Призраки не умеют лгать

– Жалеешь? – принялась рассуждать бабка. – Не жалей. Ославит на весь дом, плакать будешь. Опять через окно лазал. Дверь-то зачем нужна? Тебя спрашиваю. – Она отвесила мужику подзатыльник.

Сёма никак не отреагировал на рукоприкладство, разве что прихлёбывать стал интенсивнее.

– И всё равно хорошего мало. Здоровый лоб, вечером, да к девице…

Польщённый Сёма неразборчиво хрюкнул, заслужив ещё один подзатыльник. Я пожала плечами. Вот было бы хорошо, может, парни шарахаться перестанут. Хотя вряд ли, кад-арт любые слухи пересилит.

– Он у тебя пузырь разбил, – грустно сказала Варисса. – Вонища теперь.

Я вопросительно подняла бровь. Семафор с болью в глазах кивнул.

– А всё твоя приблудная… – Запал у бабки прошёл, и она присела рядом, задумчиво подперев щёку кулаком. – А может, брешет?

Мужик возмущённо дёрнулся, но промолчал, вовремя втягивая голову в плечи, и хрупкая морщинистая рука загребла воздух.

– Ленка, хвост ведь на всю жизнь, – грустно заметила Варисса.

Я с сомнением посмотрела на соседа, но тот не отвлекался от тарелки. Что-то тут не сходилось: Эилоза была со мной. Даже призрак не может находиться в двух местах одновременно. С кем столкнулся сосед и кого испугался? Бабка права, это хвост. Но он у меня один.

Звонкий стук ладошек об пол отвлёк её от тягостных раздумий. В кухне появился годовалый Арти. Фиолетовый камешек волочился по полу на простой белой верёвке. Мы не заметили, как стих плач. Стоя на четвереньках, Арти оглядел кухню и тут же сосредоточился на более важном, а именно, вытягивании провода из-за стола.

– Теська. – Бабка подхватила мальца на руки и вышла в коридор. – Ты будешь заниматься ребёнком или нет?

Ответили ей нецензурно – Варя в долгу не осталась, похоже, у неё открылось второе дыхание, а может, третье или четвёртое. Зря Теська нарывается, запас прочности у бабки большой.

Сполоснув тарелки, я подмигнула грустному Сёме и пошла к себе. Вторая дверь от кухни была приоткрыта, никто не видел надобности запираться от соседей. Первое, что бросилось в глаза, это подсохшее коричневое пятно на пороге, косяке и даже обоях. Резкий запах спиртного неприятно щекотал ноздри. Осколки уже убрали.

Может, действительно, пора запретить Семафору тут лазить? Дело не в слухах и соседях. Ничего не изменится, даже если я в каждое полнолуние буду танцевать голой на лавочке. Мой кад-арт – моя защита и проклятие.

Примерно треть всех камней идентифицированы, отражают внутреннюю суть владельца, его основные качества. Мой – сапфир. В простонародье – «камень монахинь». Олицетворяет чистоту, целомудрие, невинность, веру, постоянство. Казалось бы, будущее предопределено, но… не хочу в обитель и всё. Так я и заявила двум монашкам, как-то пришедшим к нам в дом. Женщины даже растерялись, судя по камню, хотеть обязана. Они пришли, чтобы распространить божью милость, а девчонка нос воротит.

От этой милости в личной жизни одни проблемы. Вернее, в её отсутствии. При первой встрече мы смотрим не в глаза человеку, а на его камень. Стоит парню увидеть мой кристалл, как он тут же начинает смущаться, прятать до этого чересчур активные руки за спину, некоторые даже краснеют. Так бы и ходила до сих пор в девственницах, если б не Влад. Мой партнёр и в танце, и в работе. Как-то раз, напившись, мы проснулись в одной постели. Жаль, что воспоминания об этом у меня сохранились смазанные. После полугодового отчуждения и чувства взаимной неловкости мы откровенно поговорили, высказали претензии, избавились от недомолвок и тем самым спасли дружбу. Сейчас Влад – добропорядочный отец семейства, имеет жену Нату, двух сыновей-погодков, Валериана и Динатира, и тёщу Бориславу, постоянно косящуюся на меня с подозрением.

Я же по-прежнему одна.

После обеда мой путь лежал в строительную контору. Раз в неделю нужно было рассчитываться с ремонтной бригадой, просматривать и утверждать смету, на деле сокращать её вдвое. Заехав в банк, я вставила в порт терминала свой кад-арт. Машина начала обработку данных. Сигнал известил об окончании операции, на экране быстро сменяли друг друга надписи: «начислена сумма», «не забудьте взять квитанцию», «претензии без квитанции не принимаются».

Камень разума снова был убран под рубашку подальше от нескромных глаз. Кто придумал встраивать в кад-арт чип и использовать вместо документов и кошельков? Тут и паспорт, и свидетельство о рождении, и страховой полис, и диплом, и пропуск.

Кристалл – носитель всех сведений, плюс именной счёт с деньгами. Из наличности в ходу остались мелкие монетки, которыми можно расплатиться с уличными торговцами и в транспорте. По закону каждая торговая точка обязана иметь терминал.

С одной стороны, хорошо. Документы всегда при себе, в сохранности, кристаллы практически невозможно потерять, разрушить или украсть. Если и сведёт вас нелёгкая с сумасшедшим, позарившимся на кад-арт, отдавайте. Имперский корпус правопорядка найдёт его минут за десять. Достаточно ввести в поисковую систему личный код – и местонахождение камня определят с точностью до сантиметра.

Но всегда есть другая сторона. Людей уже давно стали судить не по их поступкам, а по тому, какой камень они носят, по его свойствам, а не по чертам характера, именно поэтому меня так настойчиво сватают в монастырь.

К выцветшему остановочному комплексу, разбрызгивая грязь, подъехала маршрутка. Выскочив, я подняла глаза к хмурому небу – набрякшие влагой облака низко висели над городом, того и гляди, дождь пойдёт снова. Как назло, лучшие строительно–отделочные конторы находились почти на границе города. На границе с Ворошками. Пятьсот метров по объездной дороге, поворот направо. Просёлочная дорога. Приставучая рыжая грязь, размытая дождями и замешанная колёсами большегрузных автомобилей, липла к ботинкам.

Мобильный завибрировал в кармане, когда уже был виден длинный деревянный барак, весьма качественно переделанный в офис и склад материалов.

– Привет, мам!

– Что у тебя с квартирой? Ремонт закончили? – спросила она, и, не давая ответить, быстро заговорила. – У Маньки Мироновой, соседки, беда. Один из прежних владельцев оспорил сделку по суду, и тю-тю квартира. И прежнюю не вернуть, и новой нет. Деньги, конечно, вернули, но теперь на них такое жилье не купить, вот я и думаю….

Мама свято уверена, что мне есть дело до всех её знакомых, друзей, знакомых друзей, их родственников, парикмахеров, врачей.

– Не занята? Я тебя отвлекаю?

– Не-е-ет, – протянула я, задумчиво рассматривая сетчатый забор, огораживающий стоянку. – Всё хорошо, мам. Правда.

– Денег хватило? Если нет, скажи. Мы вышлем или привезём. С переводами сейчас надо поосторожнее, слышала о мошенниках…

Я отключилась от разговора, оставив его протекать по краю сознания. Папа всегда говорил: «Нашей маме надо дать выговориться, это не остановить, только пережить, как стихийное бедствие».

– Да, да. Обязательно позвоню, – чётко уловила я момент прощания. – Не волнуйся. Привет папе.

Захлопнув телефон, я потёрла виски. Родителей люблю, но не понимаю. Как и большинство моих сверстников. Вечные проблемы отцов и детей. Их приверженность к раз и навсегда установленным порядкам, по которым нельзя даже переставить полку для обуви к противоположной стене, а хлеб надлежит покупать только до обеда и только в одной булочной, апельсиновый сок выжимать вручную, – вызывали глухое раздражение. Одно время мама любила пошутить на тему папиной привлекательности и непостоянства. «Грехи молодости», – усмехалась она. Говорят, он остепенился лишь после моего рождения. В отличие от мамы и бабушки, не вижу ничего смешного в супружеской измене.

Не знаю, какое из множества мелких, но ежедневных недопониманий было причиной моего решения жить отдельно. И не просто отдельно, а в другом городе. Конечно, немаловажную роль сыграло наличие комнаты в коммунальной квартире именно в Вороховке, а также поддержка Влада.

Поначалу я чувствовала себя предательницей, в волнении названивала домой по нескольку раз в день. Перепугала родителей так, что они примчались, бросив все дела, намереваясь забрать своё единственное, излишне впечатлительное чадо обратно. Так что все успокоились и смирились с моим выбором отнюдь не сразу.

Порыв ветра ударил в грудь, заставив пошатнуться. Лишь ощутив озноб, рябью пробежавший по коже, и потеплевший кад-арт, я поняла, что это не просто воздух.

Блуждающий оказался настойчив, вторая атака заставила насторожиться впервые за двадцать три года жизни бок о бок с призраками. Воздушная волна чуть не опрокинула на землю, камень разума обжёг кожу, от холода удара на мгновенье онемело тело. Навскидку восемь онн, предел камня десятка, чуть выше – и мозг сгорит в чужой боли. Я выдохнула, выпустив наружу ледяное облачко, и сделала то, что никогда не рекомендуют делать псионники, проводившие с нами тренинги чуть ли не с первого класса. Бросилась вперед. Побежала, зная, что это бесполезно; зная, что призрак без тела быстрее любого живого; зная, что в случае движения жертвы удар будет вдвое сильнее, энергия тела сработает против меня. Но ноги сами несли по направлению к белой стене, пару мгновений назад казавшейся такой близкой, а теперь – недосягаемой. Там люди. Живые. Они помогут, вызовут специалистов, блуждающего усмирят.

Ледяной шквал накатил с затылка, растёкся по позвоночнику, лишая возможности двигаться, мышцы свело судорогой. Я словно налетела на невидимую стену. Мир замер, а потом завертелся. Рыжие брызги разлетелись в стороны, ладони загребли мягкую, тёплую грязь. Кад-арт горел, пытаясь отразить атаки. Голова наполнилась туманом, неясными образами и болью.

– Нет. Это не моё, – крик, как тщетная попытка отстраниться от удара блуждающего.

Виски сдавило стальным обручем, белая стена, олицетворяющая безопасность, поплыла. Отчаянно моргая, я старалась смахнуть слезы. Вспышка чужой агонии пронзила тело насквозь. Спазм заставил выгнуться дугой от боли. Предо мной словно опустили тёмную завесу. Последнее воспоминание – мягкая раздражающая вибрация в боку и мелодия, обычно заставлявшая мгновенно откидывать крышку телефона.

– Зачем ты её сюда притащил? Она же стёртая. – Сердитый голос то отдалялся, то приближался.

– Предлагаешь оставить там? – хрипло спросили у него.

Лица коснулось что-то прохладное и влажное.

– Мне без разницы. Такие атаки отслеживаются в обязательном порядке, и куда, думаешь, первым делом заявятся псионники? Тебе оно надо?

– Мне надо, – прошептала я и открыла глаза.

Надо мной склонились двое смутно знакомых мужчин. Парни, нанятые для ремонта квартиры: на ловца, как говорится, и зверь бежит, – вот только деньги сейчас волновали меньше всего.

– По-по-помоги-ии-ии-те вста-а-ать, – попросила я.

Голос дрожал, как и всё тело. Не знаю, от страха или последствия атаки, но трясло меня так, что зубы лязгали друг от друга.

Один из них тут же обхватил за плечи и приподнял, аккуратно усаживая на бежевом диване. Грудь отозвалась ноющей болью.