Эйна из Третьей зоны. Трава на асфальте

– У нас в правилах вот что сказано: «Воспитанницы имеют право ходить по улице только с другими воспитанницами или с наставницами».

– А ты что, наизусть все правила помнишь?

– Конечно! Мы же их с первого дня заучиваем. И каждый вечер повторяем перед сном.

– Ну, ты это… скажешь в случае чего, что в школьных правилах разрешается с одноклассниками ходить!

– Не выйдет. Я в приюте живу, значит, приютские правила главнее.

Большой Туган задумался – впервые в жизни, может быть. И проговорился:

– А как же мне тогда посмотреть на воспитанниц?

Я с трудом сдержала улыбку, изобразила удивление и спросила:

– Зачем тебе на них смотреть? Там все, как я, – в таких же робах. Одинаковые.

Он замялся. Потом понял, что всё равно уже выдал себя, и решил сказать правду.

– Мне какая-то девчонка записку написала.

– Что за записка?

– Ну, что я прекрасный незнакомец и всё такое. Заметила меня перед школой. Я ей понравился.

– А с чего ты взял, что она из приюта? У нас же там никто не умеет писать. Кроме меня.

Большой Туган так посмотрел на меня, будто впервые увидел, и спросил:

– Но ведь это не ты писала?

– Нет, конечно! – Я засмеялась. – Какой же ты незнакомец, мы с тобой уже восьмой год в одном классе учимся.

– А кто же тогда?

– Откуда мне знать! Может, та девочка попросила кого-то. В приюте – некого. Значит, на фабрике. Другие работницы учились в школе, они могли ей помочь письмо написать.

Мы помолчали. Потом Большой Туган снова спросил:

– Так как же мне на ваших девчонок посмотреть?

Я нахмурилась: пусть думает, что задача неразрешимая, шансов нет! А сама исподтишка наблюдала, как на широком плоском лице Большого Тугана появилось какое-то новое выражение, похожее на грусть. Мне даже жалко его стало. Поэтому я сказала:

– У нас дневная прогулка с семнадцати часов. Если дождя нет. Забор наш видел? Помнишь?

– Не-а, не помню, – смущённо ответил Большой Туган.

– Там снизу кирпичная стена, примерно метр высотой. А над ней решётка металлическая, ещё примерно метр. Через решётку двор видно. Если медленно идти, то можно всех воспитанниц рассмотреть.

Пока Большой Туган пытался представить, как это выглядит, я добавила:

– Только один не ходи!

– Это ещё почему?

– Дурак, что ли? Подозрительно будет! Идёт парень, на воспитанниц глазеет. Наставницы могут тревогу поднять, охранителей вызвать.

– А как же тогда?

– Приятелей позови. Если целая компания идёт по улице, наставницы ничего плохого не подумают.

– А что я им скажу?

Мне хотелось позлорадствовать: «Правду скажи! Что у тебя поклонница появилась, в женском приюте, и тебе не терпится её увидеть». Но Большой Туган смотрел на меня с такой надеждой и при этом выглядел так по-детски, что мне опять стало его жалко. И я предложила:

– Позови парней на поле телесного здоровья. У тебя дома есть мяч?

– Конечно!

– Вот и предложи им в мяч поиграть. Пусть в семнадцать часов у школы соберутся, ты приходи с мячом, и все вместе идите на поле. Как раз пройдёте мимо приюта, когда мы на прогулке будем.

Большой Туган улыбнулся, и я вдруг увидела, что не такой уж он и противный – парень как парень, просто некрасивый и туповатый. Но он же не виноват, что он такой.

Вот теперь я окончательно поняла: ни в приюте, ни в школе меня больше никто не тронет. План сработал, и я смогу спокойно учиться те несколько месяцев, которые мне оставались до окончания школы.

Глава 6. Дружба с Сарматом

С тех пор как Большой Туган сказал своим друзьям, что я нормальная девчонка, они тоже начали со мной общаться. Но не так, как с другими нашими одноклассницами. Те выглядели иначе, были настоящими девочками. Ходили в платьях, хоть и очень простых, с разными причёсками, в хорошей обуви. Гуляли по двое, по трое, держались за руки, тихо переговаривались. На одноклассников смотрели презрительно. По-моему, считали их дураками. Не из-за учёбы, конечно, а из-за поведения. На переменах мальчишки носились по коридору, хоть это и не разрешалось школьными правилами, толкали друг друга, разговаривали громко и грубо.

Иногда я оказывалась рядом с девочками и слышала их перешёптывания:

– Когда же они повзрослеют? Ведут себя как дети.

– Пойдут работать, там и повзрослеют.

– Или нет.

Остальные разговоры были об уроках, о платьях, о домашних делах. Девочки обсуждали свои проблемы: кто-то поругался с мамой из-за нового пальто, кого-то родители не взяли с собой в гости, кому-то не разрешили пойти к подруге на день рождения. Иногда мне казалось, что я им завидую. Ведь если бы мои родители не умерли, я сейчас была бы такой же, как эти девочки. Приходила бы после школы в нашу уютную квартиру, переодевалась из школьного платья в домашнее. Обедала бы не по расписанию, а когда захочу. Никаких швейных мастерских, никакой ежедневной работы на фабрике.

Но что толку об этом думать? Я не такая, у меня с ними нет ничего общего.

Обычно я стояла у окна на переменах и читала какой-нибудь учебник. Стараясь не прислушиваться, я радовалась: это даже хорошо, что девочки меня не замечают! Ведь если бы они считали меня «своей», мне пришлось бы ходить с кем-нибудь за руку по коридору и тратить время на эти скучные обсуждения.

В младших классах мне этого хотелось. Я мечтала, что одноклассницы примут меня в свою компанию и я буду с ними дружить. По сравнению с девочками из приюта школьницы казались мне очень красивыми, почти принцессами. Ведь у них были платья. Но я тогда ещё не понимала, насколько сильно эти платья влияют на их отношение ко мне. Мой приютский комбинезон делал меня другой, особой. Для одноклассниц я не была «девочкой». Но и мальчиком не была. В самом начале учёбы наша дарительница знаний представила меня всему классу:

– Это Эйна. Её родители недавно умерли, поэтому она живёт в приюте.

– А почему она так одета? – спросил кто-то из девочек.