
– Я, господа, конечно, не поэт, – начал Панасюк с сознанием собственного достоинства, – но есть, господа, такие вещи, такие чудеса, которые прозой не передашь. И в данном случае, по-моему, человек, испытавший это, если даже он и не поэт – все-таки он обязан сухую скучную прозу переложить в звучные стихи!!!
– А стихи действительно звучные? – спросил осторожный Передрягин.
– Да, звучности в них немало, – неопределенно ответил Панасюк. – Вот вы сами услышите…
– Да уж пора, – раздался рев голосов. – Десять минут прошло.
– Рассказывайте, Панасюк!
– Декламируй, Панасище.
– Извольте, – согласился Панасюк. – Садитесь, господа, все – так удобнее. Только предупреждаю: если будете перебивать – перестану рассказывать!
– О, не томите нас, любезный Панасюк. Мы будем тихи, как трупы в анатомическом театре.
– И внимательны, как француз к хорошенькой женщине!
– Панасюк, не терзайте!
– Начинаю, господа. Тихо!
IV
Панасюк дернул себя за угол воротника, пригладил жидкие белые волосы и начал глухим торжественным голосом:
Как я женился
Я, не будучи поэтом,
Расскажу, что прошлым летом
Жил на даче я в Терновке,
Повинуясь капризу судьбы-плутовки.
Как-то был там вечер темный,
И ошибся дачей я…
Совершил поступок нескромный
И попал в чужую дачу, друзья.
Вижу комнату я незнакомую…
Вдруг – издали шаги и голоса!!
И полез под кровать я, как насекомое,
Абсолютно провел там два часа.
Входит хозяин, a в руке у него двустволка…
Резкий звонок в передней перебил декламацию Панасюка на самом интересном месте.
Панасюк болезненно поморщился и недовольно сказал:
– Ну, вот, видите, и перебили. А говорили, что больше никого не будет…
Вошел запыхавшийся Сеня Магарычев.
– Не опоздал я? – крикнул он свежим с мороза, диссонирующим с общим настроением голосом.
– Носят тебя черти тут по ночам, – недовольно заметил Мыльников. – Не мог раньше прийти?! Панасюк уже давно начал.
– Очень извиняюсь, господин Панасюк, – расшаркался Магарычев. – Надеюсь, можно продолжать?
– Я так не могу, господа, – раскапризничался Панасюк. – Что же это такое: ходят тут, разговаривают, перебивают, мешают…
– Ну, больше не будем. Больше некому приходить. Ну, пожалуйста, милый Панасюк, ну, мы слушаем. Не огорчайте нас, дорогой Панасюк. Мы так заинтересованы… Это так удивительно, то, что вы начали.
– В таком случае, – кисло согласился Панасюк – я начну сначала. Я иначе не могу. – Конечно, сначала! Обязательно!
V
Как я женился