Влюбленный астроном

* * *

Пишары сказали, что «подумают», – именно так они выразились, что не сулило ничего хорошего. Ксавье накопил достаточно опыта, чтобы различать нюансы в лексиконе потенциальных покупателей. «Мы все обсудим» звучало намного перспективнее, чем «мы подумаем», а «я позвоню вам завтра ближе к полудню» означало, что дело идет к заключению договора. Сегодняшний визит еще раз подтвердил то, что и так было ему прекрасно известно: ситуация на рынке недвижимости не улучшается. Он зашел в кафе, устроился на террасе и заказал бутылку «Перье». Вечером Селина приведет Оливье и оставит его на выходные. Как всегда, разговаривать они с бывшей женой почти не будут. Стоит Селине позвонить в дверь, как атмосфера в квартире резко сгущается, а температура, по его ощущениям, падает сразу градусов на десять. Сына в выходные надо чем-то занять, но чем? Ни малейшей идеи. Может, сводить его в парк «Багатель» посмотреть на павлинов? Но захочет ли Оливье смотреть на павлинов? Ксавье всегда старался предложить сыну что-нибудь необычное, что могло его заинтересовать, иначе он так и просидит оба дня над планшетом с компьютерными играми. Эта вероятность внушала Ксавье ужас. Если поначалу такие игры – например, Pac-Man или Space Invaders – действительно служили невинным развлечением, то постепенно, благодаря развитию технологий, они скакнули на такую высоту, что полностью завладели умами и временем детей и подростков. «Нельзя жить, уткнувшись в экран! Я знаю, о чем говорю, я сам провожу за компьютером часы и часы!» – однажды попытался он урезонить Селину, которая без конца покупала сыну все новые гаджеты и приложения, – не исключено, с единственной целью позлить Ксавье. «Это я провожу часы за компьютером, – возразила она. – Ты встречаешься с клиентами, разгуливаешь по городу в свое удовольствие, не то что я». И пожаловалась, что вынуждена целый день торчать в офисе, лишь изредка спускаясь на улицу, чтобы выкурить сигарету. «Мой сын не должен превратиться в безмозглого кретина, помешанного на дурацких игрушках! Настоящая жизнь – в музеях, в парках, на свежем воздухе!» Беседа быстро переросла в ссору, и Селина бросила трубку. Назавтра она привела Оливье, развернулась и ушла, не сказав Ксавье ни слова. Отец с сыном отправились в Булонский лес покататься на лодке по озеру. Ксавье работал веслами и отвечал на тысячу неудобных вопросов. «Почему вы больше не живете вместе? Вы что, друг друга не любите? Если бы не я, вы бы вообще больше не виделись, да?» Ему приходилось проявлять чудеса дипломатии и тщательно взвешивать каждое произносимое слово.

Иногда по вечерам Ксавье звонил Брюно и делился с ним своими проблемами. Брюно ничего не мог ему посоветовать – сам он жил счастливой семейной жизнью с женой и двумя дочками. Но он хотя бы его слушал, а это уже немало.

Ксавье подумал, что надо бы позвонить Брюно. Друг уже прислал ему множество фотографий, запечатлевших ход ремонта в его новых владениях. В пристройке отделывали комнаты для будущих постояльцев, и Брюно приглашал Ксавье приехать полюбоваться на всю эту красоту. Его приятель уже успел завести себе аккаунты в соцсетях, создал сайт и зарегистрировался на Букинге – иначе говоря, развил бурную деятельность по продвижению отеля «Счастливые голубки». На последней фотографии была изображена корзинка ежевики. Снимок сопровождала подпись «Ягоды из собственного сада», дополненная несколькими эмодзи – весело подмигивающими рожицами. Да, теперь Брюно вел образ жизни, весьма далекий от существования бывшего сокурсника. Ксавье подобные картинки ввергали в замешательство; в ответ он отправлял очередной смайлик с припиской: «Здорово, скоро приеду». Но месяц шел за месяцем…

У него зазвонил телефон. Фредерик Шамуа сообщил, что новые владельцы нервничают из-за вещей, забытых предыдущими в стенном шкафу. «Я разговаривал с его ж… ж… женой, и она оч… оч… очень недовольна», – выдавил Фредерик. «Хорошо, я с этим разберусь», – согласился Ксавье.

Упомянутая квартира располагалась в двадцати минутах ходьбы от кафе, где он сидел. Он решил, что сходит туда и заберет то, что можно унести. Или завтра вернется с машиной. Прежние жильцы упорно не отзывались на его послания и, видимо, так и не отзовутся. Значит, придется ему самому тащить этот хлам до ближайшей помойки.

– Сожалею, что побеспокоила вас, месье Лемерсье, – сказала женщина, явно не испытывая ни малейшего сожаления, – напротив, она чувствовала себя вправе потребовать от месье Лемерсье немедленного опустошения пресловутого стенного шкафа. Как Ксавье и предполагал, квартира сияла свеженьким ремонтом. Кабинет преобразился в кухню в американском стиле, плавно переходящую в гостиную; с потолка исчезла старинная лепнина; бывшая кухня в конце коридора, судя по всему, превратилась в детскую. Возле входной двери стоял алюминиевый самокат – такие стали все чаще мелькать на парижских улицах. С непосредственностью, порой ввергавшей Ксавье в недоумение, взрослые люди пользовались детской игрушкой и на полном серьезе расхваливали легкость и удобство передвижения по городу на самокате – и ни одного из них не смущало, насколько нелепо это выглядит. Даже Селина собиралась приобрести самокат, чтобы ездить на работу.

– Вот, – сказала мадам Кармийон и торжественно открыла дверцу шкафа, практически сливающуюся со стеной прихожей; ручкой ей служил вставленный в замочную скважину небольшой ключик. При осмотре квартиры Ксавье ее попросту не заметил и не включил шкаф в описание. Внутри обнаружились три рулона старинной ткани, вышедший из употребления барометр и прямоугольный ящик полированного дерева полутора метров высотой и сантиметров сорок шириной, снабженный кожаными ремнями, приколоченными толстыми обойными гвоздями. Роль запора исполняли три висячих металлических замка, на которых надо было набирать шифр.

– Главное, его унесите, – сказала хозяйка, указывая на ящик. – Он весит целую тонну. Муж на пробежке потянул спину, он и пытаться не станет его поднять. А я тем более.

– Понимаю, – сказал Ксавье и вытащил ящик из шкафа. Насчет тонны дама явно преувеличила, но килограммов тридцать в нем точно было. Если не больше.

– С рулонами и старым барометром я как-нибудь сама разберусь, – не веря своему счастью, смилостивилась мадам Кармийон, заполучившая риелтора в качестве бесплатной рабочей силы, – только избавьте меня наконец от этого ящика, месье Лемерсье.

Тщательно подогнанные ремни позволяли пристроить ящик на спину, немного наискосок, на манер того, как охотники носят ружье. Благодаря этому вес распределялся на оба плеча, отчего груз казался менее тяжелым. Ксавье простился с бывшей клиенткой и пешком пошел к себе в агентство. На перекрестке ему встретился виолончелист, тоже, как и он, нагруженный, только своей виолончелью. Музыкант обменялся с Ксавье коротким взглядом и двинулся дальше, но потом дважды обернулся. Наверняка ему не давал покоя вопрос, на каком инструменте играет этот парень.

– Н… н… н-н-надо знать шифр, – сказал Фредерик.

– Да, Фредерик, – согласился Ксавье, – надо знать шифр.

– Что это м… м… м-м-может быть?

Они смотрели на стоящий на полу ящик.

– Пока не откроем замок, не узнаем, Фредерик.

– Можно разрезать… – предложил стажер.

– Нечем. И мы не будем ничего покупать ради этого ящика.

– Т… т… тогда надо попросить слесаря, – осенило Фредерика.

– Да, конечно, – вздохнул Ксавье.

Раньше у них в квартале была слесарная мастерская, но она закрылась.

Оба на какое-то время задумались.

– Ладно, пойду схожу к Клоду, – прервал молчание Ксавье. – Может, подскажет что-нибудь…

Лавка антиквара располагалась через несколько домов от агентства недвижимости и появилась на этой улице задолго до него. Вопреки названию – «Улыбка прошлого», владелец лавки давно не улыбался. Дела у него с каждым днем шли все хуже. Больше никто не интересовался табакерками и старинными штопорами, зеркалами с ртутным покрытием, хрустальными чернильницами или ночными столиками розового дерева. Молодежь эти предметы оставляли равнодушной, а редкие коллекционеры, продолжавшие их собирать, предпочитали совершать покупки через eBay, потому что там они стоили дешевле. Клод готовился выйти на пенсию и вслух мечтал о том, как через год переберется на юг, где он успел приобрести дом с участком земли, и займется выращиванием оливок. Тем не менее лавку он открывал каждый день, чтобы, по его собственному выражению, «обозначить свое присутствие».

– Это обманка, – пробормотал он.

– Обманка? – не понял Ксавье.

Он водрузил ящик на стол антиквара, который, вставив ювелирную лупу в правый глаз на манер монокля, внимательно изучал один из замков.

– Механизм проворачивается впустую, – объяснил Клод. – Хитро придумано. Не каждый догадается. С секретом замочки… Вот только не пойму, для чего на обратной стороне каждого накладки в виде цветка лилии? Зачем тут символ королевской власти? Постой-ка…

Он встал, снял с витрины перьевую ручку, вернулся за стол и принялся скрести стальным перышком один из цветков.

– Дай-ка мне масло, – обратился он к Ксавье, и тот протянул ему склянку с оружейным маслом, которую антиквар держал для очистки замков.

Клод капнул маслом на тряпочку и прошелся ею по королевской лилии.

– Есть! – воскликнул он.

– Что нашел? – спросил Ксавье.

– Лилии! В них весь секрет. Они поворачиваются вправо.

Ногтем большого пальца он слегка провернул накладную лилию на первом замке, и раздался щелчок. Затем он проделал то же самое с двумя остальными цветками, и с тем же щелчком открылись два последних замка. Антиквар поднялся с кресла и откинул крышку ящика.

Мужчины молча уставились на его содержимое.

– Что это?

– Телескоп, – объявил антиквар. – Очень старый телескоп.

* * *

Давно стемнело, и Гийом, лицо которого обдувал теплый ветерок, смотрел в установленный по левому борту кормы телескоп на созвездия Кентавра, Компаса, Летучей Рыбы и Южного Креста. К объективу он прикрепил желтое стеклышко, благодаря чему изображение стало более четким. Астроном сидел, удобно устроившись в обитом синим бархатом кресле, которое принес из каюты. Рядом стоял ночной столик розового дерева; на нем – хрустальная чернильница. Он записывал гусиным пером результаты измерений, кажется, совпадавшие с его предварительными расчетами. Сбоку от него висел и тихонько поскрипывал, качаясь на ветру, фонарь из кованого чугуна. Вдруг ветер подул сильнее, и фонарь погас. К астроному тут же подошел юнга, готовый снова зажечь огонь.

– Оставьте, мой юный друг, – сказал Гийом. – На сегодня мои наблюдения окончены.

Он потряс над бумагой песочницей, чтобы чернила сохли быстрее, подул на страницу и захлопнул тетрадь, заполненную чертежами, схемами, цифрами и датами.

Корабль словно парил в необъятной темноте, стершей границу между воздухом и водой. В свете огромных факелов, установленных на корме, время от времени мелькали силуэты матросов. В факелах жгли смолу, и, накрытые восьмигранными стеклянными колпаками, они напоминали фонари, забытые гигантскими циклопами. Моряки редко разговаривали с Гийомом, но не потому что чувствовали к нему враждебность, а потому что стеснялись его потревожить. Род его занятий – астрономия – и ореол королевского порученца обеспечили особое к нему отношение на корабле. Гийом не сразу осознал, что люди капитана де Вокуа, даже стоящие в иерархии выше простых матросов, не смеют лишний раз обратиться к нему, опасаясь отвлечь его от размышлений, наблюдений или письма. Приближаясь, они замирали в трех метрах от него и терпеливо ждали, когда астроном заметит их присутствие и приветственно кивнет. Они даже кашлянуть не решались, чтобы дать о себе знать. Напрасно Гийом просил их быть смелее – моряки с «Ле Беррье» и не думали менять свое поведение: нельзя мешать астроному за работой.

Гийом немного прошелся по палубе, разминая ноги; остановился у борта, оперся о леер и устремил взгляд вдаль. Вокруг царила тьма. Он поднял глаза к небесному своду. В чистом ночном небе сияли звезды, множество созвездий. Он наизусть помнил эту удивительную черную карту, на которой каждая искорка света имела свое имя. Но вдруг полоса неба над ним окрасилась лиловым, и Гийом попятился от борта. Полоса замерцала крохотными огоньками. Поднялся ветер, и в его порывах заметалось пламя факелов. Небо на глазах делалось пурпурным; моряки сгрудились у правого борта. Кое-кто что-то бормотал себе под нос; всех охватило беспокойство.

– Железный дождь! – крикнул с грот-мачты сигнальщик.

Матросы переглядывались; многие крестились. Над морем вставал красноватый день, день без солнца. К ногам Гийома со стуком упал металлический камешек размером с улитку. Он наклонился его поднять: оплавленный, еще горячий, он обжигал пальцы. Этот комочек железа пролетел через всю Вселенную, чтобы окончить свой путь возле его башмаков. «Метеориты, – прошептал Гийом. – Метеоритный дождь». Он читал об этом феномене: так бывает, когда астероид попадает в земную атмосферу, – но своими глазами никогда его не наблюдал, разве что видел на гравюрах. Иногда небесное тело падает на землю или в море единым монолитом – невежды из суеверия называют его «громовым камнем», потому что перед его падением в атмосферу в облаках появляется просвет и слышится грохот, похожий на раскат грома. Древние друиды и другие маги верили, что божество, насылающее гром, бросает в людей небесный камень, чтобы предостеречь их от грехов и напомнить о грядущем наказании, которое будет пострашнее удара крупным булыжником. Но иногда астероид распадается на частицы, именуемые «персеидами», или «падающими звездами», или «железным дождем», или «метеоритным дождем». Именно это и происходило сейчас у него на глазах. Мелкие камешки колотили по палубе, а небо прорезали фиолетовые полосы, как при полярном сиянии. К Гийому подошел де Вокуа.

– Моим людям все это не нравится. Они говорят, что железный дождь – предвестник несчастья. Может быть, вы, Гийом, как человек ученый, объясните им, что это такое на самом деле?

– К вашим услугам, почтеннейший капитан де Вокуа, – согласился Гийом.

– Господа! – крикнул своей команде капитан. – Наш знаменитый гость, который знает все о звездах и планетах, сейчас расскажет вам, откуда берется железный дождь. Слушайте внимательно!

Гийом постарался как можно доходчивее объяснить морякам, что звезды – это те же планеты. Когда какая-нибудь маленькая звездочка падает, происходит то же, что случается, если уронить со стола вазу – она разбивается на мелкие осколки.

– То, что сейчас сыплется к нам на палубу, – это звездная пыль. Эти камешки летели миллионы лет, чтобы упасть к вашим ногам. Сохраните их! Преподнесите их в дар своим женам, своим невестам! – с воодушевлением говорил Гийом. – Они – словно пульсирующее сердце Вселенной! – Он сделал широкий жест рукой: – Смотрите на небо, друзья, смотрите, как играет оно красками! Смотрите на красоту мира и Божьего творения!

Матросы слушали его с религиозным трепетом и послушно кивали. Капитан де Вокуа торжественно захлопал в ладоши, и к нему присоединились остальные. Гийом в знак благодарности скромно склонил голову.

Он вернулся к своему телескопу. Моряки тем временем шарили по палубе, собирая кусочки железа, продолжавшие с глухим стуком сыпаться с неба. Один такой камешек ударился о латунную трубу телескопа, высек из нее искорку и срикошетил на палубу. Гийом от неожиданности вздрогнул и склонился над своим инструментом: на латунной поверхности появилась царапина в форме точки с запятой. Он поискал глазами метеорит и обнаружил его в щели между палубными досками. Извлек его наружу и опустил в жилетный карман. Это будет подарок Гортензии.

* * *

Внутри ящика имелись отделения – большие и поменьше, снабженные ремешками, чтобы удерживать на месте разные предметы. В самом длинном лежала латунная труба с главным объективом; от времени она потускнела, приобретя оттенок темной древесины. В противоположном отделении хранился треножник того же металла, по всей видимости раскладной. В остальных ячейках примостились стекла круглой формы – прозрачные и цветные, от желтого до черного.

– Похоже, здесь полный комплект, – сказал антиквар. – Где ты его раздобыл?

– В одной квартире, – ответил Ксавье.

– Хочешь, чтобы я помог тебе его продать?

Ксавье чуть помолчал, а потом улыбнулся:

– Нет, оставлю его себе.

– Будешь по ночам смотреть на звезды, – одобрил Клод.

Ксавье, все так же улыбаясь, согласно кивнул. Теперь он знал, чем в выходные займет Оливье.

От бутылки со светло-кофейной жидкостью под названием «Миррор» исходил аммиачный запах. Ксавье отыскал ее в шкафчике с хозяйственными принадлежностями. «Если хорошенько его отчистишь, он у тебя засияет, как золотой», – сказал ему Клод. Антиквар оказался прав. Тряпки Ксавье не нашел и разорвал на четыре лоскута старую рубашку. Голубая ткань покрылась черными разводами, а медь телескопа засверкала. «Я буду завтра. Закройте вечером агентство. Спасибо, Фредерик» – эсэмэску такого содержания он отправил стажеру. Тот ответил немедленно, не забыв поинтересоваться, что обнаружилось в ящике. Новость об астрономическом инструменте не вызвала у Шамуа особого энтузиазма. «Понятно», – коротко отозвался он.

Вскоре Ксавье снял рубашку – от упорных стараний ему стало жарко. Он вынес его в лоджию, на солнышко, и принялся энергично полировать, надеясь вернуть трубе былой блеск. Он почти довершил дело, когда пальцы нащупали под тонкой тряпкой какую-то неровность. Ксавье присмотрелся и обнаружил на поверхности трубы крохотную впадинку размером с кончик мизинца – след давнего удара. Его внимание привлекло еще одно повреждение – чуть выше вмятины виднелась царапина в форме точки с запятой. Ксавье повернул трубу и заметил восемь крестиков, процарапанных по металлу острием ножа, – они располагались точно в ряд, образуя единую линию. Это были косые, так называемые андреевские кресты. Как ни ломал он голову, пытаясь определить, к какому типу астрономических измерений относятся эти восемь значков, так ни до чего и не додумался. Только тот, кто нанес эти кресты на металл телескопа, мог бы рассказать, что они означают. Ксавье снова вооружился тряпкой и стал протирать окуляр – то место, к которому наблюдатель прикладывает глаз. Бывший рукав рубашки почернел, словно вымазанный сажей, зато медь засверкала, и на ней проявилось нечто вроде надписи. Ксавье отложил тряпку и пошел за очками – в последние пять лет у него ухудшилось зрение. Несколько месяцев он еще сопротивлялся, хотя, чтобы прочитать книгу или какой-нибудь документ, приходилось держать их как можно дальше от глаз, но потом сдался и купил в ближайшей аптеке очки для дальнозорких. Да, это точно была надпись, прорезанная четкими красивыми буквами:

«Гийом Лежантиль, королевским повелением».

* * *

– Что вы делаете, друзья мои?

– Ловим рыбу, сударь, – с широкой улыбкой ответил кок. С тех пор как они покинули берега Франции, этот человек, завязывавший свои белокурые волосы в конский хвост, готовил им мясистую и сочную рыбу, вкусней которой Гийом в жизни не ел.

– Но я не вижу удочек, – заметил Гийом.

– Верно, сударь, их нет, – с еще более широкой улыбкой согласился кок. – У нас вместо них большие сачки. Смотри, упустил! – закричал он одному из матросов.

– Они слишком шустрые, мастер кок, – безвольно опустил руки тот.

– Принесите мне полсотни! И не жалуйтесь! – отрезал тот, на ком лежала ответственность за их обеды и ужины и кого вся команда называла не иначе как «мастер кок». Слово «кок» происходит от латинского глагола coquere, что означает «варить», и не имеет никакого отношения к пышному чубу, какой некоторые модники взбивают у себя над лбом.

– Позвольте, но они… летят! – воскликнул Гийом, глядя на море.

– Ну конечно, господин астроном, они летят – это же летучие рыбы. Сегодня я приготовлю вам фрикасе из летучих рыб с чесноком, а вы скажете мне, понравится вам или нет.

У серебристой рыбины, формой и размерами похожей на макрель, было два плавника, напоминающие крылья. Она быстро плыла под водой, а потом выскакивала на поверхность, пролетала, словно планирующая птица, несколько десятков метров и снова ныряла в волны. И Гийом видел целые стаи этих поразительных созданий. Матросы «Ле Беррье» пытались ловить их с помощью сетчатых сачков на длинной, с хорошую ветку дерева, ручке. Но не только они следили за полетом странных рыб; вокруг корабля били крыльями фрегаты; широко раскрыв хищные клювы, они опускались ниже к воде, чтобы на лету схватить и проглотить очередную жертву. Подручный мастера кока притащил большой мушкетон. Зарядив его опилками и крупной солью, он сделал по фрегатам несколько выстрелов. Задеть ему не удалось ни одного, но птицы, напуганные шумом, на какое-то время разлетелись, и матросы смогли продолжить рыбалку.

– Дайте-ка сюда рыбину! – крикнул кок.

Тотчас же матрос сунул руку в бочку, достал из нее летучую рыбу, положил на деревянный поднос и с почтением протянул астроному.

– Взгляните на нее, сударь, – сказал кок Гийому. – Во Франции вы таких не увидите.

Гийом склонился над рыбиной, рассматривая трепещущие жабры и огромные прозрачные плавники, служившие ей крыльями.

– Еще одно творение Господне, – заметил кок. – Как и железный дождь, про который вы нам рассказали.

– Да, вы правы, мастер кок. Всякая вещь от Бога.

Тут корабль вдруг качнуло, и деревянный поднос выскользнул из рук Гийома. Рыбина, оказавшись на палубе, подпрыгнула, перелетела через борт и исчезла в морских волнах.

– Господь пожелал спасти свое творение, – сказал Гийом.

– Похоже, что так, сударь.

– Спасибо, что показали мне это удивительное создание, мастер кок.

– Такова моя наука, сударь. Я знаю земных и морских тварей и уважаю их.

– Вы добрый человек, мастер кок. А кто такая Мари? – спросил Гийом.

Кок перевел взгляд на свое мощное мускулистое плечо, которое в обхвате было толще, чем нога Гийома.

– Это моя возлюбленная, – взволнованно выдохнул кок.

– По-моему, это очень красиво, – сказал Гийом.

– Что именно, сударь?

– Чернилами на всю жизнь запечатлеть на своем теле имя любимой женщины. Как вы полагаете, не следует ли и мне поступить так же?

– Сударь! – вскричал кок. – Человек вашего положения не носит татуировок!

– Что ж, – кивнул Гийом, – вам виднее, мастер кок.

Тот сунул руку в карман кожаного фартука и извлек из него осколок метеорита:

– Как вы и советовали, я подарю эту частицу звездной пыли своей Мари. Сделаю из нее чудесную заколку, которая украсит ее прическу.

* * *

Гийом Лежантиль не был безвестной личностью. Интернет быстро просветил Ксавье относительно эпичного путешествия астронома, который преодолел множество опасностей, но так и не сумел своими глазами наблюдать транзит Венеры. Судьба как будто смеялась над ученым – с таким упорством и столь изобретательно, что его история, не будь она подлинной, могла бы послужить сюжетом для иронической сказки о фатальном невезении. По итогам своих странствий астроном издал объемистый труд в двух томах, каждый на сотни страниц, под названием «Путешествие по Индийскому океану, предпринятое повелением короля по случаю прохождения Венеры перед диском Солнца». Ксавье заказал себе его через интернет.

Он вернулся на балкон к начищенному телескопу, который теперь сверкал, как новенький. Небо сияло голубизной; за редкими облачками, висящими над крышами домов, пряталось солнце, но луны, как иногда бывает днем, видно не было. Ксавье крутанул колесико треноги, поворачивая окуляр телескопа к себе, чтобы проверить рабочее состояние астрономического инструмента, созданного двести пятьдесят лет назад. Он прижался правым глазом к латунному кружку и зажмурил левый. Первым, что он увидел, были парижские крыши и женщина, стоящая у себя на балконе. Для точной доводки изображения сбоку имелась удобная круглая ручка, и качество картинки оказалось превосходным. Женщина находилась через несколько домов от Ксавье, и невооруженным глазом он в хитросплетении металлических крыш, окон, каминных труб и антенн, какими утыканы городские здания, не рассмотрел бы даже ее силуэта. Телескоп открывал поразительные возможности: Ксавье видел женщину, как видел бы свою соседку по дому, стоящую во дворе в десятке метров от него. Брюнетка, волосы по плечи, овеваемые легким ветерком… Она стояла, облокотившись о парапет железного балкона, словно глубоко о чем-то задумалась. Лет сорока, то есть примерно ровесница Ксавье. В левой руке она держала какой-то белый прямоугольник. Что именно, Ксавье не мог разобрать, но предположил, что это лист бумаги. Она стояла с таким сосредоточенным и одновременно отстраненным видом, какой бывает у курильщиков, когда они, облокотившись о край балкона, затягиваются сигаретой – с взглядом, устремленным куда-то вдаль, и загадочной улыбкой на губах. Правда, она не курила. Но вот она пошевелилась и разорвала надвое листок – очевидно, письмо. Белые половинки улетели, подхваченные ветром. Женщина повернулась, ушла с балкона и закрыла за собой дверь, исчезнув в полумраке. Ксавье еще несколько секунд не двигался, приклеившись глазом к латунному окуляру, но разглядеть фигуру женщины в глубине квартиры так и не смог. Она жила на шестом этаже. Судя по всему, на лестничной площадке располагалось две квартиры, потому что на соседнем балконе, впритык примыкающем к первому, стояли горшки с цветами – геранями и розовой сиренью. Ксавье давно заметил: если парижанин любит цветы, он держит их на всех своих балконах. Но на балконе брюнетки никаких цветов не было. Он чуть опустил телескоп и этажом ниже увидел мужчину лет тридцати в голубой рубашке и галстуке с ослабленным узлом. Тот курил и разговаривал по смартфону. Наверное, мужчина работал удаленно, из дома, и сейчас устроил себе перерыв. Ксавье еще подкрутил линзы и направил объектив на ближайшую крышу: на ней рабочие меняли металлическую кровлю. Похоже, светловолосый коротышка в чем-то не соглашался с высоким бородачом: оба оживленно спорили. Или ссорились? Не сошлись по вопросу о результатах последнего футбольного матча? Блондин вдруг положил на крышу свои инструменты метрах в десяти от коллеги и повернулся к нему спиной. Тот пожал плечами. Ксавье перевел объектив на каминную трубу в нескольких домах дальше. На ней сидел голубь. Он в тот же миг сорвался и улетел, а на его место немедленно опустился другой. Ксавье подкрутил резкость и рассмотрел птицу внимательнее: коричневатая окраска, оперение с голубоватой окантовкой. Птица повертела головой по сторонам и тоже взлетела, раскрыв широкие остроконечные крылья, не имеющие ничего общего с крыльями обычного парижского голубя. Никакой это не голубь. Это пустельга – хищная птица семейства соколов. По большей части они обитают в соборах Нотр-Дам и Сакре-Кёр, отправляясь на охоту в соседние округа.