Резервация

Людям нравится это, – решил Антон, поглядывая через перила, стараясь разглядеть хоть что-то в беспроглядной темноте. – Зарываться поглубже. Пока земля не начнет гореть, пока ад не задышит под ногами. В таких местах люди перестают быть людьми.

Он подумал о Гае. О его детях. Наверное, они ждут, когда папа вернется домой. И Антону бы очень этого хотелось.

Надежда, – говаривал его отец, сидя в кресле, окруженный дымной поволокой, – это морг. Морг, ночи в котором бесконечно долги. Запомни это, сынок. И никогда не становись заложником надежды.

Антон не хотел этого. Не хотел запирать себя в морге. И поэтому он ехал вниз на ребристой платформе, держась за скользкие перила, и думал лишь о том, что ему предстояло сделать. Здесь и сейчас. Отыскать парнишку. И вывести его на поверхность. Стараясь никого не убить. Но убить – если придется.

Антон схватился за цепи посильней и перегнулся через ограждение. Внизу было все так же черно, лифт казался тесной глубоководной капсулой, падающей на дно океана. Медленно и верно – во враждебную пустоту. Туда, где никто не услышит. Где никто никогда не найдет.

Антон посмотрел наверх, в надежде увидеть свет. Задрал голову так, что защемило шею. Там, высоко, тускло мерцала серая полоска приоткрытой двери. И в этом бедном, жалком свете, Антон разглядел белый овал лица. Это был тот мальчишка на велосипеде – он смотрел на Антона сверху и, кажется, что-то шептал.

– Я не слышу, – сказал Антон. – Не слышу тебя.

– Оно идет! – крикнул мальчишка.

И вдруг в темноте лязгнули механизмы – лифт дернулся и остановился. Антона мотнуло, но он устоял на ногах, вцепившись в перила.

– Что за?..

Он снова глянул наверх. Дверь в шахту все также была приоткрыта. И тонкая царапина света все так же прорезала густую темноту. Не было только лица мальчишки.

«Да и не было его там, – подумал Антон. – Никогда»

Повсюду царила темнота. Он попытался качнуть лифт, но тот не двинулся с места, только зазвенел цепями. Тогда Антон пошарил мыском ботинка вокруг платформы. Нащупал поверхность. Гулко стукнул по ней каблуком.

Он все еще находился внутри. В шахте лифта, построенной задолго до его рождения. И если тали и цепи тут смазывали и меняли, то все остальное давно пришло в упадок. Решетка, на которую опустился лифт, попросту могла проржаветь. И обрушиться при первой возможности.

Оказавшись на самом дне… люди начинают ковырять лопатами дно, – подумалось ему. – Но сейчас я именно там, где надо. Забрался в подкроватную темноту с ногами. Среди пыли и крошек от сэндвичей. Я там, где живут ночные монстры.

В детстве он больше всего боялся их – тех, кто жил у него под кроватью. Неведомых чудовищ, которые скреблись в темноте. Прогнать которых мог только свет от ночника. Но они возвращались – всегда, каждую ночь. Ждали, когда мальчик заснет, свесив ногу к полу – и тогда они схватят и утащат его в свое логово.

Теперь мальчик вырос и разучился верить в спасительный свет. Но не разучился верить в чудовищ.

Скальпель в ладони Антона стал влажным от пота, и он перехватил его посильней.

Почему тут так темно? – пронеслась в голове мысль.

Но ответ лежал на поверхности. Сюда, в этот смердящий грот, не спускались по собственной воле. Поэтому электричество в шахте было отключено. Те, кто обитал в этих катакомбах, не ждали гостей.

Тьма была холодной. Она обволакивала. Запускала свои длинные пальцы под рубаху и под ремень. И от ее прикосновений кожа покрывалась мурашками. Не было в этой темноте никакой тайны, никакой притягательности. От нее разило пошлятиной и кровью. И трупами. Это место пропиталось смертью, оно смердело, как гниющая на жаре падаль. Антон огляделся и заметил узкую полоску света впереди.

Запертая дверь шахты – догадался он. Трупный запах тянулся именно оттуда.

Всего в нескольких шагах – Антон протянул руку. Слишком далеко!

Сделал шаг – под подошвой что-то скрипнуло. Застонало. Посыпалось вниз.

– Блядство! – прошептал он и ухватился за цепи лифта.

Еще один ребус – загадка на выносливость. Антон сунул скальпель под ремень.

Пока я здесь решаюсь, – упрекнул он сам себя, – они вскроют парнишку от горла и до пупа.

Медлить было нельзя. И Антон прыгнул. Неловко, по-детски – свалился на прогнивший металлический пол и с грохотом ушел в него по пояс – успев выставить руки и ухватиться за дверной порог.

– Твою ж мать! – он болтнул ногами – под ним оказалась пустота. Ее было много, как в детстве, когда он только учился плавать – бултыхался в бассейне, держась за надувной круг.

Антон посильней ухватился за порог, стараясь подтянуться, выбраться из засосавшей его воронки. Ему удалось просунуть одну руку между створками двери и раздвинуть их посильней. Щель стала больше – тусклый свет плеснул Антону в лицо, заставив его зажмуриться. Но он быстро привык к нему – разглядел кусок красного ковра на полу, плафон на стене, сводчатый потолок.

Какой-то лабиринт, – подумалось ему. Все в этом подземелье было похоже, как две капли воды.

Он попытался подтянуться, вытащить себя на локтях, которыми упирался в оставшийся у двери кусок решетчатого пола. Сразу почувствовал, как острые края решетки вгрызлись живот. Как с локтей сползла кожа.

– Черт… какая же… хрень, – простонал Антон, ухватившись второй рукой за створку двери.

Рывком сдвинул ее, освободив проход. Ухватился за ковер, собрав его в кулаках. И, помогая себе локтями, обдирая до крови живот, выкарабкался из шахты и встал на колени.

– Господи! – он прижал ладонь к животу – рубаха стала мокрой от крови. Еще чуть-чуть и он бы оставил на решетке свои кишки.

Антон задрал рубаху – россыпь кровавых полос красовалась поперек поджарого живота. Он подумал о том, что ему снова нужен полевой врач со своим потертым саквояжем, и пошарил рукой под ремнем. Скальпель все еще был там – залитый кровью, скользкий кусок стали. Антон вытащил его и поднялся на ноги. Нужно было поторапливаться.

Но куда?

Он огляделся. Кривая побелка на стенах, облупившийся потолок. Жилы проводов, тянущиеся по стенам, от плафона к плафону, свет в которых больше напоминал мутную воду. Узорчатый ковер, приколоченный к полу дюбель-гвоздями. Справа и слева, в обе стороны, стояли ряды дверей. Коридор был словно клонирован из ДНК того, что был наверху. Разве что в этом не играла музыка, и смердело, как на скотобойне. Антон поднял взгляд – было еще одно кое-что – висевшие под потолком громкоговорители. Похожие на бутоны голубого вьюна. Заросшие паутиной, покрытые слоем пыли – они все еще ждали своего часа, чтобы завыть.

Антон обернулся. Коридор казался бесконечным – можно было шататься по нему часами, заглядывая в каждую дверь.

– Ебаные землеройки! – выдавил он, пытаясь принять правильное решение, зацепиться глазом хоть за какую-то подсказку.

Следы на ковре. Четыре тонкие переплетающиеся змейки от велосипедных колес.

Он тряхнул головой.

Этого не может быть! Это все сон разума, видения, которые становятся только сильней.

Нет никакого парнишки на велосипеде! А если и был, то где-то там, наверху, далеко от этих проклятых катакомб. Сюда, в этот уродливый и страшный подземный лабиринт, пришло нечто, пытавшееся казаться мальчиком. Но на самом деле им не являвшееся. То самое, что обитало в обжигающей враждебной пустоте – с руками, свитыми из стальных жгутов. Какая-то мразь, выползшая из самих дальних уголков разума и вдруг обретшая плоть.

Перед глазами поплыло, и Антон оперся о стену. Сконцентрировался. Снова глянул на следы от шин.

Почему их четыре?

Он поднял взгляд. Следы вились за поворот – исчезали из виду.

Антон сделал несколько неуверенных шагов – взбил ногами красные узоры ковра. Оглянулся.

Что ты забыл? – прозвучал в голове вопрос.

– Это, – выдохнул он. – Я забыл это.