Остров айлатки

– Борщевик? Он же ядовитый.

– Это смотря какой. У нас в кастрюле сибирский, он как капуста.

Из-за стены дома вышла Мишка. Она процедила с холодным выражением лица:

– Я тоже терпеть не могу это есть.

– А ты чего привередничаешь? Вечером приплывет Зорин, наешься до отвала.

– Да я съем. Просто говорю, что не люблю.

– Зорин приплывает вечером? – уцепилась Натка за слова биолога.

– Должен, – он пожал плечами, – Им от Камчатска сюда три дня плыть, но они еще делали крюк. Так что должны быть вечером. Я тоже на них рассчитываю – у них все оборудование, не только еда. Без генератора особо не поработаешь в этих потемках. А ты чего с ними не поплыла? Он говорил о тебе, я думал возьмет на борт.

Натка рассказала, как она опоздала на корабль и вынуждена была лететь в Никольское «кукурузником».

– Вот оно что, – пробормотал Гумилев, – Тогда тебе тоже ждать его остается. Как никак, он твой начальник. Ты же за китами наблюдать приехала?

Это была ее «официальная» причина приезда на Командорские. Конечно, в качестве волонтера она должна была делать все, о чем ее попросят, но она уговорила взять ее под крыло Владимира Зорина, занимавшегося косатками и китами. Она не могла выложить сразу, что ищет айлатку, полумифическое существо. Ее бы подняли на смех. Нужно было попасть на Безымянный под другой причиной, а по телефону ей удалось выведать, что сюда плывет экспедиция Зорина. Но вот по какой причине здесь Гумилев? О нем она даже не слышала. Можно ли ему рассказать про айлатку? Он, как биолог, должен знать, как найти это редкое создание. А может, он ее уже видел. Эта мысль слегка огорчила Натку, ведь тогда честь первооткрывателя переходила ему, оставляя ее отца в безвестности. Она решила окольным путем выведать, что он тут делает.

– Да, за китами, – сказала она, – Вы тоже?

Он засмеялся. Гумилев был уже в возрасте, Натка дала бы ему около 50 или даже 60 лет. Морщины на лице выглядели как дряблая китовая кожа, а крупная родинка над губой напоминала прицепившийся полип. Сам биолог был человеком тучным, но только у основания. Относительно обычная грудь переходила в округлый живот, словно тело его было посажено в огромную бочку.

– Вы там долго стоять будете? – послышалось из дверного проема бурчание Мишки, – Вода вся почти выкипела.

Локон золотистых волос выпадал из темноты под лучи редкого солнца. Натка вдруг подумала, какие у девочки красивые вьющиеся волосы, и она всегда хотела себе такие же. У нее-то были редкие, сухие и ломкие. Даже не завьешь особо. Наверно, мать Мишки была очень красивой женщиной. Если задуматься, было довольно странно – биолог тащит свою маленькую дочь на далекий остров, где они живут вдвоем без света и нормальной еды. «И куда только ее мать смотрит?» подумала Натка.

Вместе с биологом она вошла внутрь. Мишка, словно хозяйка домика, уже раскладывала вязкую кашицу, бывшую листьями борщевика, по мискам. Туда же она щедро насыпала ламинарии из второй кастрюли. Подтащив табуретки к столу, она уселась первой и взяла вилку в правую руку. Но есть пока не стала: посмотрела на отца, словно ожидая приказа начать.

– Ну что ж, приятного всем аппетита, – прокряхтел Гумилев. Он уселся на табурет с некоторыми сложностями: из-за крупного живота ему пришлось чуть выставить в стороны руки, а во время приземления ухватиться за стол. Натка сидела перед своей миской, откуда валил пар и несло йодом с примесью не то вареного щавля, не то капусты, и раздумывала, насколько сильно она голодна.

– У вас есть соль? – спросила она.

Мишка понимающе кивнула и пошла к небольшой тумбочке.

– Так вот, отвечая на твой прошлый вопрос, – сказал Гумилев Натке, – Нет, китами я не занимаюсь. Приплыл сюда не за ними.

«А ради чего тогда?» спросила мысленно Натка. Сердце ее странно скакнуло, на миг унеслось вперед, а затем вернулось в привычный ритм. Она поняла, что предвкушает от него определенный ответ. Мишка тем временем принесла соль и поставила покрытую сажей солонку прямо перед ее миской.

– Ого, как тебе Мишка услуживает, – удивился Гумилев, – Она вообще нелюдимая у меня. Как куда-нибудь придем, она обычно сама по себе, не разговаривает ни с кем. И уж точно соль не носит.

Под золотом волосом словно набух огромный помидор. Мишка отвернулась в сторону и стала вертеть вилкой в руке. Натка поняла, что слова отца ей совсем не по нраву. Гумилев же продолжал:

– Это я виноват. Никогда не думал, что детей заведу. А потом встретил одну женщину тут, на Командорских. Гидрологом была, ненадолго приехала над проектом работать. Через год появилась Мишка. Летали в Камчатский, других родильных домов тут нет. Не повезло, мать при родах умерла. Мишка с тех пор везде со мной, не на кого оставить.

Он говорил об этом так спокойно и отстраненно, словно все это происходило не с ним. «Что за человек такой?» подумала Натка, чувствуя, как подступает к горлу окаменевшее сердце, «Такие вещи говорит при своем ребенке. Это же равносильно сказать, чтобы она вовсе не родилась. Будто она обуза для него. Или кукла какая». Мишка сидела, уперев кулачок в подбородок и крутила вилку в свободной руке. Судя по всему, к подобным речам папы она уже привыкла.

– Значит, не за китами здесь? – Натка поспешила переменить ход беседы.

– Нет, – повторил Гумилев и нанизал на вилку огромный шмат борщевика. Поднес вареное растение к губам, но есть пока не стал.

– Папа сюда новый вид открывать приехал, – сказала Мишка.

– Новый вид! – воскликнула Натка. – И какой же?

Гумилев отложил борщевик, так и не отправив его в рот. Махнул огромной и широкой, будто ласт кита, ладонью, сказал:

– Вид это громко сказано. С этим островом интересная история связана. И я давно хотел в ней покопаться.

– Расскажи ей, папа, – подначивала Мишка.

– Я же рассказываю. Не перебивай. Наташа, скажи мне, сколько обитаемых поселений есть на Командорских?

– Ну Никольское, – протянула она и задумалась. Географию Командорских она изучала перед полетом, но сейчас все словно вылетело из головы.

– Можешь не думать. Это и все, – улыбнулся Гумилев, – Действительно, Никольское – единственный поселок на Командорских, на острове Беринга, самом крупном в архипелаге островов. Помимо Беринга, есть также острова Медный, Топорков, Арий Камень и Безымянный. Безымянного нет в атласе и упоминаний о нем тоже нет. А между тем, именно на этом острове мы сейчас и находимся.

– Но почему так?

– Постой, не гони. Я у тебя спросил, сколько сейчас поселений. Ответ – одно. Но в советское время было три. Кроме Никольского, было также село Преображенское – располагалось на Медном острове. И было еще село Отрадное вот на этом самом острове, где сейчас мы. Там жило по 100-200 человек, в основном, алеуты. Но в 1970-х годах оба поселка эвакуировали. Жителей переселили в Никольское. Преображенское и Отрадное стали необитаемы. А все потому, что в Отрадном люди стали сходить с ума.

– Что значит «сходить с ума»?

– Например, они уходили в море и топились там. Своим говорили «Море меня зовет». Другие просто сидели на земле, громко смеялись и будто с кем-то разговаривали. На слова других не реагировали. Пребывали словно под куполом в своем мире. Один алеут спрыгнул со скалы, а до того, как это сделал, сказал, что следует за своим отцом. А отца его уже давным-давно не было в живых.

– Ужас какой… Серьезно?

– Ну что я, врать стану. Тогда власти что подумали – совсем рядом ведь американцы, там на горизонте уже их острова начинаются. Тогда еще между нами и Америкой шла Холодная война, ходили слухи о самом безумном оружии, в том числе ультразвуковом. Власти подумали, что это американцы испытывают новые технологии на местных алеутах, возможно, через спутниковые волны, и быстро эвакуировали оба поселка. В официальной прессе, конечно, написали, что село упразднено для ускорения экономического развития.

– И что потом?

– Да ничего. В Никольском все спокойно было, никто с ума не сходил. Но обратно на Медный и Безымянный никого не переселяли, потому что вот это уже было бы экономически затратно.

– Подождите. Вы сейчас мне такую сверхсекретную штуку рассказали просто так, за завтраком?

Между опухшими веками и дряблыми мешками кожи биолога родился снисходительный взгляд.

– Я тебе рассказал, не потому что я дурак, – усмехнулся он, – А потому что это все чушь. Дело не в американцах и не в секретном оружии. Я думаю, причина сумасшествия местных была биологической.

– Поняла, – заключила Натка, – Вы приплыли сюда найти эту причину.

– В заповеднике закрывают глаза на то, что произошло пятьдесят лет назад, а меня тайна Безымянного заботила все эти годы, – продолжал Гумилев, – Мне тогда восемь было, и мы с мамой жили в Никольском. До сих пор помню корабли с Медного, откуда выходили недоуменные алеуты. Здесь много странного. Взять вот то, что ты говорила – острова нет на картах. Да это потому, что со спутника его не видно. Эхолокация показывает пустое пространство над водой, только подводный камень. Согласно всем приборам измерения, Безымянного просто не существует.

– Это невозможно.

– Действительно, в наш век, когда географические объекты измерены до мельчайших деталей, ты точно знаешь глубину океана в том или ином месте, высоту горы там-то или там-то, остров, которого нет, воспринимается дикостью. Но факт остается фактом – мы сейчас на острове, который не нанесен ни на одну карту.