Печать Индиго (трилогия)

Утром тридцать первого числа Слава возвращалась из сиротского приюта, который окормлял Тихон Михайлович, постоянно жертвуя на сирот довольно большие деньги. Вот и в этот день, девушка по повелению матушки ходила в приют осведомиться какие надобны вещи и провиант на ближайший месяц, дабы Тихон Михайлович мог выделить нужные средства на это благое дело. Приют находился всего в версте от усадьбы Артемьевых, и Слава часто ходила туда одна без сопровождения сенных девушек. Улица, по которой девушка обычно возвращалась домой, была тихой и малолюдной.

Однако сегодня, на Никольской улице творилось нечто странное. Еще рано поутру, направляясь к приюту, Слава слышала странные выстрелы и шум со стороны гарнизона, но совсем не обратила на это внимания. В эту пору в Астрахани стоял многочисленный полк в тысячу человек. Оттого стрелковые учения солдат не были редкостью. Завершив все свои дела в приюте, девушка после полудня направилась домой. Но едва вышла на знакомую улицу, как ей навстречу попались несколько десятков мужиков, вооруженных нагайками и палками, а некоторые даже оружием. Между ними виднелись стрельцы и солдаты. Лица их злые и неприветливые испугали девушку, и она чуть отошла в сторону, уступая им дорогу. Когда они проходили мимо нее, Слава заметила угрожающий взгляд крайнего мужика. Он презрительно посмотрел на девушку и, скорчив злую гримасу, отвернулся к товарищам. Со всех сторон улицы слышались шум, брань, а также до слуха девушки долетали бравадные крики, призывающие к всеобщему бунту против самоуправства воеводы.

Толпа мужиков быстро прошла рядом с нею и Слава, невольно оглядываясь им вслед, устремилась дальше. Соседние улицы тоже были многолюдны, и везде сновали вооруженные стрельцы, посадские жители, рабочий люд и вообще странные неприглядные личности похожие на попрощаек. Быстро прибавив шагу, Слава поспешила домой, отмечая, что кричащих и негодующих жителей становится все больше. Достигнув высокого частокола, который окружал усадьбу Артемьева, девушка громко постучала в калитку высоких ворот.

Тяжелая калитка отворилась спустя несколько минут. Слава подняла глаза, ожидая увидеть одного из слуг, но перед ней возвышался Федор в темно-зеленом кафтане и красных сапогах. Не ожидая увидеть его в этот час дома, потому что днем он обычно находился на службе в речной конторе, девушка удивленно воззрилась на него. Федор оглядел ее недобрым взглядом и впустил на двор. Затем быстро захлопнув тяжелую калитку за девушкой, молодой человек закрыл железный засов на воротах и обернулся к ней.

– Ты где это шаталась? – спросил Федор хмуро, пристально рассматривая девушку с головы до ног.

– В приют ходила, – ответила просто Слава и хотела обойти его, направляясь в дом. Но Артемьев властно удержал ее за плечо и добавил недовольно:

– Ты видела, что творится на улицах? Зачем одна пошла и отчего слуг с собой не взяла?

– Здесь недалеко. А матушке нездоровится. Тихон Михайлович разрешил мне…

– Батя много тебе позволяет! – возмутился Федор, предостерегающе оглядывая девушку, одетую в простою серую юбку и светлую кофточку. – На месте отца, я бы тебя вообще за порог не пустил!

Слава подняла на него глаза, и Федор в который раз отметил, как совершенны тонкие черты ее прелестного лица. Большие лучистые глаза девушки золотого янтарного цвета, невольно притягивали к себе взгляд.

– Вы, Федор Тихонович, не на его месте, – тихо ответила ему Слава и, быстро обойдя Артемьева, направилась к высокому деревянному особняку.

Поднявшись вверх по высокому крыльцу, девушка вошла внутрь дома. В передних сенях Слава увидела матушку, которая, нервно ходила по деревянному только вымытому полу и тяжело вздыхала. Бледно-зеленый вышитый летник ее и небольшая кичка на голове, освещались цветной слюдой окон и переливались на дневном свете.

– А, это ты доченька? – воскликнула Мира и обняла девушку. – Страшно мне, милая!

– Отчего, матушка? – спросила Слава, прижимаясь с любовью к матери.

Мирослава выпустила девушку из объятий и вновь нервно заходила, теребя в белых руках кружевной платочек. Слава внимательно смотрела на мать, ожидая ее ответа. Женщина, наконец, остановилась и, нахмурив красивые брови, прошептала:

– Тихон Михайлович вернулся час назад из порта, бледный и нервный. Сказал, что этой ночью стрельцы, да казаки беглые бунт подняли! Да многих офицеров гарнизонных перестреляли. А воеводу нашего Тимофея Ржевского ноне в кандалы заковали, да повесить хотят. Видать не зря люди поговаривали, что замучил воевода простой люд своими непомерными поборами. Тихон Михайлович сказал, что весь порт в огне, а в гарнизоне очень много убитых. А еще сказал, что в это время главари бунтарей тех, призывают громить дома приближенных Ржевского, да начальства стрелецкого, которое жалование стрельцам уже который месяц не платит.

– Да, матушка, так, видимо, все и есть, – пролепетала Слава. – Я сама видела, как народ на улицах дико ведет себя теперь.

– И не говори, милая. Надеюсь, нашу-то усадьбу не тронут. Небось, Тихон никогда с этим воеводой то, не водил дружбы. Бабка Таисья час назад забегала да сказывала, что в сей миг бунтари дом откупщика Бердяева палят. Да и другие усадьбы жгут да тех, кто в сговоре с Ржевским состоял. Ох, страшно мне.

– А Тихон Михайлович где?

– На дворе где то был, вроде на конюшне.

Едва Мирослава произнесла это, как со двора послышался нарастающий сильный шум. Стрельба и крики наполнили улицу и Слава, испуганно обернувшись к двери, прошептала:

– Что это, матушка?

– Не знаю, дитятко… – испуганно сказала Мирослава.

Слава бросилась к сенному окну и, отворив его, напряженно впилась взором в пыльную улицу, которая простиралась за дворовым частоколом. Конец шумной толпы был виден около соседних домов. И девушка поняла, что основная часть бунтарей уже стоит у закрытых ворот усадьбы Артемьева. Во двор сбежалось около десятка дворовых слуг, и все они настороженно ожидали, что будет дальше. Слава заметила около ворот Федора, который переминался с ноги на ногу. Молодой человек то и дело оглядывался и бросал взгляды по сторонам, словно боялся чего-то.

Крики стали громче, и послышались сильные удары в ворота.

– Отпирай, кровопийца! Будем судить тебя, собачий сын! – отчетливо послышались обрывки фраз с улицы.

– Матушка, зачем они пришли? Чего они хотят? – удивилась Слава.

– Неужели за Тихоном? – нервно выдохнула Мира, останавливаясь подле дочери и также смотря испуганным взором на улицу. – Но отчего за ним я не пойму? Тиша вроде никогда не обманывал простой люд, что работал у него.

– Матушка, ворота крепкие, они не откроют их.

– Да, им вряд ли удаться их сломать, – кивнула Мирослава.

– Матушка, я на улицу! – выпалила Слава и, мгновенно сорвавшись с места, устремилась наружу. И услышала позади испуганный окрик матери:

– Не ходи, доченька!

– Мы все равно выкурим тебя из норы! Отпирай ворота, Ржевский прихвостень! – послышались громкие вопли со стороны ворот, едва девушка оказалась на высоком крыльце, с которого было все хорошо видно. Сильные удары сотрясали высокий частокол. Шум уже превратился в один громкий вой, с руганью и угрозами. Слава затравленно смотрела на высокие дубовые ворота, которые стойко выдерживали глухие удары бревна. – Сейчас будем жечь твое логово!

Слава, словно натянутая тетива, стояла на крыльце, впиваясь пальцами в деревянные резные перила. Она была очень бледна и ее длинная светло-русая коса, развивалась по ветру. Приближалась гроза и небо потемнело. Она отметила, как во дворе появился Тихон Михайлович, который пришел со стороны конюшен. В следующий миг она увидела, что Федор, который так и стоял во дворе, приблизился к воротам. У ворот он стремительно обернулся назад и пронзительно посмотрел в ее сторону. Взора Федора, как будто пронзил ее насквозь своей темной силой и по коже девушки пробежал ледяной озноб. Федор быстро отвернулся от нее. Сделав несколько быстрых шагов к воротам, Федор взялся за железный засов, отодвинул запор и раскрыл ворота. Немой крик замер на устах Славы от охватившего ее ужаса.

Несколько десятков разъяренных, вооруженных стрельцов и посадских людей, со страшными лицами, как черный поток, хлынули во двор. Неожиданно начавшийся ливень остался незамеченным девушкой, ибо она испуганными ошалевшими глазами следила за тем, как бунтари заполнили все пространство двора. Победно крича, сыпля угрозами, они нагло смеялись и говорили, что отныне порядок будет на их стороне.

Спустя несколько минут, девушка увидела, как на середину двора вытащили уже связанного Тихона Михайловича. Артемьев не сопротивлялся, молчаливо снося тумаки, плевки и словесные оскорбления окружавших его озверевших мужиков и стрельцов. Некоторые из слуг попытались оказать сопротивление и защитить Тихона Артемьева, но их тут же усмирили беспощадными тумаками и ударами палок. Непроизвольно девушка задержала взгляд на дорогом зеленом кафтане Федора. Он переговаривался с некоторыми стрельцами–бунтарями, что-то довольно обсуждая. Слава, испуганно прижав ладонь ко рту, с ужасом наблюдала, как бунтовщики проворно вывели связанного Тихона Михайловича из ворот усадьбы. Остальные охальники и Федор тоже последовали за вожаками на улицу, победно крича и показывая злые кулаки дворовым слугам, которые недовольно смотрели на все происходящее.

Оторопев, от всего увиденного Слава так и стояла, ошарашено смотря перед собой и стиснув до боли в ладонях деревянные перила крыльца. Она заметила во дворе на земле полдюжины неподвижно лежащих дворовых мужиков, видимо, они были мертвы. Остальные дворовые люди начали медленно передвигаться по двору, пытаясь, навести порядок. Ворота снова закрыли, а трупы утащили к сараям. Одна дворовая девка, навзрыд рыдала.

Слава стремительно развернулась и вихрем влетела внутрь дома. Здесь же она наткнулась на смертельно бледную дрожащую мать, которая уже шла на улицу.

– Не ходите, матушка! – воскликнула испуганно Слава, боясь того, что Мирослава не переживет увиденного кровожадного зрелища.

– Они забрали Тишу? – вымолвила Мира, боясь даже поверить в свои жуткие слова.

– Да, матушка. Они связали его и назвали предателем, – выпалила нервно девушка, в ее глазах стояли слезы. – И теперь уволокли его на улицу.

– Я так и чувствовала, что будет все плохо, – пролепетала Мирослава и начала оседать, прижав руку к груди. Слава немедля же бросилась к матушке и, придержав ее, помогла сесть на стоявшую в сенях резную лавку.

– Вам плохо, матушка?

– Сердце щемит, мочи нет, дитятко, – прошептала Мира, закатывая глаза и устало облокачиваясь на дубовую стену.

– Может, воды выпьете?

– Принеси, милая, – согласилась Мира. Девушка бегом кинулась в сторону усадебной кухни и быстро вернулась обратно с ковшом воды. Мирослава медленно взяла из рук дочери деревянный резной ковш и, испив немного воды, снова откинулась назад, устало прикрыв глаза. Слава взяла у матери воду и внимательно посмотрела на нее.

– Вам лучше, матушка?

– Нет. Сердце так и щемит, – тихо заметила Мира и вдруг резко распахнула красивые глаза и напряженно спросила. – А Федор где? Что ж он за отца не вступился?

– Он вместе с бунтарями ушел… Он с ними заодно… – прошептала Слава, нахмурившись.

– Что? – в ужасе произнесла Мира.