– Ха-ха-ха! В чем провинилась эта старушенция? – спросили судьи, когда привели Нужду в большую комнату, в которой заседал суд.
Веселые люди рассказали, что старуха заупрямилась, не хочет ни за что смеяться.
Стали судьи совещаться – как быть, какое придумать для печальной старухи наказание. Совещались они, конечно, смеясь и хохоча. Смеялись при этом не только судьи, но и стража, стоявшая у дверей, смеялись писцы, записывавшие решение суда, смеялись сторожа, привратники. Одна Нужда не смеялась.
Долго-долго советовались судьи, наконец, обратились к Нужде с такой речью:
– Слушай, старуха. Ты лучше раскайся и засмейся. Тогда мы тебя простим. Ха-ха-ха!
Но Нужда с гневом отказалась от такого предложения. Не станет она смеяться. Ни за что не станет! Никогда не смеялась и не будет смеяться. Ее дело – печалить людей, и не к лицу ей смех.
– А мы все-таки тебя заставим смеяться, – хохотали судьи. – А не захочешь, накажем тебя со всею строгостью законов Веселого царства.
– Наказывайте! Я ничего не боюсь! – надменно заявила упрямица.
Опять стали совещаться судьи. Словно пчелиное жужжанье повисло в воздухе, так они спорили и гоготали, прерывая постоянно свою речь смехом.
Кончили, наконец, совещанье и вынесли такой приговор:
– Так как старуха, несмотря на все увещания, упрямится и не хочет смеяться, то немедленно выслать ее за пределы Веселого царства и не позволить ей ни минуты оставаться среди веселых людей.
Нужда молча выслушала этот приговор. Но веселые люди, которые привели ее в суд, остались недовольны приговором.
– Что это за наказание? – кричали они. – Нет, надо непременно заставить смеяться старуху. Непременно надо. Судьи неверно решили дело! – И они потребовали, чтобы были призваны другие судьи, которые придумали бы старухе иное наказание.
Это желание было тотчас исполнено. Опять собрались судьи, опять совещались, спорили и вынесли такой приговор:
– Закрыть все заставы Веселого царства и не выпускать старуху до тех пор, пока она не станет смеяться.
Но веселый народ и этим приговором остался недоволен.
– Ха-ха-ха! – кричали веселые люди на разные лады. – Разве такой приговор подействует на упрямую старуху? Ничуть. Нет, видно, судьям не решить этого дела. Отправимся мы лучше к нашему королю: он сумеет приказать старухе смеяться. Ха-ха-ха!
И они бросились к Нужде, подхватили ее и потащили во дворец.
– Царь! Милостивый и справедливый! – кричали веселые люди, толпясь вокруг жилища любимого царя. – Выйди к нам. Мы привели к тебе старуху-странницу Нужду, которая пришла в наше царство с печальным лицом и не хочет смеяться с нами. Прикажи ей, царь, смеяться.
Царь вышел к толпе, приблизился к старухе и, громко смеясь, произнес:
– Старуха, смейся!
– Не буду! – угрюмо отозвалась Нужда.
– Тебе говорят, смейся!
– Ни за что.
Царь хотел сделать строгое лицо и… не мог. Оно так и прыгало от смеха.
А старуха становилась с каждой минутой все угрюмее, все мрачнее.
Подумал веселый царь, как и чем заставить старуху исполнить желание народа – рассмеяться, и, наконец, сказал:
– Слушай, бабушка Нужда. В наказание за твое упрямство я лишаю тебя самого дорогого, что только может быть на свете: отныне я запрещаю тебе раз и навсегда смеяться. Как бы весело тебе ни было на душе, – ты лишена впредь возможности смеяться. Страшное это наказание! Ты его почувствуешь, старуха, потому что как рыба не может жить без воды, как никакая земная тварь не может существовать без воздуха, так человек не может жить без смеха. А ты, Нужда, лишена отныне этого великого блага.
Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! – раздались в ответ на это громовые раскаты смеха веселого народа, очень довольного умным приговором своего короля.
Вместе с народом расхохоталась, вопреки всем ожиданиям, и сама старуха Нужда.
Расхохоталась хриплым, замогильным, отвратительным своим смехом, таким громким, что он заглушил смех тысяч веселых людей.
Расхохоталась потому, что такого наказания никак не могла ожидать старуха Нужда.
Ее лишили того, к чему она чувствовала непреодолимое отвращение, того, что она сама терпеть не могла… Ей, которая никогда в жизни не смеялась, запрещали смеяться! Это было так ново, необыкновенно и смешно, что Нужда не выдержала и расхохоталась первый раз за свою долгую жизнь.
За ней расхохотался король.
За ним воины, стража, народ.
И отовсюду стали раздаваться раскаты смеха.
Но всех громче смеялась сама старуха Нужда.
Странно, однако: чем громче смеялась она, тем тише становился смех окружающих ее жителей Веселого царства…
И лица у них, всегда такие веселые, довольные, становились все серьезнее и серьезнее. Как ни старались они по-прежнему хохотать, смех у них выходит какой-то сдавленный, невеселый.
А старуха Нужда смеется все громче да громче, приплясывает, скачет.
Прошел день, другой, третий – и в Веселом царстве не слышно уже раскатов смеха. Раздается только странный, хриплый, неприветливый хохот старухи Нужды.
Прошло еще некоторое время – и в Веселом царстве совсем не стало слышно смеха. Люди точно разучились смеяться.
Даже король и тот не смеялся больше. Лицо у него стало грустное-прегрустное, а глаза, которые умели только улыбаться, теперь блуждающе смотрят вдаль, где старуха Нужда, переходя из дома в дом, все смеется, скачет, приплясывает. И где только она покажется, люди больше не смеются.
– Перестань же, старуха! – кричат ей.
Но старуха не унимается.
– Ха-ха-ха! Заставили вы меня смеяться, – отвечает она, – теперь я не могу перестать…
И с тех пор Веселое царство превратилось в царство Грусти.
Мельник Нарцисс
Стояла мельница над синей рекой, стояла и пела. И все в ней пело: и вода, и тяжелые жернова, и сам мельник, юноша восемнадцати лет, которого звали Нарциссом.