Алмазы Таимбы

– А как думаешь, они за нами не пойдут?

Тоня кинула беспокойный взгляд вниз по течению реки, в ту сторону, откуда они приплыли.

– Всё возможно. Будем надеяться, что или не рискнут за нами топать, берег-то завален неслабо, да горы, попробуй это всё обойди, или мы умудрились проскочить незамеченными.

– Что маловероятно, – прокомментировал Иван.

Она качнула головой:

– К сожалению, тут ты прав.

– Выходит, надо держаться настороже. И ночами тоже.

– Выходит, так. Конечно, день-два форы у нас будет, но расслабляться нельзя. Я давно тебе это сказать хотела, но как-то всё сомневалась. А вдруг ошибаюсь?

– А теперь что, не сомневаешься?

– А вот как ты спросил, поняла, уже не сомневаюсь. И даже если жестоко ошиблась и никто за нами не идёт, в любом случае наша загородная прогулка закончилась.

– А что началось? Учения, приближенные к боевым? – Иван вылил последнюю кружку. – Можно ехать.

Непроизвольно торопясь, забрались в лодку, и, только уже заведя мотор, проводник ответила:

– Что-то в этом роде.

Петля накручивалась на петлю, берег поднимался высокий, пошли холмы, упирающиеся где голыми, а где лесистыми верхушками в голубое небо, к вечеру покрывшееся блудными облачками. Пока прозрачными, но проводник без сомнения определила ухудшение погоды на завтра.

– Пойдем ночевать, надо вещи с собой все забирать.

– Может, и мотор возьмём?

Тоня подумала несколько секунд:

– Может быть. Хоть и вряд ли кто нас в ближайшие пару дней догонит, но бережёного, дальше сам знаешь…

– Хорошо.

После того как солнце спряталось за высокие холмы, ещё час Тоня вела лодку. Узкое, но проходимое русло, казалось, бесконечно тянулось в обрамлении скал и курумников. Медленно сумрачная тишина опускалась на Таимбу. Лиственницы, шапками укрывавшие вершины холмов, светились розовым исподним под закатными лучами. Начинало холодать, оба, не сговариваясь, одновременно застегнулись под горло. Из-за спины наплывала громада тяжёлых туч. Тоня несколько раз поглядывала на небо, тревожно хмурясь. Наконец, что-то для себя отметив, она решительно свернула к берегу.

– Последняя избушка с отцовской карты где-то здесь. Придётся поискать, точно место не знаю, не была. Но вроде как между двумя холмами стоит, место очень похоже. Ты пока разгружай, а я пройдусь, гляну.

Иван выпрыгнул вслед за Тоней:

– Лады. Осторожней там.

На удивление, проводник не стала язвить или ехидничать. Молча кивнув, поспешила вверх по склону, теряющемуся в глубокой балке.

Поддубный отметил изменения в поведении женщины. Мысленно хмыкнув, отнёс их к собственному умению воспитывать барышень. Ну, кто из мужчин не ошибается?

Пока освобождал лодку, налетел прохладный ветерок, и речка, только что спокойная, покрылась бугорками волн. Слышались скрип раскачивающихся деревьев и тихое плескание реки. Ни птички, ни мышонка… Будто попрятались.

Сгрузив скарб на берег, стянул с полозьев мотор. Взвалив на плечо, утащил повыше по склону, всё равно поднимать туда. Подумав, перенёс и остальные вещи, свалив их на хвойную подстилку под толстоствольной елью.

Погода продолжала портиться, небо затянулось непроглядной пеленой, по которой уже без просветов плыли мрачные тучи. Поддубный успел ещё вытащить лодку на берег, накрепко привязав её к мачтовой сосне, когда его окликнула Тоня. Он опять не услышал, как она подошла.

– Хватай вещи, счас ливанёт. И бутылку с водой не забудь. Избушка тут, недалеко. Метров сто.

Мотор Тоня решила с собой не тащить. Поискав глазами, выбрала укромное место под низкими елями, и вдвоём упрятали движок там, накрыв колпаком и кинув сверху пару пушистых еловых лап, наскоро срубленных умелой женской рукой. Суетясь, разобрали сумки и рюкзаки, Иван мизинцем умудрился зацепить пластиковую дужку пятилитрового бутыля.

Удалившись на десяток метров по еле заметной тропке, зажатой между крутыми склонами балки, она оглянулась. Нет, «Ветерок» не заметят. Жаль, лодку ветками не закидали, да уж ладно. Вряд ли кто ею сегодня заинтересуется. Погоня, если и есть, ещё далеко, а другого народа тут сейчас не ходит. Ну, кроме них. Коротко глянув на тёмное небо, придавившее страдалицу-землю, она ускорилась, догоняя Поддубного.

Им не хватило пары минут. Избушка, похожая на все предыдущие, как подружки из одной деревни, уже виделась за крайними стволами, и в этот момент на плечи словно мокрая тряпка упала. Ливень хлынул мгновенно, и в несколько секунд они промокли насквозь. Тоня уже почти бежала впереди. Последним усилием удерживая готовую вывалиться из уставших пальцев поклажу, Иван тоже засеменил, стараясь не отстать от резво поддавшей женщины.

Избушка встретила их закрытой дверью. Ещё какое-то время заняло нащупывание ручки свободными пальцами. Наконец, Иван, ругаясь, а Тоня, приглушённо попискивая, заскочили в низкую дверь, похоже, даже одновременно. Скинув вещи в угол, обернулись, с весёлым смущением наблюдая через дверной проём за сошедшей с ума погодой.

Освободив руки, Поддубный резко захлопнул дверь, и в избушке разом стало тише.

– Дрова, слава богу, есть, сухие. Я печку растоплю. А ты котелок поищи. – Тоня, обдав напарника брызгами, через голову стянула энцефалитку, оставшись в тонкой кофте под горло. Иван, морщась, еле разогнул сведённые судорогой пальцы. Вспомнив школу, сделал короткую гимнастику, приговаривая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Тоня, улыбнулась, обернувшись от печки.

Скинув тяжёлый бушлат, с которого текли ручьи, уложил его под дверь. Если уже быть луже, то пусть там. Ощущая озноб, охватывающий тело от кончиков пальцев ног до подбородка, выразившегося коротким стуком зубов, он склонился, отыскивая нужную сумку. Загремела посуда, и Иван извлёк прокопчённый котелок.

– Горяченького охота, аж зубы ломит.

– Это точно. Раздевайся, а то заболеешь. Сухие вещи есть?

– Найду.

Она пару секунд наблюдала за разгорающимися дровами. Подскочив, поставила на полати свой рюкзак. Заметив, что уже почти раздетый Иван не решается при ней снять трусы, без затей прикрикнула на него:

– Разгаляйся, я не смотрю. Простынешь, сам будешь лечиться. – Она встала боком, давая понять, что не смотрит. А что увидит периферийным зрением, так что ж? Как пугливые малолетки глаза закрывать? А свои вещи как доставать тогда? Да и чё она там не видела. Голую белую задницу, отчётливо выделяющуюся ниже загорелой спины? «А симпатичная!»

Устыдившись собственных мыслей, Тоня отвернулась, несколько поспешно извлекая из рюкзака тёплые вещи.

Иван натянул верёвку, зацепив её за специально для такого случая вбитые под потолком гвозди, и избушка стала напоминать постирочный участок в армии. Пахло сыростью и неуютом. Не хотелось ничего делать, даже есть не шибко тянуло, хотя и с утра голодные.

Сухая одежда, одетая на мокрое тело, немного притушила подеруху, но познабливало. Подтащив грубо слепленную лавку поближе, оба сели напротив медленно разгорающейся буржуйки, протягивая к огню, вырывающемуся из открытой дверцы, ладони. За окошком стемнело окончательно. По крыше глухо били крепкие струи дождя, за стеной недобро завывал ветер, тревожно постукивая невидимой веткой по стеклу. Иван думал, что если бы не этот огонёк печки, можно было решить, будто они одни во вселенной, брошенные в самой глухомани наедине со стихией. Молчали, лишь иногда тишину нарушали пошмыгивания и кхеки.

Наконец, забулькала вода в котелке, установленном впритирку с трубой буржуйки, и Тоня нехотя шевельнулась:

– Кашу будем варить?

Иван на секунду задумался, прислушиваясь к ощущениям. Нет, по-прежнему есть не хотелось. Хотелось, улёгшись на тёплый лежак, завернуться с головой в толстое одеяло.

– Давай что-нибудь так, на скорую руку. Консервы у нас там ещё есть?

– Давай так, самой лень. А здесь иван-чайку заварим.

– О, чаёк – это то, что нужно.