Тьма, Огонь и Пепел

У водопада, низвергающего кроваво-красную воду, она остановилась. Песня Мертвых витала в воздухе – голоса, сплетенные из эха и стона. Зарг’ра вошла в поток, вода облепила ее тело, ткань одежды, ставшей прозрачной. Ее грудь, живот, бедра – все было видно, как сквозь дымку, но она не спешила прикрываться. Сила была не в стыде, а в том, чтобы заставить мир дрожать перед ее наготой. За водопадом зиял вход в Логово Хрустальных Змеев. Существа с телами из прозрачного кварца, сквозь который пульсировали огненные жилы, извивались по стенам. Их глаза – алмазные граненые сферы – следили за ней, но Зарг’ра шла вперед, позволяя им видеть каждую деталь: как мышцы бедер напрягаются при подъеме, как капли воды скатываются с сосков, как шрамы на пояснице мерцают в свете кристаллов. Один из змеев сполз к ней, его тело холодное и гладкое. Он обвил ее ногу, поднимаясь к бедру, но Зарг’ра схватила его за «голову», сжав так, что хрусталь затрещал.

– Ты не достоин даже лизать мои раны, – прошипела она, раздавливая тварь в пыль.

Остальные отползли, их шипение слилось с эхом водопада. В глубине логова на пьедестале лежало то, за чем она пришла – Сердце Камня, кристалл, пульсирующий темно-багровым светом. Она взяла его, и тепло камня смешалось с жаром ее кожи. Где-то вдали завыл ветер, но Зарг’ра уже повернулась к выходу. Ее тело, мокрое и сияющее, бросало вызов самой Пустоши – ведь там, где другие видели конец, она находила лишь начало.

Пропасть Гаснущих Звезд встретила его тишиной, густой, как кровь, застывшая в жилах мертвого бога. Небо здесь было черным, но не от ночи – от отсутствия. Лишь изредка вспыхивали и гасли бледные точки, словно небесные огни задыхались в пустоте. Земля под ногами Грак’зула была усыпана осколками мертвых светил: хрустальные сферы, треснувшие и почерневшие, звенели под сапогами, как кости древних гигантов. Воздух пахнул озоном и пеплом, а каждый вдох обжигал легкие, будто он вдыхал саму пыль распавшихся миров. Грак’зул шел вперед, его кожа, покрытая сетью трещин, светилась изнутри тусклым багрянцем. Череп у пояса, теперь почти сросшийся с его плотью, пульсировал в такт шагам, а руна на ладони – та самая, оставленная Зерном Хаоса – мерцала, как рана. Он чувствовал, как Пустошь меняет его. Не просто тело – саму суть. Внезапно осколки под ногами начали шевелиться, сливаясь в Стражей Угасания. Существа с телами из черного стекла и глазами, как угасающие сверхновые, окружили его. Их конечности были слишком длинными, суставы – изломанными под неестественными углами. Они не атаковали. Они смотрели.

– Ты не принадлежишь здесь, – заговорили они хором, голосом, напоминающим скрежет терзаемой плоти.

Грак’зул выхватил нож, но один из Стражей коснулся его лба. Мир рухнул. Видение поглотило его.

Он увидел себя – не орка, а человека с кожей, обугленной до костей. Голые ступни тонули в пепле родной деревни. Тела вокруг: мать, братья, дети – все, кого он не смог спасти, когда огонь Пепельных Пустошей поглотил их. Их рты открывались в беззвучных криках, а пальцы, обгоревшие до суставов, тянулись к нему.

– Ты сжег нас, – прошептала тень матери, ее лицо расплывалось, как воск. – Ты стал тем, чего боялся.

Грак’зул зарычал, вонзив нож в видение. Оно рассыпалось, но на его месте возникло другое: он сам, стоящий на троне из сплавленных душ, с короной из шипов, впивающихся в череп. Вокруг – горы трупов, и среди них… лица, которых он не знал, но чьи смерти чувствовал кожей.

– Это не я, – прошипел он, но голос звучал как эхо из колодца.

Стражи отступили, их стеклянные тела треснули, выпуская сияющую мглу. Пропасть содрогнулась, и в центре ее открылся Портал Молчаливого Зова – арка из ребер и позвоночников, обвитых цепями. За ним мерцало нечто, что не было ни светом, ни тьмой. Грак’зул шагнул внутрь. Пространство сжалось, вывернулось, и он очнулся в Саду Отрезанных Желаний. Деревья здесь были живыми. Их стволы – сплетения мышц и сухожилий, ветви – костяные пальцы, а вместо плодов свисали сердца, бьющиеся в такт чужому страху. Воздух был сладким и удушающим, как вдыхание нектара через тряпку, пропитанную ядом. Между стволами бродили Тени Ненасытных – существа с телами, как расплавленный воск, и ртами на местах ладоней. Они облизывали губы-раны, провожая его взглядами, но не смели приблизиться. В центре сада стоял Фонтан Ложных Обещаний. Вода в нем была черной, густой, как смола, а в ее глубине плавали глаза – сотни, тысячи, смотрящие вверх, в никуда. На краю фонтана сидела Дева Без Лика – существо с телом, идеальным в своей извращенной красоте, но без лица. На месте головы у нее зияла воронка из плоти, вращающаяся, как спираль.

– Выпей, – сказала она голосом, от которого заныли зубы. Ее пальцы, длинные и бледные, указали на чашу, вырезанную из черепа.

Грак’зул взял чашу. Жидкость внутри шевелилась, принимая формы: то змеи, то ключа, то его собственного отражения. Он поднес ее к губам, но вместо того, чтобы пить, швырнул в лицо Деве. Черная вода вскипела, а существо взвыло, его тело начало распадаться, как песчаная буря. Сердца на деревьях забились чаще, а Тени Ненасытных бросились прочь, растворяясь в воздухе. Сад рухнул, и Грак’зул упал в Реку Забытых Имен. Вода, холодная как космическая пустота, обожгла кожу, смывая с него слои пепла и лжи. Течения несли его сквозь череду видений: боги, спящие в лаве; города, построенные на костях; дети, рожденные без ртов. Он выбрался на берег там, где река впадала в Озеро Вечного Молчания. Поверхность воды была гладкой, как зеркало мертвого бога, а на дне виднелись силуэты – не тени, не отражения, а двери. Череп на его поясе вздрогнул. Руны вспыхнули, и Грак’зул понял: то, что звало его, ближе. Оно – под озером. В мире, где даже время было пленником. Он нырнул. Вода не была водой – она впитывалась в кожу, выжигая память, оставляя только ярость. Глубже. Темнее. Пока не осталось ничего, кроме… Глаза. Пара гигантских зрачков, горящих в темноте, как угасающие солнца. Они смотрели на него. Знакомо. Голодно.

– Ты опоздал, – прозвучало внутри его черепа. – Но ты всё же пришел.

Грак’зул не ответил. Он уже знал: слова здесь были оружием слабых. Его ответом стал нож, вонзившийся в пустоту между глаз. Мир взорвался светом. Когда он очнулся, то лежал на берегу озера, его тело дымилось, а руна на ладони пылала, как новорожденная звезда. Вдали, за горизонтом, завыл рог – тот самый, что звал его изначально. Но теперь в его звуке слышалось нечто новое. Страх. Грак’зул встал. Пепел, падающий с неба, застывал на его коже, как доспехи. Он шел на зов, оставляя за собой следы, которые даже Пустошь боялась поглотить. Равнина Спящих Языков раскинулась перед ним, как гигантский труп, чьи раны затянулись коркой черного стекла. Земля здесь дышала через щели-ротовые отверстия, изрыгая пар, пахнущий гнилыми зубами. Небо, сшитое из лоскутов пепла и копоти, пульсировало, словно гниющая барабанная перепонка. Грак’зул шел, ощущая, как воздух прилипает к коже, обволакивая его плёнкой древней пыли. Его череп, сросшийся с талией, жужжал, как рой слепых шершней, а руна на ладони горела тускло, будто уголь под пеплом. У края равнины он наткнулся на Хребет Сломанных Клятв – гряду скал, чьи очертания напоминали скрюченные пальцы, впившиеся в землю. Камни шептали на языке, который Грак’зул слышал лишь в кошмарах: обрывки молитв, проклятий, предсмертных стонов. Он приложил ладонь к скале, и та затрещала, обнажив туннель, заполненный Живым Мраком – субстанцией, шевелящейся, как кишки раненого зверя. Внутри туннеля стены бились, словно сердцебиение спящего титана. Грак’зул продирался сквозь слизь, чувствуя, как мрак цепляется за его шрамы, пытаясь просочиться внутрь. Внезапно тьма сгустилась в Стражей Безмолвия – существ с телами из спрессованных теней и лицами, словно вырезанными тупым ножом. Их рты раскрылись, выпуская тишину, которая давила на уши, как свинцовые гири. Один из Стражей коснулся его груди, и Грак’зул увидел:

Орды орков, падающих ниц перед алтарем из костей. Жрец в маске из детских черепов поднимает к небу клинок, выкованный из его собственных рёбер. Где-то в толпе – его лицо, но глаза… глаза полны не ярости, а страха.

– Ложь! – взревел Грак’зул, вонзив нож в тень. Страж рассыпался, но видение не исчезло. Оно преследовало его, как второй слой реальности, пока он пробивался к свету в конце туннеля.

На выходе его ждал Сад Окаменевших Желаний. Деревья здесь были кристаллическими, их ветви – застывшими молниями. Вместо плодов на них висели органы: сердца, покрытые инеем, лёгкие, проросшие кварцем, мозги, опутанные паутиной из жидкого серебра. Воздух звенел, как разбитое стекло, а под ногами хрустели осколки снов – хрупкие, как лепестки. Посреди сада стоял Колодец Слепых Слёз. Вода в нём была густой, как ртуть, и отражала небо, которого здесь не существовало – синее, чистое, с солнцем, похожим на золотой зрачок. Грак’зул зачерпнул жидкость, но она просочилась сквозь пальцы, оставив на коже узоры в виде рун.

– Ты ищешь то, что само найдёт тебя, – раздался голос.

Из-за кристалла вышла Плакальщица – существо с телом, сотканным из пепла, и лицом, скрытым вуалью из собственных волос. Её руки, слишком длинные и тонкие, указывали на колодец:

– Нырни, и ты увидишь конец пути.

Грак’зул рассмеялся. Он схватил Плакальщицу за шею, но та рассыпалась, превратившись в стаю черных бабочек с крыльями из ногтей. Они облепили его, слепые и немые, пока он не стряхнул их, раздавив десятки под сапогами. Колодец оказался порталом. Грак’зул прыгнул в него, и холодная жидкость сжала его, как утроба. Падение длилось мгновение и вечность, пока он не рухнул в Зал Костяных Часов. Круглая комната была выложена черепами, чьи глазницы светились синим. Посредине на цепи висел маятник – клинок из чёрного льда, разрезающий пространство с каждым взмахом. На стенах, вместо цифр, были вырезаны имена: его клана, его врагов, его собственное.

– Время кончается, – прошептали черепа, и маятник ускорился.

Грак’зул бросился к центру, уворачиваясь от лезвия, которое оставляло за собой трещины в реальности. Его тень, отброшенная на стену, шевелилась сама по себе – подняла руку, указывая на потолок. Там, среди переплетения цепей, висело Сердце Зимы – кристалл, пульсирующий ледяным огнём. Грак’зул прыгнул, цепляясь за звенья, пока маятник резал воздух у самой спины. Его пальцы впились в кристалл, и холод обжёг плоть, смешав кровь с сияющим инеем. Зал рухнул, и он упал в Бездну Голодных Звуков. Пространство здесь было живым – оно стонало, рычало, смеялось. Грак’зул падал сквозь слои шума, пока не приземлился в Рифтовое Устье, где небо было землёй, а реки текли вверх, к жерлу спящего вулкана. У подножия вулкана стоял Трон Изгрызенных Костей. На нём сидел… нет, пульсировало нечто бесформенная масса плоти, пронизанная щупальцами и глазами. Оно не говорило. Оно излучало понимание:

Ты ключ. Ты дверь. Ты жертва.

Грак’зул выпрямился. Нож в его руке дрожал, но не от страха – от предвкушения.

– Попробуй проглотить, – проворчал он, и шагнул вперёд, в сердце тьмы, что ждало его миллионы лет.

А где-то за пределами реальности, вне времени и имён, завыл рог. На этот раз звук шёл из его собственной груди. Она ждала его в Логове Сереброязыких – лабиринте из коралловых пещер, где воздух был густ от аромата гниющих орхидей. Ил’тара Змеиный Взгляд сидела на троне из сплавленных клинков, ее тело, словно выточенное из ночи, переливалось оттенками вулканической бронзы. Ее кожа, гладкая и без единого шрама, контрастировала с грубой фактурой мира вокруг. Длинные ноги, обнаженные до бедер, были перетянуты ремнями с амулетами из клыков демонов, а бедра, округлые и мощные, словно высеченные из мрамора, плавно переходили в талию, тонкую, как лезвие. Нагрудник из чешуи дракона лишь подчеркивал грудь, полную и упругую, с сосками цвета обсидиана, прикрытыми цепочками из черного золота. Лицо – скулы, острые как клинки, губы – разрез раны, влажный и алый, глаза – вертикальные зрачки в оправе янтарного огня. Ее дреды, черные с прожилками серебра, спускались до поясницы, смешиваясь с тенями.

– Грак’зул Пожиратель Пепла, – ее голос был как шелест шелка под ножом. – Ты пришел за тем, что сожжет даже твою душу.

Орк остановился, ощущая жар, исходящий не от пещеры, а от нее. Его рука сжала рукоять ножа, но Ил’тара лишь рассмеялась, встав. Каждое движение ее тела было танцем – мышцы играли под кожей, живот, плоский и жесткий, мерцал в свете кристаллов, а между ног, прикрытое лишь полупрозрачной тканью, темнело обещание, от которого кровь ударила в виски.

– Артефакт зовется Сердце Первого Пламени, – она приблизилась, запах ее кожи – смесь дыма и горького миндаля. – Он погребен в Утробе Вечного Жара, где даже тени плавятся… Но цена…

Ее пальцы скользнули по его нагруднику, оставляя следы инея на раскаленном металле.

– Ты.

Он хрипло засмеялся, но в горле пересохло. Ее рука опустилась ниже, к его поясу, и мир сузился до биения двух сердец – его, яростного, как кузнечный молот, и ее, размеренного, как тиканье часов смерти.

Они сошлись без слов. Ее губы впились в его шею, оставляя кровавые метки, зубы скользили по мускулам груди, пока он рвал ткань, скрывавшую ее плоть. Ее грудь, тяжелая и упругая, заполнила его ладони, соски затвердели под пальцами. Она прижала его к стене, ее бедра сомкнулись вокруг его талии, а ногти впились в спину, выцарапывая руны. Каждое движение было битвой – ярость против хитрости, сила против изощренности. Даже когда она взмыла над ним, ее спина выгнулась, как лук, а дреды смешались с пеплом воздуха, в этом не было слабости. Только голод. После, когда пещера наполнилась тишиной, прерываемой лишь их дыханием, Ил’тара провела пальцем по его груди.

– Иди к Жерлу Скверны, – шепнула она, и на его коже вспыхнул символ – сплетение змей и пламени. – Но помни: огонь, который ты разожжешь, сожрет и тебя.

Он ушел, не оглядываясь, не заметив, как кожа торговки затрещала, обнажив под ней чешую. Как глаза ее стали полностью черными, а из спины выросли шипы, прорывая плоть. Как тень за ней обрела форму рогатой фигуры с крыльями, обтянутыми кожей мертвых поэтов.

– Скоро, милый, – прошипела она, сливаясь с мраком. – Твоя Зарг’ра тоже почует зов… И тогда вы станете дровами для моего костра.

Ее смех остался в пещере, как шрам на реальности, а где-то в Пепельных Пустошах задрожала земля. Барабаны Кровавого Холма пробили разок – предупреждение, которое никто не услышал.

Лабиринт Шепчущих Теней встретил Зарг’ру холодом, который пробирался сквозь кожу, цепляясь за кости. Стены здесь были сложены из черепов, чьи глазницы светились тусклым зеленым светом, а шепот мертвых сливался в гул, похожий на рой ос. Зарг’ра шла, бедра плавно покачиваясь в такт шагам, её нагрудник, пропитанный потом и кровью, подчеркивал каждый изгиб груди. Запах её тела – смесь железа, дыма и чего-то дикого – смешивался с гнилостным воздухом лабиринта, создавая дурманящий контраст. У развилки её остановила Жрица Голодных Уст – женщина с кожей, как пергамент, и губами, сшитыми серебряными нитями. Её плащ, сотканный из паутины и волос, обнажал тело, покрытое татуировками в виде ртов. Каждый рот шевелился, повторяя одно слово:

– Голод…

– Пропусти, или я накормлю твоих демонов их собственными языками, – Зарг’ра провела пальцем по лезвию меча, капля крови упала на камень, и черепа вокруг застонали.

Жрица рассмеялась, нити на губах лопнули, обнажив зубы-иглы. Она сбросила плащ, и её тело оказалось покрыто живыми татуировками – ртами, которые тянулись к Зарг’ре, шипя:

– Докажи, что достойна пройти.

Орчиха шагнула вперёд, позволив ближайшему рту коснуться своего бедра. Губы прилипли к коже, пытаясь впиться в плоть, но Зарг’ра схватила Жрицу за горло, прижав к стене из черепов.

– Твой голод слаб, – прошипела она, проводя клинком по животу Жрицы. Татуировки взвыли, рты скривились в гримасах боли. – Я научу тебя настоящей жажде.

Она прижалась губами к уху Жрицы, зубы сжали мочку, а свободная рука скользнула вниз, к челу, где сходились нити проклятий. Жрица затрепетала, её тело выгнулось, рты на коже захлопали, как рыбы на суше. Зарг’ра вонзила нож в стену, пригвоздив Жрицу за волосы, и двинулась дальше, оставив ту кричать в пустоту. За поворотом лабиринт сменился Садом Плотоядных Цветов. Гигантские бутоны, похожие на влагалища с шипами, раскрывались при её приближении, источая сладкий, удушливый аромат. Внутри виднелись тычинки в форме языков, а на пестиках дрожали капли нектара, пахнущего медью. Зарг’ра сорвала один цветок, и тот зашипел, обжигая пальцы кислотой.

– Красиво, – усмехнулась она, втирая яд в рану на плече. Боль пронзила тело, но глаза горели ярче.

В центре сада стоял Алтарь Плоти – плита из спрессованных мускулов, пульсирующая в такт невидимого сердца. На ней лежал клинок – Жало Спящей Ехидны, лезвие из чёрного перламутра, рукоять обвита кишками. Зарг’ра взяла его, и оружие впилось в ладонь, пытаясь слиться с венами.

– Ты моя теперь, – прошептала она, чувствуя, как клинок дрожит от возбуждения.

Из-за алтаря вышло существо – Страж Последнего Вздоха. Его тело, лишённое кожи, состояло из переплетённых нервов и сухожилий, глаза плавали в желеобразной массе на месте головы.

– Отдай клинок, – заскрипело оно, вытягивая щупальце-позвоночник.

Зарг’ра взмахнула Жалом, и лезвие разрезало воздух, оставляя след из чёрного пламени. Страж отпрыгнул, его щупальца загорелись.

– Хочешь его? – она провела пальцем по лезвию, кровь смешалась с перламутром. – Приди и возьми.

Они сошлись в танце смерти: её удары высекали искры, его щупальца хлестали, оставляя рваные раны. Когда она вонзила клинок в «сердце» Стража, тот взорвался, обдав её липкой слизью.

– Грязно, – фыркнула Зарг’ра, счищая субстанцию с груди, и двинулась к выходу.

Зал Зеркальных Кошмаров ждал её за порталом из живой плоти. Стены здесь были покрыты мембранами, отражающими не её тело, а страхи: Зарг’ра, разорванная клинками; Зарг’ра, целующаяся с тенью; Зарг’ра, падающая в бездну с глазами, полными слёз.

– Слабые грёзы, – проворчала она, разбивая зеркало кулаком. Осколки впились в ладонь, но она лишь слизала кровь с пальцев.

В центре зала на троне из сплавленных криков сидела Королева Миражей – двойник Зарг’ры, но с кожей из шёлка и глазами без зрачков.

«– Ты могла бы быть мной», – сказала Королева, её голос звучал как соблазн. – Владычицей иллюзий… Без боли, без шрамов…

Зарг’ра рассмеялась, подняв Жало.

– Шрамы – мои доспехи. А боль… – она плюнула к ногам двойника. – Это мой нектар.

Она бросилась в атаку, но клинок проходил сквозь Королеву, как сквозь дым. Та прикоснулась к её груди, и Зарг’ра ощутила… пустоту. Гладкую кожу без памяти битв, мышцы без силы, сердце без ярости.

– Нет! – рык орчихи разорвал мираж. Она вонзила клинок себе в ладонь, боль вернула реальность. Королева взвыла, рассыпаясь в пыль.

Врата Истины открылись перед ней, обнажив Утробу Вечного Жара. Пещера, где стены были из сплавленной плоти, а с потолка свисали пуповины с зародышами демонов. В центре, на пьедестале из костей, лежало то, за чем она пришла – Сердце Первого Пламени, кристалл, пульсирующий как рана. Но когда Зарг’ра протянула руку, из тени вышла Ил’тара. Её тело теперь было иным: кожа потрескалась, обнажив чешую, глаза горели серным огнём, а за спиной шевелились крылья из лжи.

– Спасибо за проводника, орчиха, – демоница улыбнулась, и в её пасти блеснули клыки. – Теперь и твой Грак’зул, и ты станете искрами в моём пламени.

Зарг’ра оскалилась, сжимая Жало.

– Попробуй зажечь.

Ил’тара растворилась, словно ее никогда и не было. Только серный смрад, витающий в воздухе, напоминал о демоническом присутствии. Зарг’ра стояла перед Сердцем Первого Пламени, его багровый свет дрожал на ее лице, подчеркивая морщины гнева и замешательства. Кристалл пульсировал, как живой орган, но ее рука замерла в полушаге от него.

– Грак’зул… – прошептала она, пробуя на языке это имя. Оно обожгло, как укус змеи, но не принесло ответов. В памяти всплывали обрывки: шепот шаманов у костра, обугленные страницы древних свитков, крики воинов, проклинающих «Пожирателя Пепла». Но лицо оставалось пустотой.

Утроба Вечного Жара содрогнулась. Стенки пещеры начали смыкаться, пуповины с зародышами демонов рвались, падая в лавовое озеро под ногами. Зарг’ра схватила кристалл, и жар пронзил руку, выжигая узор в виде спирали. Она бросилась к выходу, обходя трещины, из которых вырывались когтистые тени. Снаружи ее ждала Долина Разбитых Зеркал. Осколки, вмурованные в скалы, отражали не ее лицо, а чужие жизни: орчиху в доспехах из чешуи дракона, сражающуюся с ордами теней; женщину, спящую в коконе из паутины; ребенка, рисующего руны кровью на камнях. Зарг’ра шла, не останавливаясь, но имя «Грак’зул» звенело в ушах, как набат. У Реки Забытых Клятв она остановилась. Вода здесь текла вспять, неся в своих волнах обломки кораблей и скелеты воинов с пустыми глазницами. На берегу лежал Странник в Плаще из Мха – древний старик с лицом, покрытым лишайником. Его пальцы, похожие на корни, перебирали кости, складывая их в пирамиду.

«– Ты встретила Тень, что зовет чужими именами», – сказал он, не поднимая головы. – Она сеет зерна сомнений, чтобы пожать страх.

– Кто такой Грак’зул? – рыкнула Зарг’ра, приставляя клинок к его горлу.

Старик рассмеялся, и из его рта посыпались жуки с крыльями из пергамента.

– Ты уже знаешь ответ. Ты просто не хочешь его видеть.

Он рассыпался в прах, а кости на берегу сложились в имя: Грак’зул. Орчиха пнула пирамиду, разметав останки по воде. Река взревела, и волны потянулись к ее ногам, пытаясь утащить в глубину. Она отступила, чувствуя, как спираль на ладони пульсирует в такт ее ярости. Лес Шепчущих Столпов встретил ее холодом. Гигантские каменные колонны, покрытые резьбой в виде плачущих лиц, гудели на ветру. Между ними бродили Духи Безмолвных Клятв – прозрачные фигуры с зашитыми ртами. Они указывали на нее пальцами-обрубками, но Зарг’ра игнорировала их, пока не достигла Алтаря Разорванных Снов. На плитах из базальта лежали дары: меч с эфесом в форме змеи, флакон с черной кровью, карта, нарисованная на коже. Но среди них был свиток, обернутый в чешую. Она развернула его, и буквы, выжженные огнем, сложились в предупреждение:

«Грак’зул – ключ и замок. Его пламя поглотит даже тебя.»

Она смяла свиток, швырнув его в тень. Имя снова обожгло сознание, но теперь к нему примешалось нечто иное – знакомое, как отголосок ее собственного рыка в глубине пещер. Когда она вышла к Полю Костяных Цветов, где ветер гудел сквозь ребра мертвых великанов, то почувствовала: за ней следят. Не тени, не демоны – нечто глубже. Но когда обернулась, увидела лишь свой след, дымящийся на земле.

– Грак’зул… – проверила она имя снова, будто пробуя его острием клинка.

Ответом стал вой далекого рога – не из Пустошей, а из ее собственной груди. Ил’тара исчезла, но посеяла семя. Теперь Зарг’ре предстояло решить: вырвать его или дать прорасти. Она двинулась на север, туда, где небо сходилось с землей в багровом шве. Кристалл в ее руке светился тусклее, словно боялся того, что их ждет. А имя, как рана, продолжало сочиться.