А там – два старых льва
Лежат привычно в замкнутом покое.
И первый приподнимется, едва
Услышит шорох, вызванный толпою.
Другой вдруг приоткроет щёлки глаз,
Потянется лениво, свесит лапы…
Не зарычит: ему не в первый раз
Смотреть на эти платья, кудри, шляпы…
Когда ж пришельцы всё-таки уйдут,
То в тишине вдруг вылезают львята,
Чтоб поиграть со львами.
Впрочем, тут
Ошиблась я, – дворовые котята.
* * *
Водица в Мойке, как бездонный сон:
Темна, мутна, волнительно сакральна.
Коричневой поверхности мутон
Колышется беззвучно и печально.
Щекочет ноздри влажный аромат
Её волнистой гущи. Вместо чайки
Слетает голубь шумно, невпопад.
Воркует громко с видом попрошайки.
Под номером двенадцать слева дом.
Напротив – живописец Мойку пишет:
И Пушкин там, и дама под зонтом,
И голубь, что взлетел давно на крышу.
* * *
Я живу здесь безумное множество лет.
Ощущаю порой, что их сотни и сотни.
Я пишу этот город, как может поэт:
От известных садов до слепой подворотни.
Гулкий отзвук пунктира моих каблуков
Разорвёт тишины палантин акварельный…
Я пишу этот город под звуки шагов,
Под сирены, под грохот, под скрежет петельный
Проржавевших, разинувших души ворот.
От колодцев-дворов до красот эрмитажных
Я стихами пытаюсь всё то, что вразброд,
В горсти строф собирать на страницах бумажных.
II Я учусь быть немного другой…
* * *
Погружаюсь привычно в туман.
Снова холод висит пеленою,
И стирается мутной волною
Тот маршрут или мысленный план,
Что продуман и выучен мною.
Я не слышу, что мне говорят.
Я иду, познавая дорогу.
Полудетской душой босоногой
Обо всё спотыкаюсь подряд