Герой

– Полегче, начальник. Я ж только посмотреть, – тут же отреагировал цыган.

Чуть поодаль сутулились в седлах четыре конных красноармейца, мелькали огоньки укрываемых от дождя папирос. Лошади, понуро опустив головы, тыкались в остатки жухлой дворовой травы. Николай запахнул телогрейку и, вздыхая, вышел на двор. Вскоре из сеней стали долетать приглушенные обрывки разговора. Николай недовольно доказывал кому-то:

– Да пойми ты, слаб он еще, только в себя пришел. Напуган сильно. Может кто еще другой…

Другой голос, спокойный и уверенный, перебивал баском:

– Нет у меня других свидетелей, кроме твоего найденыша.

– Будь по-твоему. Только по одному.

Наконец, дверь отворилась, и в избу, досадливо, зыркая исподлобья, вошел Николай. За ним по пятам, гулко топая сапогами по дощатому полу, последовал начальник уголовного розыска Степанов.

За годы гражданской войны милиционеру приходилось видать всякое, и разнообразного насилия человека над человеком он встречал немало, но увиденное вчера в отцепленном одиноком вагоне, хотелось побыстрее выбросить из памяти. Он задержал взгляд на притихшем Ли, а потом гаркнул в открытое окно:

– Петров! А ну, давай сюда этого цыгана!

Через минуту в сенях послышалась возня и хмурый простуженный красноармеец, подгоняя прикладом, затолкал в избу высокого, длинноволосого арестанта. Тот неловко ввалился внутрь и замер, зыркая по сторонам темными внимательными глазами. Держался он, на удивление, безо всякого страха, спокойно, даже слегка вызывающе.

– Вперед! – скомандовал красноармеец.

Цыган прошел мимо печки, лавки, развешанных на веревке еще мокрых вещей Ли. Он посмотрел в сторону открытого окна и поймал на себе взгляд исподлобья своего подельника.

– Стоять! – снова послышался приказ.

Арестант громко ухмыльнулся и осмотрелся.

На стене, недалеко от открытого окна, висел пришпиленный гвоздем листок с детским карандашным рисунком, где родители держат за руки ребенка. Лист был чуть помятым, одна его сторона была неровной и чуточку порванной, в нижнем углу красовался бледно-розовый цветок пиона.

Степанов едва заметно кивнул Чэну, мол, начинай.

– Ли, посмотри на этого человека. Ты знаешь его? – осторожно спросил Чэн.

Цыган, ухмыльнувшись, взглянув на Ли. Лицо мальчика исказилось, он вскочил на кровати, сжав кулаки. На глаза навернулись слезы, секунду он стоял неподвижно, после чего с криком бросился на арестованного. Степанов быстрым движением ловко перехватил его, прижав к себе, но мальчонка не унимался, выкрикивая по-китайски сквозь плачь:

– Это он! Он плохой! Пусти меня! Пус-ти!

Степанов вопросительно взглянул на Чэна, тот вполголоса перевел и начальник угрозыска коротко кивнул в ответ. Красноармеец, переминаясь с ноги на ногу в центре комнаты, нетерпеливо просипел:

– Так чего, второго вести?

– Нет, и так все ясно. Уводи его к черту!

Степанов поморщился – маленькие твердые кулачки Ли больно лупили его в бок.

– Вот дубасит! А ты говорил, слаб еще, – усмехнулся он, глядя на Николая.

Милиционер перехватил покрепче готового вырваться Ли. Мальчик все не успокаивался, пока подошедшая Авдотья не взяла его за руку. От прикосновения теплых женских рук Ли мгновенно замолк, прекратив сопротивляться.

– Пойдем, малыш. Тише.

Авдотья осторожно погладила его по голове и ласково улыбнулась. Ли послушно вцепился в протянутую ладонь и недоверчиво оглядываясь, отошел вслед за женщиной. Степанов проводил их взглядом. Потом сурово глянул на патлатого, которого торопливо выталкивал из избы конвоир.

– Теперь эта сволочь не отвертится! За такое полагается расстрел. А мальчонку, через пару дней, в приют определим.

Начальник угрозыска поправил сбившуюся фуражку, выдохнул и направился к двери.

– Постойте!

Голос Авдотьи, вдруг ставший жестким, мигом заставил Степанова остановиться.

– Как в приют?! Не отдам!

Чэн встал рядом и тихо поддержал:

– Товарищ милиционер, не надо в приют. Ему мать нужна.

Он кивнул на Авдотью и прижавшегося к ее ноге Ли, которые с надеждой глядели на Степанова. Тот прокашлялся, и исподлобья посмотрел на Николая.

– А второго-то потянете? – с сомнением спросил Степанов.

Николай белозубо улыбнулся и подмигнул жене.

– Чего же не потянуть? Еще как потянем! Будет Алешка Агафонов. А, мать?

Авдотья поспешно закивала, утирая слезы краем передника, и прижала китайского мальчика к себе покрепче. Степанов смерил Николая долгим взглядом и, качая головой, вышел прочь. Хлопнула дверь в сенях, мелькнула в окне фуражка с синим околышем, стало слышно, как красноармейцы понукают сонных лошадей.

Чэн радостно подмигнул Ли и вышел следом.

Митяй шумно хлюпнув носом, прошаркал к матери. Та взглянула на него заплаканными глазами и обняла.

Чэн застал Степанова уже сидящим верхом.

– Товарищ командир, просьба к тебе есть, – тихо проговорил китаец.

– Что еще?

– Нам бы родителей мальчика похоронить, как положено. Так правильно будет.

Степанов, после короткого раздумья, молча кивнул и дернул за поводья…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Как обычно по субботам, много лет подряд над крышей небольшой агафоновской баньки дымилась труба. Так и сегодня, по традиции, мужская половина Агафоновых вместе с Чэном устроили банный день. Ли, румяный и всклокоченный от жара, сидел напротив Митяя и исподлобья наблюдал, как его новый названый брат со знанием дела поддавал в каменку, наполняя парную белыми горячими клубами. Чэн пыхтел и ухал, уперев жилистые руки в коленки.

– Хороша русская баня… Как заново родился!

Николай разогнал широкой ладонью пар и взглянул на разгоряченного Ли: