Тьма, Огонь и Пепел
Грак’зул не спросил, кто «он». Он уже знал. Нож в его руке загудел, а руна на ладони вспыхнула, указывая направление – не к Столпу, а в сторону Разлома Тишины, трещины, где даже пламя горело беззвучно. По пути он наступил на тень, и та завизжала. Земля под ногами заколебалась, выпуская Голодных Червей – бескостных тварей с зубами по всему телу. Они бросились на него, но орк разорвал первого пополам, а остальные, почуяв пепел его души, отползли, шипя. У Разлома Тишины его ждало зеркало. Не стеклянное – из застывшего дыма. В отражении Грак’зул увидел себя, но не орка, а существо с кожей, покрытой трещинами, из которых сочился свет. Его глаза были пусты, а за спиной стоял город из костей, утопающий в озере лавы.
– Приди… – сказало отражение, и дым рассеялся, открывая проход.
Грак’зул шагнул в него. На другой стороне не было ни огня, ни теней – только бесконечное пространство серой пыли, где вдали маячила фигура. Не человек, не зверь. Нечто, для чего у него не было слов. Но он уже шел вперед, потому что выборов не осталось. Только жажда. А рог, который когда-то звал его, теперь молчал. Он стал ненужным. Безмолвные Пустоши раскинулись перед ним, как шкура гигантского зверя, содранная до мяса. Небо здесь было затянуто пеленой пепла, сквозь которую пробивались лучи багрового света, словно сквозь раны. Земля под ногами Грак’зула хрустела, как кости, перемолотые в песок, а воздух гудел от напряжения, будто сама Пустошь затаила дыхание. Он шел к Грибным Спиралям – исполинским образованиям из черной плоти, вздымавшимся к небу, словно щупальца подземного бога. Их поверхность была покрыта порами, из которых сочился едкий дым, а на вершинах зияли пасти, перемалывающие камни в пыль. Грак’зул обходил их стороной, зная, что даже его выносливость не спасет от яда, что висел в воздухе. На краю Пустошей его ждал Мост Изгрызенных Клятв – арка из сплавленных мечей, ржавых и кривых, будто их выплюнула сама земля. Под мостом клокотала река, но не из воды – из расплавленных криков. Лица, искаженные агонией, всплывали на поверхности, тянулись к нему, но Грак’зул лишь плюнул в кипящую массу. Крик, который вырвался из реки, заставил дрогнуть даже мост.
– Ты не пройдешь, – зашипело что-то из трещины под аркой.
Грак’зул не ответил. Он ударил кулаком в опору моста, и древний металл взвыл, осыпаясь ржавчиной. Существо в трещине умолкло, а орк двинулся дальше, оставляя за спиной облако ядовитой пыли. За мостом начинались Поля Молчаливого Урожая. Здесь росли не растения, а сплетенные из проволоки и костей конструкции, похожие на мертвые деревья. Их «ветви» шевелились, царапая друг друга, а с вершин свисали плоды – шары из спрессованного страха, мерцающие тусклым синим. Грак’зул сорвал один, и плод лопнул, выпустив облако воспоминаний: орки в цепях, дети, плачущие в пепле, старуха, поющая погребальную песню. Он раздавил их сапогом, и тени рассыпались с хрустом разбитого стекла. У края Полей стоял Храм Грохочущих Ртов. Его стены были покрыты барельефами существ с разинутыми пастями, а вместо двери зиял провал, обрамленный зубами. Внутри царила тишина, но Грак’зул знал – это обман. Его шаги эхом отдавались в зале, а из щелей в полу выползали Шептуны Без Языка – твари с телами из слизи и ртами на груди. Они окружили его, издавая булькающие звуки, но орк прошел сквозь них, как сквозь дождь. Их прикосновения оставляли ожоги, но шрамы затягивались мгновенно, будто плоть помнила, что такое боль. В святилище храма на троне из сплавленных черепов сидела Жрица Пустых Глаз. Ее лицо было скрыто маской из пергамента, а вместо глаз горели дыры, из которых сочился черный дым.
«– Ты принес то, что не принадлежит тебе», – сказала она, и маска треснула, обнажив безгубый рот.
Грак’зул достал из-за пояса черный череп, найденный в Горне Скверны. Руны на нем вспыхнули, и Жрица вздрогнула.
– Отдай, – прошипела она, но орк уже повернулся к выходу.
Стены храма содрогнулись, и потолок начал рушиться. Жрица закричала, ее тело расползлось, превратившись в рой насекомых с человечьими лицами. Грак’зул бежал, сокрушая падающие камни кулаками, а за ним гналась туча жужжащих тел. Он вырвался наружу, и храм рухнул, похоронив под обломками своих обитателей. Череп в его руке дрожал, будто смеясь. Впереди лежала Долина Забытых Имён. Камни здесь были исписаны письменами, которые исчезали при приближении, а ветер выл обрывки мелодий, знакомых лишь мертвым. Грак’зул шел, не останавливаясь, и тени под ногами тянулись за ним, как преданные псы. Где-то в глубине долины забило Сердце Пустоши – ритмичный гул, от которого трескалась земля. Грак’зул ускорил шаг.
Но покой был для слабых. А он был огнем, который не гаснет. Реквиемы Пещеры встретили его тишиной, густой, как смрад разлагающейся плоти. Стены, покрытые блестящей слизью, пульсировали в такт шагам, словно пещеры были живым существом, проглотившим его целиком. Воздух пропитала вонь гниющих цветов – тех самых, что росли в Садах Отчаяния, где лепестки падали, обжигая землю кислотой. Грак’зул шел, не пригибаясь, хотя своды пещеры опускались все ниже, сжимаясь вокруг него, как пальцы вокруг горла. Его дыхание оставляло на камнях иней, хотя вокруг стоял невыносимый жар. Внезапно пол под ногами превратился в зыбкую массу – Кишащую Топь, болото из спрессованных костей и желчи. Каждый шаг поднимал пузыри, лопающиеся с хрипом проклятий. В глубине топи мелькали тени: существа с телами, сплющенными давлением, и ртами, растянутыми от уха до уха. Они шептали, протягивая к нему руки-обрубки, но Грак’зул игнорировал их, топча хребты, хруст которых напоминал смех. На выходе из топи его ждала Лестница Сотни Горл – спираль из зубов и языков, вьющаяся вверх, к свету, похожему на отсвет далекого пожара. Языки шевелились, облизывая его сапоги, а зубы смыкались, пытаясь откусить палец. Орк вырвал один из них, швырнув в темноту, и лестница вздрогнула, затихнув на мгновение. Подъем занял века или миг – время здесь текло, как патока, густая и ядовитая. Наверху открылся Зал Разорванных Обещаний. Колонны, выточенные из слез, подпирали потолок, усеянный сталактитами в форме висельников. Их тени танцевали на стенах, изображая сцены предательств: орк, вонзающий нож в спину брата; мать, бросающая дитя в огонь; вождь, ломающий тотем клана. Грак’зул прошел сквозь них, не останавливаясь, хотя тени цеплялись за его плечи, шепча:
– Ты уже предал… Ты предашь снова…
В центре зала стоял Трон Изгрызенных Костей. На нем сидела фигура в плаще из пепла, с лицом, скрытым за маской из сплавленных монет. Ее пальцы, длинные и синие, как трупные, барабанили по подлокотникам, выбивая ритм, от которого кровь стыла в жилах.
«– Ты принес ключ», – сказала фигура голосом, в котором смешались сто чужих шепотов.
Грак’зул молчал. Череп у его пояса, тот самый, черный и рунический, дрожал, будто пытаясь вырваться.
– Он не твой, – протянула фигура, поднимаясь. Плащ упал, обнажив тело, сшитое из шрамов. – Он никогда не был твоим.
Орк выхватил нож, но клинок прошел сквозь фигуру, как сквозь дым. Маска рассыпалась, монеты зазвенели, падая на пол, а под ней оказалось… Ничего. Пустота, поглощающая свет.
– Ищи там, где плачут камни, – прошипела пустота, растворяясь.
Зал рухнул, и Грак’зул упал в Пропасть Белых Шёпотов. Падение длилось вечность. Вокруг него кружились обрывки голосов, обрывки жизней, обрывки миров. Он видел города, погребенные под лавой, богов, спящих в магме, детей, рожденных без глаз. Приземление было мягким, будто его поймали руки из мха. Лес Молчаливых Крон окружал его – деревья с черными стволами и листьями, похожими на отрубленные уши. Воздух звенел от неслышных криков, а между стволами метались Тени Без Имён, существа, чьи очертания менялись с каждым шагом. Они не нападали. Они наблюдали. Грак’зул шел, пока не наткнулся на Ручей Слепой Памяти. Вода в нем была густой, как ртуть, и отражала не его лицо, а чужие жизни: воина, павшего от его руки; шамана, проклявшего его род; ребенка, которого он не спас. Орк зачерпнул жидкость, и она обожгла ладонь, оставив шрам в форме вопросительного знака.
За ручьем возвышалась Гора Спящего Гнева. Ее склоны были покрыты трещинами, из которых сочился дым, а на вершине зиял кратер, испускающий багровое сияние. Грак’зул знал: там, в жерле, его ждет не ответ, но битва. Битва, которая изменит всё. Или ничего. Он начал подъем. Камни крошились под сапогами, обнажая жилы золота, которое шипело при контакте с воздухом. Где-то выше завыл ветер, но это был не ветер – это выл оно. То, что ждало. А череп на его поясе, наконец, замолчал. Будто затаив дыхание. Гора Спящего Гнева встретила его рёвом, похожим на стон раненого зверя. Склоны, покрытые коркой застывшей лавы, трескались под ногами, обнажая жилы раскалённой руды, которая пульсировала, как вены. Воздух дрожал от жара, выжигая лёгкие, но Грак’зул шёл вперёд, оставляя за собой следы, которые тут же заполнялись чёрным стеклом. Его кожа, покрытая узорами шрамов, дымилась, но боль лишь подстёгивала ярость, копившуюся в жилах. На полпути к кратеру земля внезапно обвалилась, открыв Логово Хрустальных Червей. Гигантские твари с телами из прозрачного кварца, сквозь который виднелись клубки кишок и бьющееся сердце-уголь, выползли из трещин. Их челюсти, усеянные алмазными зубами, щёлкали, высекая искры. Грак’зул вырвал один из сталагмитов и вонзил его в ближайшего червя. Существо взорвалось, осыпав его осколками, которые впивались в плоть, но орк лишь зарычал, выдирая их вместе с кусками мяса. Остальные черви отползли, шипя, их хрустальные тела отражали его искажённое яростью лицо. Выбравшись из логова, он увидел Мост Изгнанных Душ. Сооружение было сплетено из спинных хребтов, соединённых сухожилиями, которые растягивались и сжимались, как тетива. Под мостом клокотала река из расплавленных шёпотов – голоса преданных, забытых, проклятых сливались в единый гул. Грак’зул ступил на мост, и кости затрещали, выпуская облако костяной пыли. Тени из реки потянулись к нему, цепляясь за сапоги, но он шёл, не глядя вниз, пока мост не оборвался, обрушившись в кипящую массу. Последним прыжком он достиг края, а за спиной река взревела, поглотив обломки.
Плато Вечного Оскала раскинулось перед ним. Камни здесь были выточены ветром в лица – тысячи гримас, застывших в немом крике. Их рты шевелились, изрыгая песок, который складывался в слова: «Ты не пройдёшь», «Остановись», «Она ждёт». Грак’зул молча шёл сквозь этот хор, сбивая каменные губы ударами кулаков. Лица крошились, но их обломки срастались вновь, образуя новые маски, ещё более уродливые. У подножия кратера его ждал Страж Последнего Вздоха – существо без формы, лишь клубок щупалец, обвивающих сердцевину из синего пламени. Каждое щупальце заканчивалось ртом, который выл, пел или смеялся.
– Ты принёс жертву? – прошипел один из ртов.
– Ты сам жертва, – засмеялся другой.
– Огонь предаст тебя, – завыл третий.
Грак’зул выхватил нож, выкованный в Горне Скверны, и клинок, вобравший в себя тысячу смертей, вспыхнул багрянцем. Он рубил щупальца, и те отпадали, превращаясь в пепел, но на их месте вырастали новые. Сердцевина пламени пульсировала, и с каждым ударом жар усиливался, оплавляя доспехи орка. Когда последнее щупальце было отсечено, пламя взорвалось, ослепив его, а когда свет рассеялся, Стража не было – лишь пепельная воронка, ведущая вглубь горы. Грак’зул спустился в Чрево Горы. Стенки тоннеля были покрыты блестящей слизью, в которой копошились слепые черви с человечьими лицами. Они шептали его имя, но он давил их сапогами, не замедляясь. Впереди замерцал свет – не огонь, а нечто холодное, мутное, словно свет гнилушки. Зал Мёртвых Звёзд открылся перед ним. Своды пещеры усеяли камни, мерцавшие тусклым светом, будто звёзды, забытые богами. В центре на троне из сплавленных мечей сидела Тень Первого Пламени – силуэт без черт, лишь очертания, дрожащие в жарком мареве.
– Ты пришёл за правдой, – сказала Тень, и её голос был шелестом горящего пергамента.
– Я пришёл за тем, что моё, – ответил Грак’зул, сжимая нож.
Тень подняла руку, и звёзды на сводах погасли. В темноте зажглись глаза – сотни, тысячи, устремлённых на него.
– Правда в том, что ты уже мёртв, – прошептала Тень. – Ты сгорел давно. Это лишь пепел идёт к концу.
Грак’зул засмеялся. Его смех разорвал тьму, и звёзды вспыхнули вновь, ослепительно ярко.
– Если я пепел, то стану пожаром.
Он бросился вперёд, нож в руке оставил кровавый след в пустоте. Тень рассыпалась, но её смех остался, витая меж камней. Мечи трона упали, превратившись в пыль, а на их месте остался проход – узкий, как рана, ведущий в Сердцевину Вечного Жара. Там, в огненном ядре, плавало Зерно Хаоса – кристалл чёрного огня, в котором танцевали отражения всех, кто когда-либо жаждал его силы. Грак’зул протянул руку, и кристалл обжёг ему ладонь, оставив узор в форме спирали. Он не взял его. Не стал. Вместо этого он разбил ножом камень под Зерном, и лава хлынула в зал, смывая всё на пути. Грак’зул бежал обратно, сквозь рушащиеся тоннели, сквозь рёв стихии, сквозь боль, ставшую его единственным спутником. Когда он выбрался на поверхность, гора взорвалась, выбросив столп пламени в небо. Пепел падал, как снег, покрывая его плечи. А где-то вдали, за пределами Пепельных Пустошей, завыл рог. Новый. Чужой. Но Грак’зул уже шёл на этот зов. Потому что даже пепел помнит, как гореть.
Спящая Ярость
Долина Шепчущих Клинков встретила Зарг’ру тишиной, обманчивой, как улыбка змеи. Воздух вибрировал от едва уловимого звона стали, а под ногами, вместо земли, лежали обломки мечей, копий и секир, ржавых и зазубренных. Каждое движение поднимало звон, словно оружие вспоминало свою былую ярость. Зарг’ра шла медленно, чувствуя, как клинки под сапогами шевелятся, пытаясь впиться в плоть. Ее дреды, утяжеленные амулетами из клыков, позвякивали в такт шагам, словно насмехаясь над немой угрозой долины.
Внезапно один из мечей вонзился в землю перед ней, преграждая путь. Лезвие, покрытое язвами ржавчины, изогнулось, как живое, и из рукояти выполз черный дым, приняв форму воина в доспехах из сломанных обещаний. Его лицо скрывал шлем без прорезей, а вместо голоса звучал скрежет точильного камня:
– Ты не достойна пройти.
Зарг’ра оскалилась. Ее меч, Глотка Ворга, уже свистел в воздухе, рассекая дым. Призрак рассыпался, но клинки вокруг начали подниматься, собираясь в скелеты воинов. Их пустые глазницы полыхали синим огнем, а кости звенели, как колокола. Она бросилась в бой, круша ребра и черепа, превращая древние клинки в пыль. Каждый удар рождал искры, которые жгли кожу, но орчиха не останавливалась. Ее тело, покрытое шрамами и потом, переливалось в свете вспышек, мышцы играли под кожей, как стальные канаты. Когда последний скелет рухнул, долина взвыла, и земля разверзлась, поглотив обломки. В образовавшейся трещине лежал Кинжал Спящей Ярости – клинок из черного стекла, чья рукоять была обвита кожами тех, кто не смог его подчинить. Зарг’ра подняла его, и лезвие впилось в ладонь, пытаясь высосать душу. Она сжала рукоять так, что костяные узоры врезались в кожу, и клинок затих, признав ее волю.
– Ты не первый, кто пытался меня сломать, – прошипела она, втыкая кинжал за пояс.
Долина сомкнулась, открывая путь к Храму Разбитых Зеркал. Здание, некогда величественное, теперь лежало в руинах. Осколки зеркал, вмурованные в стены, отражали не мир, а искаженные версии самой Зарг’ры: то с крыльями летучей мыши, то с лицом, покрытым чешуей, то в короне из человеческих пальцев. Она шла сквозь завалы, осколки резали ноги, но боль лишь подстегивала ярость. В святилище, под полуразрушенным куполом, сидела Оракул Трещин – старуха с кожей, как пергамент, и глазами, зашитыми черными нитями. Ее пальцы, длинные и сухие, водили по поверхности каменного стола, оставляя кровавые руны.
«– Ты пришла за вопросом, которого нет», – сказала Оракул, не поднимая головы.
– Я пришла, чтобы разбить твои зеркала, – ответила Зарг’ра, но рука сама потянулась к кинжалу.
Старуха засмеялась, и нити на глазах порвались. Из-под век хлынул поток черных жуков, заползая в трещины пола.
– Ты боишься не будущего, а прошлого, – прошипела Оракул. – Тот, кого ты убила, ждет тебя в Бездне Снов.
Зарг’ра выхватила кинжал, но стол рассыпался в пыль, а Оракул исчезла, оставив лишь запах горелых волос. На полу осталась единственная руна – Кхарун, символ ненайденной могилы.
Она покинула храм, не оглядываясь. Ветер принес запах дыма, и вдали, за горизонтом, замерцали огни Лагеря Вечных Странников – кочевников, торгующих тайнами и смертью. Зарг’ра направилась туда, сжимая рукоять меча. Ей не нужны были пророчества. Но где-то в глубине, под грудой амулетов и шрамов, руна Кхарун уже пустила корни. Лагерь Вечных Странников раскинулся у подножия Холмов Спящей Плоти, где земля дышала через поры-трещины, выпуская пар, обжигающий кожу. Шатры из кожи мамонтовралов колыхались на ветру, украшенные флагами с символами кланов, давно стертых с лица Пустошей. Зарг’ра вошла в лагерь, ее бедра плавно покачивались в такт шагам, а мокрая от пота ткань нагрудника плотно облегала грудь, подчеркивая каждый изгиб мышц. Взгляды кочевников скользили по ней, как ножи по стали – с любопытством и опаской. У костра, сложенного из костей и смоленых ветвей, сидел Торговец Шепотов. Его лицо скрывал плащ из перьев ночных птиц, но глаза, горящие янтарным огнем, следили за каждым ее движением. Он поднял кубок с вином, густым, как кровь, и голос его прозвучал, как шелк, разрываемый когтями:
– Тебе нужно то, что нельзя купить, девочка.
Зарг’ра села напротив, расставив ноги шире, чем требовало приличие. Мускулы бедер напряглись, шрамы на них заиграли в свете пламени, как тайные письмена. Она наклонилась вперед, позволяя взгляду Торговца скользнуть в вырез нагрудника, где влажная кожа блестела, как обсидиан.
«– Я не девочка», – произнесла она, медленно проводя языком по верхней губе. – А то, что мне нужно, ты отдашь даром.
Торговец засмеялся, но в смехе дрогнули нотки напряжения. Его пальцы сжали кубок так, что металл запищал.
– Ты хочешь знать, где найти Кровавый Рассвет? – он намеренно опустил глаза к ее животу, где шрам от клыка тролля извивался, как змея. – Но за это платят не монетами.
Зарг’ра встала, ее тень накрыла Торговца, сливаясь с пламенем костра. Она провела рукой по своему бедру, где кинжал Спящей Ярости был приторочен к пояснице, и медленно, слишком медленно, извлекла его. Лезвие черного стекла сверкнуло, отражая искры.
– Ты говоришь о плате? – она прижала острие к его горлу, но не нажимала. Запах ее кожи – смесь дыма, пота и железа – заполнил пространство между ними. – Но я предпочитаю… торговаться иначе.
Ее свободная рука скользнула вниз, пальцы вцепились в его запястье, прижимая ладонь к своему бедру. Торговец замер, дыхание участилось. Под кожей Зарг’ры пульсировала ярость, жар, но в ее глазах горело не желание – холодный расчет.
– Скажи, и я позволю тебе убрать руку живым, – прошептала она, наклоняясь так близко, что их губы почти соприкоснулись.
Он выдохнул название места – Ущелье Спящих Сердец – и она отступила, убрав кинжал. Ее смех, низкий и грудной, смешался с треском костра.
– Спасибо, – она повернулась, давая ему последний взгляд на свою спину: мышцы, играющие под кожей, шрамы, спускающиеся к пояснице, где начинался изгиб ягодиц, едва прикрытых кожаными лентами. – Но запомни: следующий, кто назовет меня девочкой, потеряет больше, чем руку. Она ушла, оставив Торговца дрожать от смеси страха и нереализованного желания. Ветер подхватил запах ее тела, унося его в сторону Озера Лунных Слез, где вода, черная и густая, плескалась у берегов, как язык голодного зверя.
Зарг’ра сбросила нагрудник, погрузившись в озеро. Вода обожгла кожу, смывая кровь и пыль, обнажая тело, выточенное битвами. Ее грудь, тяжелая и упругая, поднималась в такт дыханию, соски затвердели от холода. Она провела руками по животу, чувствуя под пальцами шрамы – карту войн, которые она выиграла. Пальцы скользнули ниже, к бедрам, где напряжение мышц обещало силу, способную сокрушить любого, кто осмелится приблизиться. Но здесь, в темноте, она позволяла себе быть не только оружием. Ее рука опустилась глубже, в воду, где тепло тела смешивалось с холодной глубиной. Губы приоткрылись, выдыхая пар, а в глазах вспыхнуло то, что она скрывала даже от себя – голод, неутоленный клинками и смертями. Внезапно вода вздыбилась. Страж Озера, существо с телом из водорослей и глазами-жемчужинами, поднялось из пучины. Его щупальца потянулись к ней, но Зарг’ра не двинулась с места.
– Ты нарушила покой, – загремел Страж, но его голос дрогнул, когда взгляд скользнул по ее обнаженному телу.
– Покой – для мертвых, – она вышла из воды, капли стекали по изгибам бедер, ягодиц, спины. – А ты живешь?
Щупальца замерли. Страж отступил, растворившись в волнах. Зарг’ра засмеялась, звук ее смеха разнесся по берегу, пугая ночных птиц. Она оделась, чувствуя, как влажная ткань прилипает к коже, подчеркивая каждую мышцу. Путь к Ущелью Спящих Сердец ждал, но теперь она шла туда не только с мечом. С собой она несла нечто опаснее – обещание, что даже в мире пепла и крови, есть сила, против которой не устоит ни смертный, ни бог. Сила, что прячется между ударами сердца и складками плоти. Ущелье Спящих Сердец зияло впереди, как рана на теле мира. Скалы, цвета запекшейся крови, вздымались ввысь, их вершины терялись в пепельной дымке. Воздух звенел от напряжения, будто само ущелье дышало – медленно, тяжело, выдыхая запах гниющих цветов и металла. Зарг’ра шла по узкой тропе, бедра плавно покачивались, а мышцы спины играли под кожей, словно змеи под луной. Ее дреды, сплетенные с клыками поверженных врагов, позвякивали в такт шагам, словно насмехаясь над тишиной. Она остановилась у каменного выступа, сбросила нагрудник, позволив прохладному ветру коснуться груди. Соски, жесткие от холода, подрагивали, а капли пота стекали по животу, исчезая в складках пояса. Проведя ладонью по шраму на боку – память о схватке с троллем-альфачом —, она достала флягу с кровью огненной саламандры и сделала глоток. Жидкость обожгла горло, разливаясь жаром по жилам.
– Не боишься, что кто-то увидит? – раздался голос из тени.
Из расщелины вышел Скиталец – мужчина-орк с кожей, покрытой ритуальными шрамами, и глазами, как угли в пепле. Его взгляд скользнул по ее груди, задержался на бедрах, но Зарг’ра лишь усмехнулась, намеренно медленно затягивая ремни нагрудника.
– Страшно? – она повернулась к нему спиной, демонстрируя переплетение шрамов на пояснице, словно карту забытых битв. – Или завидно, что твои раны не так красивы?
Скиталец хрипло рассмеялся, приближаясь. Его рука потянулась к ее дредам, но Зарг’ра резко развернулась, прижав его к скале. Лезвие кинжала Спящей Ярости уперлось ему в горло, а ее бедро прижалось к его ноге, передавая тепло кожи сквозь ткань.
– Ты знаешь, что я ищу, – прошептала она, губы в сантиметре от его уха. – Скажи, и я позволю тебе уйти… или остаться.
Он выдохнул слово – Логово Хрустальных Змеев – и она отступила, убрав клинок. Ее пальцы скользнули по его груди, оставляя царапины, прежде чем она развернулась и пошла дальше. Скиталец остался стоять, дыхание прерывистое, смешиваясь со свистом ветра. Дорога сузилась, превратившись в Тропу Отражений. Камни здесь были гладкими, как зеркала, и в их поверхности мелькали тени: Зарг’ра, сражающаяся с клоном себя самой; Зарг’ра, целующаяся с воином в маске; Зарг’ра, сжимающая в руках сердце горы. Она игнорировала их, но, когда одно из отражений показало ее обнаженной, с кожей, покрытой рунами из крови, она плюнула на камень. Слюна зашипела, и зеркало треснуло, выпустив черного жука с крыльями, как у летучей мыши. К вечеру она достигла Пруда Вечной Жажды. Вода здесь была прозрачной, но пить ее было смерти подобно – легенды гласили, что каждый глоток выжигал душу. Зарг’ра сбросила доспехи, обнажив тело, иссеченное войной. Ее ягодицы, упругие и сильные, напряглись, когда она наклонилась, чтобы зачерпнуть воду ладонями. Мышцы спины играли под кожей, а между лопаток виднелась татуировка – стилизованная плеть, знак ее первого убийства вождя.
– Купаешься одна? – из-за скалы вышел второй Скиталец, младше, с дерзким взглядом.
Зарг’ра выпрямилась, вода стекала по груди, смешиваясь с потом. Она шагнула к нему, капли сверкали на коже, как роса на стали.
– Ты хочешь присоединиться? – она провела пальцем по его груди, оставляя влажный след. – Но сначала ответь: где вход в Логово?
Он заколебался, взгляд метнулся к ее бедрам. Она прижала его к камню, бедро втиснулось между его ног, чувствуя напряжение под одеждой.
– Говори, или я найду ответ… иначе, – ее губы скользнули по его шее, зубы слегка сжали мочку уха.
Он выдал тайну – за водопадом, где поют мертвые – и она отпустила его, шлепнув по ягодицам так, что он вздрогнул.
– Беги, пока я не передумала, – бросила она, поворачиваясь спиной, зная, что он будет смотреть, как ее ягодицы плавно двигаются при каждом шаге.
