Апокалипсис всегда. Психология религии и духовности

Из текста также понятно, что автор был плохо знаком с географией Палестины, потому что человек, который ее знает, не допустит таких неточностей, как он. В тексте есть такие географические ошибки, которые резали бы глаза жителю Палестины так же, как нам гипотетическое путешествие из Москвы в Тулу через Петербург. Несомненно, Марк не придавал серьезного значения географии и пересказывал ее с чьих-то слов или даже по воспоминаниям.

В силу некоторых текстологических нюансов автор всегда переводит непонятные термины с арамейского на греческий. Из текста исключено множество подробностей про еврейские обряды и обычаи. Более того, текст достаточно сжатый, емкий и сосредоточенный на действиях. Из этого можно сделать вывод, что текст все-таки создавался для обращенных язычников, а не для евреев.

Текст Евангелия от Марка был написан примерно в 65–70 гг. I века н.?э. Фактически все содержание этого Евангелия есть также у Матфея и у Луки, они просто добавляли новые элементы. Эти три текста совпадают по структуре, в отличие от Евангелия от Иоанна, которое стоит особняком. Именно поэтому Марк, Лука и Матфей называются синоптиками?[6 - Синоптики – греч. ?????????? [синоптикос] – «сонаблюдающий».], то есть согласными друг с другом.

У Евангелия от Марка есть ряд характерных особенностей, которых нет у других евангельских текстов, что указывает на его более ранее происхождение. Это самый резкий текст из всех Евангелий: именно здесь можно увидеть, как Христос ругается и употребляет весьма жесткие выражения. У Марка Иисуса чаще всего называют «равви», что по-еврейски означает «учитель». А вот Матфей и Лука называют его «Господь», что, скорее всего, не аутентично: маловероятно, что первое поколение христиан зовет Иисуса «Господом». Апостолы тем более не могут называть его Господом, так как еще не до конца верят в это. То есть тексты других Евангелий в этом отношении подтянуты к поздней традиции. Стремление сгладить жесткие места в повествованиях Матфея и Луки выдает более их позднее происхождение. У Марка мы видим, как Христос гневается и печалится. Вообще, у Марка представлен гораздо более человечный Иисус, чем в других синоптических евангельских текстах. Евангелие от Иоанна еще дальше от документальности и похоже скорее на богословский трактат: там мы видим Иисуса, который в большей степени Бог, нежели человек.

У каждого текста есть своя структура, композиция. Евангелие от Марка имеет разбивку на главы и стихи, но она не является авторской. В древних текстах такой разбивки, как правило, не бывает. Когда не было книгопечатания, тексты писали очень плотно, без пробелов и с очень маленькими пропусками между строк из-за дороговизны пергамента. Где заканчивается один фрагмент и начинается другой – определяли по смыслу. Как правило, новая глава начиналась в том месте, где шло, например, описание нового дня или новый блок цитат. Сейчас мы воспринимаем это как единое монолитное повествование. Сегодняшняя разбивка на главы уже весьма поздняя, средневековая. Технически она удобна, потому что она у всех одна. Но опираться на эти главы, как на смысловые отрывки, неправильно, так как эта разбивка лишь условно соотносится со смысловой композицией.

Самое главное, что есть в композиции Евангелия от Марка, – это деление на две основные части. Одна часть – до восьмой главы, другая – после. Почему именно восьмая глава становится переломным моментом? Это то самое место, где звучит известное исповедание Петра: «Ты – Христос» (Мк.?8:29). До восьмой главы мы, условно говоря, идем в гору, к моменту этого исповедания, где наконец открывается эта истина, а потом – вниз, к распятию и смерти.

Глава 1

Мк. 1:1–9

Проповедь Иоанна Крестителя – Крещение Иисуса

Мк.?1:1 «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия».

Во всех древних текстах названием книги является первое слово, с которого начинается повествование. Обратим внимание на слово «начало». В самой первой книге Библии «Бытие» первые слова – тоже «в начале»: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1). Первый стих Евангелия от Матфея – «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова» (Мф. 1:1). Родословие – по-гречески ??????? [генезис], что значит «происхождение». Таким образом, Матфей также отсылает читателей к книге Бытия, потому что «генезис» переводится и как «бытие». Евангелие от Иоанна полностью калькирует начало Бытия: «В начале было Слово» (Ин. 1:1) То есть евангелисты весьма дерзко претендуют на то, что они пишут новое «Бытие» – отсюда и разделение на Ветхий и Новый Завет.

Слово «Евангелие» пришло к нам из достаточно древних времен, а вовсе не было изобретено евангелистами. Слово ???????????[7 - ?????????? [эвангелион] (греч.) – евангелие, от ?? [эв] «добро, благо» + ??????? [ангелиа] «весть, известие» – хорошая новость, благая весть.] [эвангелион] (в привычном нам звучании – «евангелие») переводится как «хорошее известие» или «благая/радостная весть». Таким добрым известием могла быть, например, весть о победе императора. И человек, который сообщил это радостное известие, назывался «евангелистом», то есть «благовестником» – тем, кто принес «евангелие».

Имя «Иисус» – теофорное, т.?е. включает в себя божественный эпитет. «Иисус» – русская транслитерация греческой формы ?????? еврейского имени ???? [Иешуа], в свою очередь являющегося краткой формой имени ????? [Йехошуа]. Имя состоит из двух корней: «Иегова» и «спасение», таким образом, «Иисус» можно перевести как «Иегова спасает».

«Христос» (греч. ???????) – это фактически титул. В еврейском языке ему соответствует слово ???? [машиах], которое сегодня в русской фонетике звучит как «мессия». То есть «мессия» и «Христос» – это разноязычные синонимы, которые обозначают одно и то же: «помазанник, царь». Иудеи ждут его, чтобы он восстановил то самое царство Израиля, которое началось с Давида, продолжалось и расцвело при Соломоне и впоследствии пало. Несмотря на то, что после вавилонского плена иудеи вернулись в свои земли, самостоятельность они все же не получили по причине римской оккупации этих земель. Логично, что люди ожидали освобождения и восстановления былого величия, так как были известны пророчества о времени пришествия обещанного царя, который восстановит царство Израиля. Более того, с пришествием этого царя (мессии) связывалась надежда евреев на всемирное господство под руководством их мудрого Бога, что обещали пророчества Ветхого Завета.

Что касается наименования «Сын Божий», в древней культуре так могли называть любого человека, который так или иначе проявлял себя с точки зрения святости. В этом наименовании нет указания на родственные отношения, так же как и не идет речь о Троице. Богословие Троицы развивается гораздо позднее, и на конкретном евангельском тексте основать учение о Троице не получится. Более того, сам Иисус не называет себя Сыном Божьим. Он не говорит в тексте: «Я – Сын Божий». Да, он называет Бога отцом, но нигде не упоминает о том, что он – сын Бога.

Мк.?1:2–3 «Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему».

Итак, первый стих «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия» – это название книги. Далее следует небольшое пояснение «как написано у пророков» (Мк.?1:2) и две цитаты: «вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Мк.?1:2), и вторая: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мк.?1:3). Эти цитаты можно расценивать как эпиграф. Любопытно, что сегодня в синодальном тексте стоят слова «как написано у пророков», но в древнем кодексе – «как написано у пророка» или «как написано у пророка Исаии». Получается, с самых первых строк евангельского текста мы сталкиваемся с недостоверностью: древние кодексы содержат ошибку, которую, судя по всему, совершил автор, когда начал цитировать стихи. Один стих он берет из книги пророка Исаии (Ис. 40:3), другой – из книги пророка Малахии (Мал. 3:1). Для человека, изучающего тексты, очевидно, что неточность восходит непосредственно к Марку. Возможно, дело в том, что Марк просто не был знаком с традицией в достаточной степени. Очень часто книги не читали вообще: во-первых, они были дороги, а во-вторых, в новозаветную эпоху Ветхий Завет люди читали с трудом по той же причине, по которой нам сегодня трудно дается чтение на церковно-славянском языке. Тексты переводились на более понятный язык (тогда это был арамейский) и нередко сопровождались толкованиями и комментариями – такие тексты назывались таргумами?[8 - Таргум – от евр. ??????? [таргум] буквально: «перевод, интерпретация».]. Вполне вероятно, что Марк цитирует таргум, в котором два пророчества просто оказались объединены. Когда текст начали изучать детально, неточность заметили и исправили.

Итак, Марк включает в повествование два эпиграфа. Первый восходит к пророку Малахии: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он – как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро» (Мал. 3:1–3). Второй эпиграф – из книги пророка Исаии: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и явится слава Господня, и узрит всякая плоть [спасение Божие]; ибо уста Господни изрекли это» (Ис. 40:3–5). Оба эпиграфа отсылают к пророческим текстам, в которых говорится о пришествии не просто мессии, а явлении куда более масштабном – пришествии Бога. Интересно то, что мессия в обоих пророчествах напрямую связывается с фигурой Бога, хотя в еврейской традиции эти фигуры не объединяются.

Мк.?1:4 «Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов».

По данным других евангельских текстов, Иоанн и Иисус были троюродными братьями (по преданию Дева Мария и праведная Елизавета приходились друг другу двоюродными сестрами). Иоанн крестит в пустыне, проповедует крещение и покаяние для прощения грехов.

Сам термин «крещение» вводит в заблуждение. Это слово достаточно позднее и появляется в связи с определенными аналогиями, отсылающими одновременно к кресту и Христу (получилась игра слов). То, что мы читаем в оригинальном тексте, есть не что иное, как словоформы от греческого глагола ??????? [баптизо], который переводится как «купать, погружать в воду, омывать». Никакого специфического термина «крестить» там нет. Иными словами, мы имеем дело с определенной интерпретацией переводчиков, и именно она вводит читателей в заблуждение. Осмысливать этот текст следует немного иначе: «Явился Иоанн, омывая в пустыне и проповедуя омовение покаяния для прощения грехов». В русской традиции Иоанн Креститель известен под более соответствующим ему именем – Иван Купала, потому что он «купает». В английском языке он превратился в Джона Баптиста, во французском – в Жана Батиста. В любом случае, это одна и та же фигура, которая несет в своем имени признак действия – омывания водой.

В Ветхом Завете есть упоминания о традиции омовения, которое было положено совершать после телесного осквернения – например, после того, как человек прикоснулся к мертвому, язычнику или к женщине в период нечистоты. Омовение использовалось в качестве очищения от физической скверны, однако не было намеков на духовный аспект. В действиях Иоанна мы встречаем оригинальное нововведение: он приглашает людей омыться в воде, но не потому, что у них есть какая-то физическая скверна, а потому что таким образом они смогут возвратиться к Богу. В греческой традиции «покаяние» – µ????????[9 - ???????? [метанойа] (греч.) – сожаление, раскаяние, от µ??? – «между, среди, после» и ???? – «замечать, значить, думать».] – это «сожаление, раскаяние», буквально – «изменение ума», перемена в восприятии фактов, а в еврейской – возвращение на верный путь отцов, возвращение к Богу. Ритуал, при котором используется вода, представляет собой издавна известный метод смыть скверну, только у Иоанна фокус внимания меняется с физиологического на духовный. Подразумевается, что таким образом происходит определенная трансформация сознания. Закон не предписывает такого ритуального омовения, но у Иоанна есть определенный авторитет: он, судя по всему, претендует на роль пророка.

Последующая христианская традиция крещения (погружения) не имеет ничего общего с тем, что делает Иоанн Креститель. В его случае это возобновление ритуала очищения от скверны, только в новом – духовном – измерении. То, что впоследствии стали делать христиане, тоже опирается на традицию, однако не еврейскую, а языческую, наделенную другим смыслом. Она связана с посвящением в рабы или в воины. Например, некий патриций покупает на рынке раба, назовем его Малх. Он ведет его к себе домой, там его в обязательном порядке полностью раздевают, обривают все волосы на теле, после чего хозяин погружает этого человека в воду, нарекая его новым именем. Допустим, он решил назвать его Петром, тогда в процессе омовения он произносит ритуальные слова: «Погружается раб мой Петр во имя мое». Это формула наречения раба – с этого момента человек является рабом своего господина и не имеет права отзываться на старое имя. Этого имени, как и прежней личности, больше нет, он умер. Теперь есть новый человек – Петр. Его старую одежду и сбритые волосы также сжигают и выдают ему новую одежду. Все это знаменует начало другой жизни. Символ погружения в воду – обозначение смерти и нового рождения, так как вода в древнем мире и была символом смерти. В этом плане море или океан не считались особенно романтическими местами, в отличие от того, как они воспринимаются сегодня.

В христианском изводе крестильная формула стала звучать иначе: «погружается (или «крещается») раб Божий (имя) во имя Отца и Сына и Святого Духа». Иными словами, сама традиция христианского крещения подразумевает, что кто-то умер, а кто-то другой родился. Родился человек, который теперь стал рабом Отца, Сына и Духа, рабом Бога. Следовательно, какой-то другой человек, который был чужим рабом, умер. Во время крещения также происходит символическое острижение волос и дарование новых белых одежд. Человек погружается в воду в обнаженном состоянии – это тоже символическое действие, потому что он умирает и рождается из воды чистым, как из лона матери. Характерно, что в самом чине крещения нет никакого обряда с надеванием крестиков, который для многих людей является центральным моментом крещения.

Точно такая же схема посвящения была и в воинских коллективах: в дружину приходит новобранец, его раздевают, старую одежду сжигают, волосы сбривают, он совершает ритуальное омовение, и ему дают новое воинское имя. В современной армии уже нет той смысловой нагрузки, которая была ранее, но остались те же действия: смена одежды, первая воинская стрижка и мытье в бане. Таким образом, рудименты древнего ритуала, символизирующего рождение человека в новом качестве, сохранились во многих аспектах жизни, что подтверждает их внехристианское происхождение. Христианство этот ритуал просто восприняло и нагрузило новым смыслом.

Поэтому привязка праздника Крещения Господня к крещению как таковому несколько натянута. В сюжете крещения Иоанном Иисуса речь идет не о принятии христианства, а о ритуальном омовении от скверны. При этом Иоанн делает акцент на очищении внутренней скверны, именно поэтому в другом стихе будет сказано, что они приходили и исповедовали свои грехи. Так фокус смещается с внешнего на внутреннее: «И выходили к нему вся страна Иудейская и Иерусалимляне, и крестились [омывались] от него все в реке Иордане, исповедуя грехи свои» (Мк.?1:5).

Мк.?1:6 «Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мед».

Описание Иоанна помогает составить его образ: одежда из верблюжьего волоса должна быть колючей, неприятной наощупь; акриды – это саранча, важнейший источник белка в пустынях, т.?е. необходимая, но далеко не самая изысканная пища. Создается впечатление, что Иоанн выглядел несколько дико, что отмечено и в иконографии – он всегда изображается с растрепанными волосами.

Здесь стоит обратить внимание на один интересный момент. Иоанн и Иисус – родственники. Первый выглядит чудно?, второй вполне благообразно. Один живет в неблагоприятных условиях в пустыне, второй приходит к нему для омовения. Стоит вспомнить историю с извечной враждой двух братьев, описание которой мы встречаем еще в книге Бытия. Каин, более близкий к земле и дикий, убил более цивилизованного Авеля. Изображающийся косматым Исав постоянно враждует с благовидным Иаковом. Если приподнять совсем древний пласт, где базируются эти образы, обнаружится, что «дикий» брат убивает того, кто хоть немного приподнимает голову над животным миром. В лице Иоанна и Иисуса мы видим те же архетипы двух братьев, один из которых диковат и достаточно суров, а второй кроток и милосерден. Конечно, никто не связывал Исава, Каина и Иоанна, параллель между этими образами не настолько очевидна, к тому же многие сюжеты возникают не из какого-то сознательного намерения – авторы бессознательно описывают внутренние архетипы, сути которых могут до конца не понимать. То есть в сцене омовения Иисуса мы видим новый баланс в архетипической паре двух братьев: наконец вражда дикого и просвещенного прекращается.

Иисус крестится не потому, что ему необходимо избавиться от грехов. Он безгрешен, речь здесь идет о другом. Вода не только символизирует смерть, но во всех психологических интерпретациях представляет глубокое бессознательное. Если мы говорим об архетипических снах или сказках, везде, где возникают образы плавания или опускания в воду, мы сталкиваемся с погружением в бессознательное. Здесь Иоанн Предтеча выступает в роли старшего брата, эволюционно более близкого к животному, и значит, бессознательному. И именно на этом фундаменте вырастает новый человек. Культурный человек больше не пытается победить своего дикого предка. Этот библейский сюжет показывает, что человеческое сознание доросло до уровня, когда «старый» человек благословляет в путь «нового», потому что новый смог погрузиться в бессознательное и принять его. Между ними больше нет оппозиции и соперничества. Иисус ничего не отнимает и не требует у Иоанна, а тот сам отдает ему.

Если связать крещение с последующим отсечением главы Иоанна, получается полноценный архетипический сценарий, где дикое прошлое фактически обезглавливается, и на его место приходит новая глава в прямом и переносном смысле – сам Иисус. Поэтому вся история с омовением представляет собой легальную передачу прав от старшего к младшему.

Мк.?1:7 «И проповедовал, говоря: идет за мной Сильнейший меня, у Которого я не достоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его».

Развязыванием обувных ремней и омовением ног в древности занимался самый маргинальный пласт рабов, они даже считались нечистыми, как каста неприкасаемых. С ними в этом стихе сравнивает себя Иоанн.

История с вытеснением, обесцениванием животной стороны – характерная черта культурного человека. Лучше всего этот процесс известен по вытеснению сексуальности как нечистого процесса, потому что секс – это животная функция. В ветхозаветной традиции вследствие такого вытеснения появилась категория условно «нечистых» животных – свиньи, собаки, кролики, зайцы (при этом другие животные становились основой для культуры, символами земледельческой аграрной цивилизации). Это же стремление отвергнуть животное начало привело к тому, что в обществе до сих пор табуирована обсценная лексика: матерные слова восходят к очевидным физическим процессам. Вообще праязык представляет собой весьма простые формы общения, вытекающие из реально испытываемого эмоционального состояния. Древние использовали слова, состоявшие из одного-двух слогов и обозначавшие конкретный процесс. Многие из этих слов остались у нас до сих пор. Например, один из древнейших праиндоевропейских корней *mater [матер] – «мать» – восходит к самым первым и жизненно важным звукоподражательным словам, ведь именно освоение этих звуков помогало буквально выжить человеческому детенышу.

Но по вышеописанной аналогии Христос не отвергает бессознательное начало, не вытесняет животной природы, а позволяет ветхому человеку интегрироваться в нового. Он становится олицетворением греческого «логоса»?[10 - ????? [логос] (греч.) – слово, смысл, наука, порядок. Философский (начиная с Платона), а затем и религиозный и мистический термин, обозначающий «духовное первоначало, божественный разум».]. Старая парадигма?[11 - Паради?гма – от греч. ????????µ? (пример, модель, образец) – исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, методов исследования, господствующих в течение определенного исторического периода в научном сообществе; жесткие рамки, модель, схема.], история которой начиналась с Адама, теперь включается в новую, и человечество доходит до этого состояния благодаря процессам эволюции сознания.

Мк.?1.8–9 «Я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым. И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане».

Фактически это надо понимать так: «Я омывал вас водою, а Он будет омывать вас Духом Святым (то есть обновлять). И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и омылся от Иоанна в Иордане». Иоанн омывает Иисуса – погружает его в воду, то есть в прошедшее, ветхое, бессознательное. Омовение, таким образом, становится символом нового этапа развития сознания, интегрирующего, а не вытесняющего бессознательное, символом смены парадигм, пусть и не осознаваемым евангелистами по причине своей глубокой архетипичности.

Глава 2

Мк. 1:10–15

Дух в виде голубя – Искушение в пустыне – Приблизилось Царствие Божие

Мк.?1:10 «И когда выходил из воды, тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него».

Сравнение Духа с голубем прочно вошло в культуру. Но на самом деле традиция изображать голубя как символ мира и Святого Духа не должна была вырасти из этого текста, потому что Марк не рассказывает в нем про голубя, а отсылает к книге Бытия, и акцент он делает вообще не на птице, хотя она и присутствует в тексте.

Евангелие от Марка с самых первых слов отсылает нас к самой первой книге Библии – к Бытию, истории о сотворении мира. Там есть такие слова: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1:1–2). В оригинальном тексте действие Духа Божия передано словом, которое не вполне соответствует переводу «носился» или «летал». Там употреблен глагол, который в еврейском фольклоре обозначал действие птицы, опускающейся на свое гнездо. Слово описывает именно момент, когда птица, подлетев к гнезду, машет крыльями и садится, то есть уже не летит, но в то же время еще не опустилась. Поэтому под Духом Божиим, который «носился над водою», здесь, скорее, подразумевается определенное состояние Духа, который «высиживает» материю. Это принцип некоторого соединения материи и духа, только в Бытии мы все это видим в глобальных масштабах: есть Земля, безвидна и пуста, и Дух Божий, который на нее опускается. Это все – поэзия, и не стоит понимать ее буквально. Обратите внимание, что в книге Бытия нет намека на голубя, но принцип тот же самый: Дух над водой подобен птице, опускающейся на свое гнездо – то есть на свое место. Этот образ имеет отношение к разделению на верх и низ, на материю и дух. Евангелист обыгрывает те же формы: вода и Дух Божий, который, подобно птице, опускается на Иисуса, как «на свое гнездо», то есть на то место, где он и должен быть.

В реальности голуби не представляют собой что-то романтичное и возвышенное: это птицы, которые питаются на помойках и переносят заболевания. А если взять в расчет, что речь идет о Палестине, это вообще другая птица – горлица, а не голубь. То есть в библейском тексте это исключительно поэтический образ. Изображение голубя на иконе Крещения Господня объясняется особенностями иконографии – так же, как в контексте Пятидесятницы в качестве символа Духа используются языки пламени. Голубь не является ипостасным изображением Святого Духа: по канонам его нельзя изображать в виде голубя нигде, кроме иконы Крещения (существуют конкретные постановления Вселенских Соборов, запрещающие подобную практику). В принципе нет никакого изображения Духа, потому что он ни в ком не воплощался. Если бы Дух действительно воплотился в голубе как реальной птице, следовало бы отнестись к нему более внимательно: мы поклоняемся Иисусу Христу, в котором воплощается Бог, тогда почему бы не взять и голубя. Но, видимо, никакого голубя не было, его можно осмыслять только как образ. Поэтому изображение голубя на других иконах (кроме Крещения), в других контекстах и уж тем более в полной оторванности от контекста, например, над Царскими Вратами, – это самодеятельность.

Итак, в словах Марка главным является именно этот момент – аллюзия на книгу Бытия, на образ Духа, спускающегося туда, где он должен быть.

Мк.?1:11 «И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение».

Глас с небес – это глас Бога Отца. Даже для новозаветной эпохи, две тысячи лет назад, голос с неба должен быть весьма серьезным событием. Тем более, что подобного события не было уже очень давно: «междузаветный» период обычно именуется «молчанием Бога». Никто давно не слышал голоса с неба, как это бывало раньше, в эпоху Моисея. И вот этот голос звучит. Реальный это голос или опять некоторая поэзия? Если происходит такое исключительное событие, как голос с неба, об этом должно остаться еще хоть какое-то воспоминание, где-то это должно быть зафиксировано. Однако такой фиксации нет, об том пишут только евангелисты. Допустим, что весь народ, который был у Иоанна на Иордане, услышал этот глас. Будь это так, после подобного события сомнений в мессианстве Иисуса ни у кого не должно было остаться, потому что в таком случае сам Господь буквально подтвердил бы это словами: «Это – мой сын». Все должны были поверить, но мы не видим всплесков народной лояльности в связи с этим голосом.

В Евангелии от Матфея используется несколько иная формулировка: не «Ты Сын мой возлюбленный» (Мк.?1:11), а «Это – Сын Мой возлюбленный» (Мф. 17:5). То есть у одного евангелиста голос с неба обращен непосредственно к Иисусу, а у другого – к народу. Так к кому же все-таки обращался Бог? Можно много рассуждать, какая же из двух редакций «настоящая». Точного ответа нет, можно предположить, что глас Божий – это больше про откровение у самого Иисуса, возможно, переданное теми людьми, которые впоследствии слышали из его уст о его собственном опыте. Этот внутренний процесс, о котором Иисус рассказывал своим ученикам, а они в дальнейшем могли интерпретировать его как определенное событие. Это не значит, что не было Крещения. Было. Более того, можно сказать, что и голос был, если понимать, что имеется в виду психологический аспект. Психика человека – место осуществления всех событий.

Воспринимать этот стих как реальное физическое событие, реальный глас, подобный грому небесному, – так же наивно, как представлять Илью Пророка скачущим по небу на огненной колеснице и пускающим молнии. Голос с небес, как и спускающийся голубь, – это действительно важнейшие образы, но только совсем не обязательно считать, что это происходило в реальном физическом мире. Эти события действительно реальны, только это не физический мир, а психический, то есть пространство человеческой души. В этом мире события не менее реальны, более того, они также могут получить отражение в виде каких-то внешних символов.

Для многих отсутствие реального физического действия оказывается камнем преткновения: этого в реальности не было, значит, нам врут. А дело не в том, было ли это событие в реальности физического мира. Дело в том, что это было в реальности мира психического. И это также реально. Почему мы считаем критерием реальности материальность? Вообще, вера – та самая категория внутри философии, где больший акцент делается на мире идей, нежели на мире материи. Существует противостояние материалистов и идеалистов, выраженное в основном вопросе философии – что первично: бытие (материя) или сознание (идея). Одни говорят, что сознание управляет всем, включая материю, другие – что, напротив, материя первична, и она порождает из себя сознание. Все религиозные традиции тяготеют к идеализму – к представлению, что материя призрачна, а сознание – подлинно и истинно. Но вот идеалисты, когда дело доходит до конкретных событий, почему-то ищут их материального воплощения, хотя, по сути, им должно быть не важно, что произошло в физическом мире.