Печать Индиго (трилогия)

– Наверное, – нахмурившись, заметил Кристиан. Ему совсем не нравился этот странный разговор о соблазнении девушки. – Но кто станет этим рыцарем – оборотнем?

– Ты, мой мальчик, – твердо вымолвил Верховный.

– Я? – опешил молодой человек в конец.

– Конечно! – воодушевлено проскрежетал жрец Лионель и его глаза заблестели мрачноватым светом. – В тот раз, девять лет назад в лесу она же не видела твоего лица?

– Нет…

– Вот! Это главное! Ты молод, хорош собой, я бы даже сказал красив. Тебе недостает лишь… – Верховный чуть замялся, подбирая слова. – Ты должен почаще улыбаться и не смотреть так грозно и сурово, как будто хочешь кого-то растерзать. Понимаешь меня?

– Но я вряд ли подхожу на роль соблазнителя – возлюбленного, – глухо неуверенно заметил фон Ремберг.

Молодой человек прекрасно знал, что девицы и женщины боялись его. Его взгляд наводил ужас на противоположный пол. Да, Кристиан был красив и внешне эффектен, но стоило ему лишь посмотреть на девушку, как она от страха начинала дрожать. Однажды, лет в девятнадцать, он заставил одну из девушек сказать, отчего она пытается убежать от него, все же он только хотел поговорить с ней? И она, дрожа от ужаса, ответила, что видит в его глазах жуткий леденящий кровь холод, проникающий до самых ее внутренностей, а также смертельный огонь, который хочет спалить ее.

С тех пор Кристиан не дерзал приближаться к девицам. Да и они, едва завидев его, не особо жаждали с ним общаться. Поскольку Кристиан прекрасно знал, что все обычные непосвященные люди считают его чудовищем. Ведь едва он появлялся, где-либо в обществе, жутковатые слухи о нем немедля же передавались из уст в уста, а его взор подтверждал все страшные догадки. Оттого девицы и дамы даже боялись смотреть в его сторону. Так происходило и в Кёнигсберге, где он жил долгое время, и в Берлине, где он служил при дворе короля Пруссии Фридриха I. Да и сейчас, поселившись в окрестностях Петербурга, дворяне и простые люди начинали сторониться его, едва темные кровожадные слухи достигали их ушей.

Теперь фон Ремберг и сам старался избегать общества женщин, ибо считал их всех недалекими, пустыми, взбалмошными созданиями, которые по его мнению, и нужны были только для того, чтобы удовлетворять мужские потребности, да рожать детей. Единственными существами женского пола, с которыми он общался, были девицы легкого поведения в кабаках. Которые хотя и боялись его, но все же за хорошую плату соглашались провести с ним ночь. Однако и Кристиан, дабы немного уменьшить неприязнь к себе, всегда приходил в кабак в маске и требовал, чтобы при интимных делах девица не смотрела ему в глаза, чтобы не напугать ее, да и непременно гасила все свечи. Именно поэтому сейчас так недоуменно говорил молодой человек, не понимая, как он должен был исполнить несвойственную ему роль.

– Я никогда не соблазнял девиц, – замялся Кристиан, и неуверенность была явно не свойственно молодому человеку.

– Кристиан, не огорчай меня, – нахмурился Верховный и его взор стал темнеть. Фон Ремберг лишь напрягся, понимая, что спорить бесполезно, оттого, что никто и никогда не спорил с Верховным, потому, что это был смертный приговор. – Я сказал, что только ты должен соблазнить и влюбить в себя девку. Только ты сможешь это сделать. Брат Бертран поведал, что ее энергетика почти десять светинов! Ты понимаешь меня? Да, это бесспорно меньше, чем у ее умершего брата, но все же это очень много. И потому только ты сможешь противостоять ей и своими умениями и тайными знаниями, умом и гипнозом, подчинить ее себе. И именно ты сможешь убедить ее подарить тебе священный алмаз! Более никто не справится, я знаю это! Так что даже не спорь! Ты понял меня?

Верховный замолчал, испепеляя взором молодого человека.

Кристиан почувствовал, что жрец, как и обычно, начал на него свое энергетическое воздействие, пытаясь подчинить его волю своей. Фон Ремберг сразу же поставил невидимый защитный барьер, все-таки он уже давно тайно научился блокировать воздействие Верховного, ибо после воздействия жреца Кристиан почти несколько часов чувствовал боли во всем теле. Молодой человек, опустил взор, чтобы у Верховного не получилось так сильно воздействовать на него. И Лионель продолжал:

– Ты ведь сможешь сыграть эту роль? Соблазнителя? И надобно всего-то говорить девке ласковые слова да льстить. Да и взгляд чуть потеплее сделай. И она растает, даже не сомневаюсь. Ты же очень умен. Я думаю, что тебе не составит большого труда влюбить в себя эту девицу. Главное, необходимо изолировать ее от ее матери и отчима. Но на счет них я тоже кое-что придумал. Затеем небольшую баталию и найдем злодея. Он кстати тоже уже имеется, как выяснили наши братья. Во время хаоса ты спасешь девицу из лап этого злодея, и девка сразу же влюбится в тебя. Видишь, как я все выстроил? И тебе останется сделать самую малость. Ну и что ты скажешь на все это?

– Я выполню волю Ордена, – глухо пробубнил Кристиан.

– Ты недоволен, мой мальчик? – возмутился Верховный, но не зло. Лионель понял, что Кристиан в душе уже согласен. – И что ты боишься, я не пойму? Ну, проведешь с ней немного времени и все. Главное для тебя камень. Ты понял?

– Да, главное камень, – словно попугай повторил фон Ремберг и поднял глаза на Верховного. – Я сделаю все, как вы велите.

– Вот! Теперь я вижу, что ты понял, что это очень важное дело, мой мальчик. И только ты сможешь его выполнить. Да! Тебе, возможно, придется жениться на этой девице.

– Жениться? – опять опешил Кристиан. – Но я смогу влюбить ее в себя и не доходя до алтаря. Я так думаю, ваше Святейшество. Зачем же…

– Кристиан, ты много споришь со мной сегодня, я уже недоволен, – предостерегающе заметил жрец Лионель. – Ты женишься на ней, я так повелеваю. Ибо кроме камня, нам нужна и сама девица. Об этом я расскажу тебе позже. Только если ты будешь для всех ее мужем, ты сможешь увезти ее, куда посчитаешь нужным и никто не сможет остановить тебя, поскольку ты будешь иметь на нее все права.

– И что же, я должен принять православие, чтобы жениться на ней? – спросил кисло молодой человек.

– Нет, конечно! – вымолвил Верховный. – Но, мы уверим всех, что это так. А затем устроим венчание, ну точнее сыграем его. Один из наших братьев исполнит роль попа, и для всех мы покажем, будто ты взял девицу замуж.

– Но это же будет фикция.

– Все верно, мой мальчик. Это будет спектакль. Для всех ты обвенчаешься с девицей. И главное, чтобы она поверила в это. Она влюбится в тебя и отдаст тебе камень. И пусть Светлые останутся с носом, так как у нас в руках окажется и девица и Великий Владыко, которых Светлые так берегут. Главное мы получим то, что хотим…

Глава VI. Свадебный обряд

Астрахань, 1717 год

(Великая Тартария, Астрахань, 7225 лето С.М.З.Х)

Июль, 14.

– Здравие жениха и невесты! Горько! – прокричал звучно Федор и, подняв кубок полный вина, ухмыльнулся во весь рот, смотря на смущенных молодых. Жених, Семен Артемьев, величавый крепкий молодец с румянцем во всю щеку, с небольшой густой русой бородой, поднялся с лавки, устланной овечьей шкурой и помог встать своей молодой жене, Любаше. Быстро наклонившись к молодой супруге, Семен крепко поцеловал бледную девушку. Гости дружно подхватили слова дружки и с веселыми криками принялись чокаться полными чарками.

Сегодня четырнадцатого июля в воскресный день, в первую неделю после праздника Петра и Павла, известный астраханский дворянин Тихон Михайлович Артемьев женил своего младшего сына Семена. Молодые, смущенные и немного ошалевшие от поздравлений, были одеты в русские праздничнее наряды, которые испокон веков носили их предки. Недавний указ царя Петра Алексеевича о ношении немецкого платья, хоть и был донесен до далекого юга русского царства, все же еще не имел сильного влияния на отдаленные окраины России. Многочисленные гости так же в большинстве облаченные в вышитые сарафаны, зипуны, кокошники и длинные кафтаны являли собой исконно русский колорит свадьбы. Лишь немногие приглашенные гости-иностранцы, да чиновники, были наряжены в немецкие платья, и темными пятнами выделялись в яркой праздничной кавалькаде гостей.

Двадцатилетняя невеста – Любовь Ивановна Стрешнева была хороша собой и знатна родом. Красный атласный сарафан, богато вышитый золотом, подчеркивал стройную высокую фигуру девушки, а темные густые волосы ее были распущены за спиной и украшены нарядным жемчужным кокошником. Длинные золотые серьги свисали почти до плеч девушки. Новоиспеченный муж ее, Семен Артемьев, то и дело с любовью поглядывал на бледную девушку и довольно улыбался. Светло-русый высокий Семен двадцати четырех лет отроду имел мужественный вид и добрые серые глаза. Одет он был в белый праздничный кафтан, подпоясанный вышитым кушаком. Темные штаны и высокие сафьяновые сапоги красного цвета, которые завершали его свадебный наряд.

Гости, сидевшие по обе стороны от молодой четы, в огромной светлой горнице, шумно обсуждали жениха и невесту, сытно ели и обильно поглощали всевозможные напитки. На столе стояли разнообразные яства: студни, печеная дичь, жареные поросята, вареные рыбы, соленья, пироги, каши и другие праздничные блюда. Слуги постоянно разливали в опустевшие бокалы гостей медовуху, вина или квас. Женщины, красовались в богатых кокошниках и ярких платьях-летниках; румяные, белЕные, с нарисованными углем черными бровями. Мужчины бородатые, в дорогих кафтанах и косоворотках, сидели с довольными и пьяными лицами. Гости веселые, говорливые, сыпали прибаутками и наставлениями в сторону молодых. Только пару часов назад молодые и гости вернулись из церкви, и впереди предстоял пир на долгие три дня.

Молодые сидели в центральной части большого стола. Слева от невесты располагались приглашенные со стороны жениха, во главе которых сидел хозяин дома Тихон Михайлович. На нем был темно-синий кафтан, расшитый золотом, с драгоценными каменными пуговицами. Рядом с ним зияло пустое место, оно было предназначено для хозяйки дома Мирославы Васильевны, которая еще не спускалась к свадебному пиру. Далее на лавках сидели дальние родственники, друзья и знакомые семьи жениха.

Федор, единокровный брат жениха, был главным дружкой на свадьбе. Он сидел за столом по правую руку от брата Семена в начале бокового стола гостей невесты и руководил свадебным обрядом. Такой же высокий как брат, но гораздо шире в плечах, Федор имел красивое лицо с правильными чертами, яркие темные глаза и темные волосы. Он брил с лица волосы на западный манер, приучившись к этому еще во время службы в Померании.

Облаченный в красный длинный шелковый кафтан, вышитый жемчугом он был уже довольно пьян и то и дело произносил торжественные речи, выполняя свою ведущую роль на свадебном пире. Федор был старшим братом Семена, и вторым сыном Тихона Михайловича. Он помогал вести торговые и рыболовецкие дела отцу и заведовал всеми денежными сборами в их вотчине. Незамужние девушки смущались при виде Федора, а женщины постарше обсуждали за его спиной, что он невозможно смазлив для мужчины. Ему было уже почти тридцать лет, но он до сих пор ходил в холостяках. Его отец, постоянно сватал ему ту или иную богатую девицу, но молодой человек при всех заявлял отцу, что жениться не собирается.

Федор в очередной раз бросил наглый взгляд на невесту. И Любаша зарделась под его пьяным темным взглядом. Несколько лет назад, когда Любаше Стрешневой исполнилось только шестнадцать, она, впервые, увидела в церкви Федора Артемьева и сразу же влюбилась в этого веселого, нагловатого повесу. Но молодой человек совершенно не обращал внимания на старшую дочь Ивана Стрешнева, который являлся компаньоном его отца в торговых делах. Что только Любаша не делала, чтобы обратить на себя взор молодого человека. И упрашивала отца чаще приглашать в дом Тихона Артемьева вместе с сыновьями, и сама часто становилась рядом с семейством Федора в церкви, чтобы привлечь его внимание. И однажды даже послала ему любовную записку. Но молодой человек оставался холоден к ней. Однако все усилия девушки привели к тому, что в нее влюбился младший брат Федора, Семен. Прошлой зимой Тихон Михайлович послал сватов в дом Стрешневых и отец Любаши, польщенный вниманием Артемьева, с радостью дал согласие на венчание любимой дочери с Семеном. Узнав об этом, Любаша долго плакала, но о своих чувствах к брату жениха, рассказать отцу не осмелилась, потому была назначена свадьба. Единственным человеком, который знал о страданиях молодой Стрешневой, была ее близкая подруга Слава, приемная дочь Тихона Михайловича. И сейчас видя хмельного и веселого Федора, Любаша страдала, и в душе плакала о том, что ее молодая жизнь навсегда будет загублена с нелюбимым мужем.

Тихон Михайлович в очередной раз залпом выпил полную деревянную чарку медовухи и с гордостью посмотрел на своего сына Семена. Он вдруг вспомнил о своей покойной жене Фотинье, которая подарила ему четверых сыновей почти погодок и умерла еще в молодости. Иван, старший из сыновей, был особо любим отцом, и как раз ему Тихон намеревался передать все свое состояние. Однако судьба распорядилась иначе, и Иван погиб в двадцатилетнем возрасте в шторм на бурном море. Вскоре после этого умер и самый младший его сын – Василий от чумы.

И сегодня Тихон, наконец-то, с радостью венчал на замужество своего третьего сына Семена, и надеялся на то, что его род не прервется, и будет здравствовать еще долгие годы. Артемьев с добротой провел взглядом по молодой жене Семена и решил, что за внуками дела не станет, ибо такая красавица, как Любаша, здоровая и румяная девка, уж точно нарожает ему много маленьких внучат. Дальнейшая жизнь Семена была уже устроена с помощью одного влиятельного человека при дворе царя Петра Алексеевича. Еще в прошлом месяце молодой человек получил хорошую должность и уже через пару дней должен был отправиться в Москву со своей молодой женой на новое место жительства.

Взгляд Тихона переместился левее, и отец семейства нахмурил брови. Федор был его нелюбимым сыном. Он постоянно спорил с отцом, часто вел себя нагло и не почтительно. И старший Артемьев не знал, как совладать с ним. Постоянные попойки Федора, его кровавые забавы на охоте со страшными подробностями, лишенные невинности дворовые девки – все это не давало спокойно жить на старости лет Тихону Михайловичу. Как не пытался образумить он сына, тот, лишь молча выслушивал отца и продолжал творить свои темные дела, как и раньше. Иногда Тихон жалел, что вместо Ивана, его любимца, не погиб в бушующем море Федор.

Однако у Тихона Михайловича была тайная радость – его вторая молодая жена – Мирослава Васильевна. Тихону уже было пятьдесят два года, а Мирославе всего тридцать пять. Впервые, увидев ее в лавке бакалейщика, девять лет назад, Артемьев мгновенно влюбился в молодую прелестную вдову, на руках у которой была малолетняя дочь. Не надеясь уже снова когда-либо испытать любовное чувство, Тихон ощутил, как его существо наполняется давно забытыми порывами и желаниями. Уже вскоре прелестная молодая вдова кузнеца, как представилась ему Мирослава, вышла замуж за Артемьева и стала полновластной хозяйкой в его доме и в его сердце. Тихон оберегал, обожал и лелеял Миру, ежедневно наслаждаясь созерцанием ее стройного, ладного стана, и ее чудесных ярких светло-золотистых очей. Ее малышку Светославу Тихон принял очень тепло и относился к ней, как собственной дочери.

– Горько! Горько! – вновь прокричал Федор громким низким басом, и молодые вновь встав, чинно поцеловались. Подбадривающее эхо пронеслось по столам и гости уже довольно хмельные стали требовать танцев.

Прошло уже несколько часов от начала пира, когда в светлую праздничную горницу через большие дубовые двери вошла Мирослава. В желтом атласном летнике, нарядном кокошнике и золоте, она вплыла, как царица. Гости невольно обернулись к ней. Она приветливо поздоровалась и, громко пожелав счастья молодым, выпила за них до дна полную чарку медовухи, которую услужливо подал ей слуга на серебряном подносе. Затем она проворно направилась в сторону Тихона Михайловича, и уже через миг села подле него по правую сторону. Артемьев, который обожал жену, тут же пытливым взором отметил, что на ее красивом нежном лице написано крайнее волнение. И едва Мирослава присела рядом, Тихон, наклонившись к ней, ласково поинтересовался:

– Что-то случилась, Мирушка? – и, склонившись к ее ушку, добавил. – На тебе лица нет, яхонтовая моя.

– Да, – ответила Мира и, нервно затеребив в руках пустой бокал, попросила. – Налей мне квасу, любезный, Тихон Михайлович.

– Со Славушкой что случилось? – спросил Артемьев напряженно.

–Нет, слава Богу, не с ней. Она скоро спустится.

Артемьев быстро влил в бокал жены квасу из хрустального графина и спросил:

– Что ж тогда? Не томи, рассказывай, душенька.

Мирослава немного отпила из хрустального бокала и печально взглянула на мужа.