Бью под челюсть, в шею. Снова и снова, слушая бешеный визг чудовища, ощущая, как кривые лезвия разрывают горло пополам, разламывая хрящи и кости. Из ран хлещет черная кровь, заливая мне руку, брызжа в лицо, но я не останавливаюсь. Бью чаще и сильней.
– Подыхай, подыхай, подыхай!..
И даже когда тварь замолкает, обмякнув на моей груди, я продолжаю бить. И останавливаюсь только, когда голова уродливым фурином повисает на позвонках и сухожилиях.
Сплевываю вязкую черноту.
– Гадина…
Ножницы глухо звякают о кафель.
Кем бы ни было это существо, оно вышло из тьмы. Из самых дальних ее комнат, двери которых заперты тяжелыми печатями света. Их невозможно открыть изнутри. А значит…
Сталкиваю груз тела вниз. Оно скользит безвольно, будто мешок перемороженной картошки, сброшенный на дно погреба
С трудом встаю со стола. Челюсть пульсирует. Ноет. Нащупываю языком глубокие ямы в деснах, забитые обломками корней. Сплевываю снова и снова, но кровь не останавливается.
Лампы продолжают гореть. А мне пора уходить.
– Кто ты?
Склоняюсь над тварью, пытаясь различить черты изуродованного ножницами лица. Но, вижу только раззявленный рот над черной дырой горла, и вспоминаю, как из него несся этот странный, гнилой шепот. Ответ на мой вопрос.
Инкубус. Альб. Лилу.
Его имена.
Я не знаю, что они означают, не знаю, сколько зла в себе несут, но знаю другое. Их обладателей можно убить, их злость не бессмертна, а значит, я сумею поквитаться с той тварью, которая убивает девушек. С тем монстром, который убил Леру.
Иду к выходу из морга. Держусь стен, оставляя на них красные полосы и подтеки. Не думаю о том, куда должен идти. Доверяюсь судьбе. Верю в то, что она прозрела после долгих лет слепоты и ведет меня туда, где, наконец, я обрету свободу. И начну жить заново.
“Ты сможешь дойти?”
Киваю.
“Путь будет долгим, но в конце ты обретешь то, что ищешь”
Я верю в это. Всем сердцем.
“Тогда ответь мне.” – голос вожака стаи во мне никак не уймется.
“Почему ты не нашел ее здесь? Почему вместо Оксаны ты отыскал какого-то старика с острыми зубами? И почему он хотел тебя убить?”
– Потому что ее забрали. Потому что ее больше нет.
Поднимаюсь по ступеням, толкаю дверь. Она скрипит, не желая делиться утренним светом, но я требую сильней, и она поддается.
На улице идет ливень.
“Ты обещал ей прийти, Антон. Обещал проститься. Ведь ты единственный, кто может ей помочь.”
Голос моей потерянной любви. Но, наверное, сейчас, я просто выдумываю его себе, чтобы заполнить пустующее сердце.
“Ты никогда не выполнял своих обещаний!”
Выхожу под дождь. Подставляю струям лицо, смываю кровь. Сдираю с головы грязный бинт, мою ладони. Вода очищает, придает сил. Она настолько чиста и невинна, что я боюсь уронить в грязь даже каплю, и понимаю, что чувствую себя молодым. Тем мальчишкой, который когда-то верил в свет и искал в людях лишь добро.
– Я приду.
Голоса молчат. Они знают это. Потому что именно там, у последней черты, я встречусь с ней, и она расскажет мне всю правду, прежде чем уйти навсегда. Но нужно торопиться. Пока она не забыла. Пока не перестала существовать в моем мире.
И я бегу. По скользким валунам города, перескакивая дрожащее в лужах небо. По коридорам каменного лабиринта, который выучил за жизнь, как молитву. Стараясь не замечать светящихся брызг, летящих из-под ног. Пытаясь унять сверло, скрипящее в груди. Я бегу все быстрее, боясь нарушить светлое обещание, которое дал. И о котором забыл, погрузившись во тьму.
«Мы все уйдем из тихого места».
Так мне говорила мама, когда я рыдал у отцовской фотографии. Она брала меня за худые ладони, и улыбалась, стараясь сдержать слезы.
«Мой милый мальчик, мы уходим, но оставляем память. И она живет, пока те, кто остался, помнят».
«Что это за место, мам?»
«Дом, в котором никто не умирает. Там очень спокойно»
«И мы… мы тоже будем там жить?»
«Да, сынок. Когда-нибудь. Но сейчас, мы всего лишь гости. Те, кто приходит на время»
«А папа? Он там?»
Ей было трудно. Но она улыбалась.
«Да, Антон. Папа сейчас там»
Дом, в котором живет бессмертие. Так она говорила о кладбище, где было сыро даже под раскаленным июльским небом. Я не боялся этого места. Но и не любил. Наверное потому, что пустой цинковый гроб напоминал мне осиротевшую комнату, в которой не было хозяина, и оттого гостей там никто не ждал. Дом, где никто не умирает, всегда казался мне запертым. Тем местом, в котором жила только чужая память.
И даже со смертью мамы, ничего не изменилось. Я перестал помнить и дом, о котором она мне рассказывала в детстве, вдруг исчез, обернувшись туманной дымкой, окутавшей поросшие мхом надгробия.
Сколько я не был у нее? Сколько забыл? И как долго не говорил о своей любви?
Бегу быстрее, сжимая кулаки. Сквозь шум дождя, по опустевшим улицам, под унылым взглядом октября. Я дышу, вижу. Я слышу. Но не чувствую больше. И понимаю, что мимо меня, растягивая время липкими нитями, проносится безликая темнота, которую я называл памятью.
Я слишком заигрался. Я поверил в смерть, будто в бога. И она улыбнулась мне, взяв под руку, уводя с собой в холод и мрак разрушенных цивилизаций. Туда, где во тьме обитают лишь человеческие кошмары, жаждущие крови. Я видел их. Не всех, но многих. И верил, что жизнь не может быть другой.
Господи, сколько времени прошло? Сколько лет я шатался по этим пустым коридорам, выискивая свою, несуществующую правду?
“Ты был там очень долго, Антон. И не сумеешь уйти так просто.” – Голос из бездны. Мой голос.
“Куда ты бежишь? Ты не сможешь спрятаться от нас, потому что мы в тебе!”