Тьма, Огонь и Пепел
– Последний шаг, – прошептала тьма его собственным голосом.
Грак’зул ступил на тропу. Тьма обвилась вокруг его ног, цепкая и холодная, но он шел, не замедляясь. Где-то в глубине, под озером, забилось что-то огромное. Ритмично, как сердце, но с перебоями, словно орган был поврежден. Когда он достиг трона, череп на его поясе рассыпался в прах. Нож выпал из руки, вонзившись в пол, и застыл, как обелиск. Грак’зул коснулся спинки трона – и мир перевернулся. Он не сел. Он стал троном. Его плоть срослась с древним материалом, кости слились с мерцающей субстанцией, а в глазах – тех, что остались его – замелькали видения: бесконечные войны, боги, спящие в магме, тени, пожирающие сами себя. Где-то вдали, за пределами реальности, завыл рог. На этот раз звук был внутри него. Но Грак’зул уже не слышал. Он горел.
Плоть Трона пульсировала в такт его новым мыслям – тяжелым, как удары кузнечного молота. Грак’зул ощущал, как древний материал прорастает сквозь его тело, вплетая вены в узоры времени, а кости – в остов мироздания. Его глаза, теперь множественные и разбросанные по поверхности трона, видели сквозь слои реальности: Пустотные Сады, где цвели цветы из спрессованных криков, и Рвы Вечной Пищи, где тени пожирали друг друга в бесконечном цикле голода. Воздух вокруг сгустился в подобие слизи, сквозь которую пробивались Голоса-Паразиты – существа с телами из спирального дыма и ртами, полными игольчатых зубов. Они кружили вокруг трона, напевая гимны на языке, от которого кровоточили уши.
– Ты – сосуд, ты – пробуждение, – шипели они, касаясь Грак’зула щупальцами из пепла.
Орк попытался встать, но трон удерживал его, как корни тысячелетнего дерева. Вместо ног у него теперь были Корни Жажды – черные, узловатые отростки, врастающие в пол. Он потянулся к ножу, все еще торчащему из плоти пола, но лезвие рассыпалось при касании, превратившись в рой серебряных мух, которые впились в его кожу, оставляя надписи: «Ты принадлежишь им». Внезапно стены Чрева Сновидца разорвались, открыв Проход Склеенных Снов. Туннель, выстланный ребрами, между которыми висели капли застывшей боли, вел вверх – туда, где мерцал свет, похожий на отсвет гигантской раны. Грак’зул пополз, корни волочась за ним, оставляя борозды в полу. Каждое движение отзывалось эхом в его новом теле: кости скрипели, как двери в заброшенных храмах, а мышцы горели, словно их поливали кислотой. В конце туннеля его ждал Зал Разорванных Зеркал. Осколки, размером с горы, висели в воздухе, отражая не Грак’зула, а версии его самого: орка, сгорающего в лаве, орка, правящего армией теней, орка, ставшего горой, чьи склоны пропитаны кровью. В центре зала на троне из сломанных крыльев сидела Мать Шепчущих Теней – существо с телом женщины-насекомого, покрытым хитиновыми пластинами, и лицом, состоящим из сотни ртов.
– Ты пришел за правдой, – заговорили рты хором, и каждый звук оставлял трещину в воздухе. – Но правда съест тебя раньше, чем ты поймешь ее вкус.
Грак’зул не ответил. Вместо этого он вырвал один из своих корней и бросил его в ближайшее зеркало. Осколок взорвался, выпустив Стражей Молчания – существ без глаз, с кожей из пергамента, исписанного запретными молитвами. Они двинулись к нему, их пальцы, острые как стилусы, царапали пол, высекая искры. Орк схватил ближайший осколок зеркала. Отражение в нем – он сам, но с глазами, полными звездного пепла – улыбнулось и прошептало:
– Разбей нас всех, и ты увидишь.
Грак’зул разбил осколок. Зал содрогнулся, а Мать Шепчущих Теней взвыла, ее рты истекали черной смолой. Тени смешались со светом, и орк упал в Бездну Отражений, где каждое падение рождало новую версию его пути. Очнулся он в Пещере Спящих Сердец. Стены здесь бились, как груди исполинов, а под потолком висели сердца – огромные, покрытые шипами, соединенные жилами в единую сеть. В центре пещеры стоял колодец, наполненный не водой, а сгустками тьмы, из которого доносился звон цепей. Череп, давно рассыпавшийся в прах, внезапно зашептал снова – голосом самого Грак’зула из прошлого:
– Они боятся не тебя, а того, что ты несешь.
Орк подошел к колодцу. В его глубине мерцало отражение – не его, а Пепельных Пустошей, но искаженных, словно увиденных сквозь слезу бога. Там, среди огня, стоял он сам – прежний, с топором в руках, еще не тронутый троном.
– Выбор, – прошептала тьма.
Грак’зул засмеялся и шагнул в колодец. Цепи разорвались, а сердца на стенах забились чаще, выкрикивая его имя на языке, который забыли даже тени. Падение длилось миг и вечность. Он приземлился там, где начал – в Пепельных Пустошах, но теперь земля под ним дышала в такт его шагам, а небо плакало пеплом, узнавая своего нового хозяина. Рог завыл в последний раз – не позади, не внутри, а повсюду. И Грак’зул пошел. Не вперед, не назад – сквозь.
Явление Кровавой Песни
Озеро Черного Зноя дышало паром, поднимающимся с поверхности, будто сама вода кипела от прикосновения к ее коже. Она вошла в озеро, как входит в битву – без колебаний, раздвигая волны мускулистыми бедрами. Вода, густая от пепла и минералов, обволакивала ее, смывая с тела пыль сражений и запах дыма. Когда она вышла на берег, с нее стекали струйки, оставляя мокрые дорожки на камнях. Ее ноги, длинные и иссеченные шрамами-зигзагами, будто карта невидимых войн, утопали в черном песке. Вода капала с мощных бедер, округлых, как щиты, и с живота, плоского и жесткого, пересеченного шрамом от клыка тролля – знаком, который она носила с гордостью. Между ног, в тени мускулистых изгибов, темнела полоса влажной плоти, скрытая лишь пепловой дымкой, что клубилась над озером. Спина Зарг’ры была полотном битв: перекрещенные рубцы, старые и новые, обрамляли мышцы, играющие под кожей цвета вулканической бронзы. Ее задница, круглая и сильная, как наковальня кузнеца, напряглась, когда она наклонилась, чтобы собрать дреды – черные, тяжелые, переплетенные с костяными амулетами. Вода стекала по ним, как по корням древнего дерева.
Грудь, полная и упругая, с сосками, темными, как обсидиан, поднималась в такт дыханию. Лицо – резкое, с высокими скулами, будто высеченными топором, – смягчали губы, полные и рассеченные старым шрамом. Глаза, желтые, как расплавленное золото, светились в полумраке, отслеживая каждое движение в окрестностях. На руках, от запястий до плеч, вились татуировки – руны Пепельных Пустошей, говорящие о подвигах, которые не смели повторить даже вожди. Она потянулась, и мышцы спины заиграли, как тетивы лука. Воздух дрожал от ее присутствия. Вдали, за скалами, завыл ветер, но Зарг’ра лишь усмехнулась, проводя ладонью по бедру, смахивая капли. Ее тело, мокрое и сияющее, было оружием, алтарем и знаменем в одном. Черный Зной замер, наблюдая. Даже огненные саламандры, обычно жалящие путников, заползли в трещины, почуяв, что эта орчиха – не добыча. Она была бурей, еще не обрушившейся, но уже собравшейся. Зарг’ра наклонилась за мечом, лежавшим на груде доспехов. Ее движения были медленными, нарочито неспешными – вызов всему, что пряталось в тенях. Когда клинок коснулся ее ладони, озеро вздохнуло, выпустив пузырь серного газа.
– Скоро, – прошипела она, не уточняя, кому адресовано обещание.
Где-то за горами, в Расколотых Ущельях, забил барабан. Но Зарг’ра уже шла прочь, ее мокрые следы испарялись, оставляя на камнях узоры, похожие на предсказания. Она не знала, что ее путь пересечется с тем, кто носил имя Пожиратель Пепла. Пока же мир принадлежал ей – и озеро, и страх, что струился за ней по пятам, как преданный пес. Тропа в Расколотые Ущелья вилась меж скал, чьи вершины напоминали сломанные клыки древнего зверя. Камни здесь дышали, испуская серые клубы пара, а земля под ногами Зарг’ры хрустела, будто кости, перемолотые в песок. Она шла неторопливо, меч на плече, дреды с костяными амулетами позвякивали в такт шагам. Воздух гудел, как раненый шер’рат – летучая тварь из пустынь юга, чей крик сводил с ума слабых духом. Но Зарг’ра лишь усмехалась, ловя взглядом движение в тенях. Ущелье сузилось, превратившись в Желоб Шепчущих Клинков – проход, где ветер свистел меж острых выступов, вырезая в скалах руны, которые никто не смел читать. Здесь, в полумраке, она заметила первое знамение: на камне лежал череп горного тролля, обернутый цепями. Зубцы ржавого металла впились в кость, будто пытаясь удержать то, что давно ушло. Зарг’ра пнула его ногой, и череп рассыпался в прах, выпустив рой черных жуков с крыльями, похожими на обгоревший пергамент.
– Стражей зовешь? – проворчала она, смахивая насекомых с плеча.
Ответом стал гул из глубин ущелья. Не барабанный бой, а нечто глубже – будто сама земля стонала под тяжестью забытого имени. Зарг’ра замедлила шаг, пальцы сжали рукоять меча. Впереди, за поворотом, воздух колыхнулся, и из трещины в скале выползло Дикое Зерно – существо из жидкого камня и шипов. Его тело переливалось, как ртуть, а вместо глаз горели две щели, заполненные магмой.
– Кровь… Песня… – зашипело создание, растягиваясь в подобие змеи с челюстями из обсидиана.
Зарг’ра не стала ждать атаки. Ее меч рассек воздух, и клинок, выкованный в кузнях Горна Скверны, вонзился в жидкую плоть. Существо взвыло, шипя и брызгая кислотой, но орчиха крутанула меч, разрывая тварь надвое. Капли расплавленного камня упали на землю, прожгли дыры, из которых выползли черви с человечьими лицами.
– Жаль, недолго музыка играла, – усмехнулась она, вытирая клинок о бедро.
Но ущелье не прощало пролитой крови. Стенки задрожали, и с потолка посыпались осколки, собираясь в Живые Сталактиты – создания с телами из слюды и когтями, бритвенно-острыми. Они атаковали волнами, царапая доспехи Зарг’ры, но каждый удар ее меча оставлял на них трещины, из которых сочился свет, похожий на лунный. Когда последний сталактит разбился о камни, орчиха обнаружила за их останками пещеру. Вход в нее напоминал пасть, обрамленную сталактитами-клыками, а внутри струился тусклый свет. Логово Спящего Света – место, о котором шептались шаманы кланов, но куда не ступала нога воина. Зарг’ра вошла, не скрывая шагов. Стены пещеры были покрыты мхом, светящимся синим, как глаза утопленников. В центре грота стоял алтарь – плита из черного мрамора, на которой лежала Книга Кожи. Ее страницы были сшиты из лоскутов плоти, а буквы выжжены раскаленными иглами. Орчиха прикоснулась к обложке, и книга раскрылась сама. На страницах запрыгали тени, складываясь в сцены: орки в доспехах из пламени, сражающиеся с существами без лиц; город, тонущий в озере лавы; женщина с мечом, чей силуэт повторял ее собственный.
– Пророчество? – фыркнула Зарг’ра, но не смогла отвести взгляд.
Тени замерли на последнем изображении: она стояла на краю пропасти, а за ее спиной реял флаг с символом, который она видела лишь раз – в видениях после ритуала Кровавого Восхождения. Книга захлопнулась, обдав ее лицо запахом гниющих роз. Где-то в глубине пещеры зазвучал смех – низкий, грудной, словно исходящий из-под земли.
– Ты рано пришла, Песня, – прогремел голос, от которого задрожали стены.
Но Зарг’ра уже повернулась к выходу, не удостоив тайну ответом. Пророчества были уделом шаманов и трусов. Ее путь вел дальше – к Сердцу Раскола, где, как гласили легенды, бился пульс самой Пепельной Пустоши. Когда она покинула пещеру, светящийся мох погас, а алтарь рассыпался в пыль. Книга исчезла, оставив на камнях лишь пятно, похожее на высохшую кровь. А вдали, за пределами ущелья, вновь забил барабан. На этот раз ритм был четче, настойчивее, будто зовущий не на войну, а на свидание с тем, что не имело имени. Зарг’ра провела языком по лезвию меча, смазав его своей кровью. Оружие загудело, признавая ее выбор.
– Скоро, – повторила она, на этот раз обращаясь ко тьме, что клубилась у горизонта.
Ее тень, удлиненная багровым закатом, потянулась вперед, будто спеша туда, куда даже она боялась ступить. Сердце Раскола встретило ее тишиной, густой, как смола, и запахом горелой плоти. Это была не пещера и не кратер, а нечто среднее – гигантская полость в земле, стенки которой пульсировали, словно обнаженные мышцы божества. С потолка свисали сталактиты, напоминающие застывшие слезы, а под ногами шевелилась почва, покрытая черными пузырящимися лишайниками. Каждый шаг заставлял их лопаться, выпуская газ, от которого кружилась голова. Но Зарг’ра шла, не замедляясь, ее дреды, тяжелые от костяных амулетов, бились о спину, как барабаны, отмеряющие шаги к гибели или славе. В центре полости зияла Щель Голода – трещина, из которой валил дым цвета вороньих крыльев. Возле нее лежали кости. Не звериные – орчьи. Черепа с пробитыми лбами, ребра, сломанные пополам, тазовые кости, обугленные до черноты. На одном из черепов она заметила татуировку: перекрещенные топоры, знак клана Железного Рыка. Ее бывшего клана.
– Неужели испугались? – проворчала Зарг’ра, пиная череп в трещину.
Ответом стал гул. Не из-под земли, а из ее собственной груди. Сердце билось чаще, будто пыталось вырваться из клетки ребер. Она прижала ладонь к нагруднику, почувствовав, как металл дрожит в такт пульсу. Воздух сгустился, и из дыма возникли Ткачи Иллюзий – существа в плащах из пепла, с лицами, скрытыми под капюшонами. Их пальцы, длинные и костлявые, вязали в воздухе нити, сплетая картины: Зарг’ра, падающая в бездну; Зарг’ра, целующаяся с тенью; Зарг’ра, разрывающая свою кожу, чтобы выпустить наружу пламя.
– Выберешь ли ты правду или силу? – запели Ткачи хором, их голоса звенели, как разбитое стекло.
Орчиха взмахнула мечом, разрезав ближайшую иллюзию. Нить порвалась, и картина рассыпалась на искры.
– Я сама и правда, и сила, – рыкнула она, вонзая клинок в грудь одного из Ткачей.
Существо рассыпалось в прах, но остальные лишь засмеялись, сплетая новые нити. На этот раз они показали ее – женщину-орк в доспехах из живого огня, с короной из шипов на голове. Тень Зарг’ры, но не ее. Ту, что могла бы быть.
– Предательство собственной крови, – прошептали Ткачи, – вот цена.
Зарг’ра выдохнула. Вместо ответа она схватила горсть пепла с земли и швырнула в лицо второму Ткачу. Пепел вспыхнул синим пламенем, и существо закричало, растворяясь в клубах едкого дыма. Оставшиеся отступили, их нити порвавшись, как паутина под ветром. Когда дым рассеялся, на месте Щели Голода зиял проход. Не в скале – в самом воздухе, будто пространство треснуло, не выдержав ее ярости. За ним виднелись Сады Слепых Видений – лес кристаллических деревьев, чьи ветви звенели при малейшем дуновении. Стволы искрились внутренним светом, а вместо листьев росли глаза, следившие за всем вокруг. Зарг’ра вошла, не оборачиваясь. Кристаллы под ногами крошились, как сахар, оставляя порезы на коже. Глаза-листья моргали, шепча на языке, который она не понимала, но чувствовала кожей – слова жгли, как укусы насекомых. Среди деревьев бродили Слуги Зерна – существа из спрессованного света и песка. Их тела переливались, как вода, а лица были пустыми холстами, на которых проступали черты тех, кто смотрел на них. Один из Слуг приблизился, его «лицо» исказилось, повторяя ее собственные черты, но с улыбкой, слишком широкой для орка.
«– Ты пришла за семенем», – сказало создание голосом ее матери, мертвой уже десять зим.
– Я пришла, чтобы сжечь ваши корни, – ответила Зарг’ра, рубя мечом по воздуху.
Слуга рассыпался, но его смех остался висеть среди деревьев. Кристаллы задрожали, и глаза-листья закрылись, испугавшись. Где-то в глубине Садов что-то забилось, как сердце, замурованное в алмаз. Она шла к этому звуку, ломая ветви, которые цеплялись за дреды, пытаясь замедлить. Ее кожа покрылась каплями крови и сока кристаллов, смешиваясь в узоры, похожие на руны. В центре Садов стоял Родник Ложных Обещаний. Вода в нем была прозрачной, но, когда Зарг’ра заглянула вглубь, она увидела не свое отражение, а лицо орка-мужчины с глазами цвета застывшей лавы. Его губы шевелились, произнося ее имя беззвучно, а за спиной виднелся трон из костей и пламени.
– Грак’зул… – прошептала она, узнав имя, которое шаманы шептали у огня.
Родник взорвался пузырями, и вода схлынула, открывая тоннель, уходящий вниз. В его глубине мерцал красный свет – не огонь, а нечто более древнее. Зарг’ра сплюнула в родник и развернулась. Ей не нужны были обещания, даже если они пахли властью. Ее путь лежал не вниз, а вперед – через Хребет Разочарования, где ветер резал кожу, как нож мясника, и дальше, к Полянам Костяных Цветов, о которых пели в балладах безумные барды. Но когда она покинула Сады, за ее спиной закрылся проход, а в воздухе остался лишь шепот:
– Он найдет тебя первым.
Орчиха не обернулась. Ее тень, теперь с рогами, выросшими из силуэта, тянулась к горизонту, где собирались тучи, похожие на стаю голодных воронов.
А где-то в Пепельных Пустошах, за горами и пеплом, завыл рог. Но на этот раз он звучал иначе – не угрозой, а вызовом.
Разочарования вздымался ввысь, как позвоночник исполинского зверя, сокрушенного в последней агонии. Каменные ребра скал были покрыты налетом инея, хотя вокруг витал жар, способный расплавить железо. Зарг’ра шла по узкой тропе, вжимаясь спиной в стену ущелья, чтобы не сорваться в пропасть, где клубился туман цвета гниющей плоти. Каждый выступ под ногами крошился, отправляя в бездну осколки, которые застывали в воздухе, превращаясь в стайки кристаллических мух. Они жужжали, цепляясь за ее дреды, но орчиха смахивала их мечом, оставляя в воздухе всполохи синих искр. На вершине хребта ее ждал Мост Скорби – хлипкая конструкция из сплетенных корней, черных и липких, будто пропитанных смолой страха. Под мостом, в глубине пропасти, светились Огни Забвения – блуждающие огоньки, принимавшие формы лиц: старых, молодых, искаженных ужасом. Они тянулись к ней, шепча имена, которые она слышала лишь в кошмарах.
– Зарг’ра… Зарг’ра… – звали огни голосами ее павших врагов.
Она плюнула в пропасть. Слюна, не долетев до дна, вспыхнула и рассыпалась пеплом.
– Придите и возьмите, твари, – проворчала она, ступив на мост.
Корни затрещали, выделяя желтую слизь, но выдержали. На середине моста воздух дрогнул, и перед ней возник Страж Порога – существо без лица, с телом, сплетенным из колючей проволоки и клочьев шкур. Его голова вращалась, как волчок, показывая то пустоту, то глаза, то рот с зубами-бритвами.
– Плата за проход – память, – заскрипел Страж, протягивая когтистую лапу.
Зарг’ра усмехнулась. Она вырвала из дредов один из костяных амулетов – клык вурдалака, убитого ею в Болотах Тишины – и швырнула его чудовищу.
– Возьми и подавись.
Страж схватил амулет, и проволока его тела на мгновение застыла. Воспользовавшись паузой, Зарг’ра прыгнула вперед, вонзив меч в «грудь» твари. Проволока лопнула, выпуская рой черных жуков, а сама сущность рассыпалась, завыв на сотню голосов. Мост рухнул за ее спиной, но орчиха уже достигла края. Ее руки впились в камень, оставляя кровавые следы на скале, а меч, зажатый между зубов, звенел, как разгневанный шер’рат. Поляны Костяных Цветов лежали перед ней – бескрайнее пространство, усеянное «цветами» из позвонков, ребер и фаланг пальцев. Стебли, сплетенные из жил, тянулись к багровому небу, а вместо пыльцы с них сыпался пепел. Воздух звенел от шепота – каждый цветок хранил последние слова мертвеца. Зарг’ра шла между ними, слушая, как под ногами хрустят черепа, превращенные в почву. Где-то вдали виднелась фигура – высокая, сгорбленная, в плаще из перьев ворона. Плетельщик Песен, как называли его шаманы. Тот, кто собирал голоса павших и вплетал их в баллады для забытых богов.
«– Твоя песня почти спета», – сказал он, не оборачиваясь. Его пальцы, длинные и сухие, перебирали невидимые струны.
– Моя песня только начинается, – огрызнулась Зарг’ра, останавливаясь в пяти шагах от него.
Плетельщик обернулся. Его лицо было маской из пергамента, на которой чернилами были нарисованы глаза и рот. Чернила стекали, как слезы, образуя на плаще новые узоры.
– Они ждут тебя там, за Пределом, – он указал на горизонт, где мерцала громадная арка из сплавленных мечей. – Но ты не дойдешь. Ты свернешь. Ты предашь саму себя.
Орчиха выдохнула. Ее меч дрогнул, но не от страха – от нетерпения.
– Попробуй остановить.
Плетельщик рассмеялся, и его маска разорвалась, выпустив рой певчих птиц с клювами из стекла. Они нырнули к Зарг’ре, но та, взмахнув клинком, превратила их в дождь осколков. Когда последняя птица разбилась о камни, Плетельщика уже не было – лишь клочок пергамента с кровавой надписью: «Ищи то, что ищет тебя». Она смяла пергамент в кулаке и двинулась к арке. Мечи, из которых она была сложена, звенели на ветру, играя погребальную мелодию. Каждый клинок был уникален: одни ржавые, другие – сияющие, третьи – скрученные, будто от удара титана. Зарг’ра прикоснулась к одному из них, и сталь вздрогнула, пронзив ее сознание видением: орчиха в доспехах из чешуи дракона, сражающаяся в толпе воинов с пустыми глазницами. За спиной у них пылал город, который она узнала – Кровавый Холм, место, где родилась ее мать.
– Нет, – прошептала она, отдергивая руку. Прошлое не имело власти над ней.
Арка дрогнула, и мечи начали падать, вонзаясь в землю у ее ног. Зарг’ра бросилась вперед, уворачиваясь от падающих клинков, чувствуя, как лезвия режут воздух у самого виска. Когда она вырвалась на другую сторону, арка рухнула, погребя под собой Поляны. Перед ней открылась Долина Шепчущих Камней. Валуны здесь были покрыты мхом, шевелящимся, как кожа, а в их трещинах прятались светлячки с глазами младенцев. Они мигали, провожая ее, а камни, как старые друзья, бормотали:
– Беги… Беги… Он близко…
Но бежать она не собиралась. Ее путь вел к Глазу Пустоши – кратеру, где, по легендам, родился первый огонь. Там, в кипящей сердцевине, она найдет не ответы, но силу, чтобы стереть вопросы. А далеко позади, среди обломков мечей, что-то зашевелилось. Не Плетельщик, не тени – нечто, что ждало своего часа дольше, чем существуют Пепельные Пустоши. Но Зарг’ра уже не слышала. Ее шаги слились с гулом Долины, а глаза горели ярче, чем светлячки-младенцы. Ей было все равно, что ждет впереди. Лишь бы это можно было разрубить мечом.
Реквием По Пеплу
Грак’зул шел по Выжженным Тропам, оставляя за собой следы, которые тут же зарастали черным стеклом. Его кожа, некогда потрескавшаяся, как базальт, теперь светилась изнутри тусклым багрянцем, будто под ней тлели угли забытых костров. Воздух вокруг него искривился, как от жара, и даже тени, обычно преследовавшие его, держались на расстоянии, сливаясь в неясные силуэты за спиной.
Он пришел в Утробу Вечного Жара – плато, где земля была покрыта узорами, словно шрамами от когтей гигантского зверя. Здесь, среди гейзеров, извергающих не пар, а густой яд, стояли Идолы Молчания. Каменные изваяния с лицами, стертыми временем, их руки протянуты к небу, будто умоляя о дожде, который никогда не придет. Грак’зул коснулся одного из идолов, и камень рассыпался в прах, обнажив под ним алтарь из обсидиана. На нем лежал Язык Пламени – не огонь, а существо, свернувшееся клубком, с глазами-углями и телом из сияющих нитей.
– Ты не хозяин. Ты – проводник, – прошипело существо, извиваясь вокруг его запястья.
Грак’зул сжал его в кулаке, чувствуя, как жгучие нити впиваются в кожу. Боль была сладкой, как обещание. Язык Пламени взвыл и растворился, оставив на ладони орка руну в форме спирали. Она пульсировала, напоминая сердцебиение, но он проигнорировал это. Дальше путь вел через Реквиемы Утесы, где ветер выл песни умерших кланов. Скалы здесь были прозрачными, как лед, а внутри них застыли тени существ, пытавшихся бежать из Пустошей. Их рты были открыты в беззвучном крике, а руки – протянуты к свободе, которой не существовало. Грак’зул прошел сквозь них, как сквозь дождь, и их холодные пальцы цеплялись за его доспехи, оставляя следы инея. На краю утесов он нашел Логово Спящего Змея – пещеру, вход в которую охраняли сталагмиты, похожие на оскаленные клыки. Внутри стены дышали, выделяя слизь, которая шипела при контакте с воздухом. В центре грота висел Кокон Изгнания, сплетенный из паутины и пепла. Внутри что-то шевелилось, разрывая нити изнутри. Грак’зул приблизился, и кокон лопнул. Из него выпало существо с телом человека и головой грифона. Его перья были опалены, а кожа покрыта гнойниками.
– Они… ждут… тебя… – хрипело создание, выплевывая кровавую слюну. – В… Бездне… Без Имени…
Орк прикончил его ударом ножа, и тушка рассыпалась в пепел. На полу осталась лишь лужица черной жидкости, в которой отражалось небо – багровое, как всегда, но теперь с темной точкой в центре, растущей с каждым мгновением. Он вышел из пещеры и увидел, что точка на горизонте превратилась во Вращающийся Столп. Черная колонна, состоящая из сгустков тьмы и обломков миров, кружилась, затягивая в себя все вокруг: камни, свет, даже время. У его подножия стояли Слуги Верчения – существа с телами, скрученными в спирали, и ртами на месте ладоней. Они пели гимн на языке, от которого трескались скалы.
– Ты опоздал, – заговорили они хором, не прерывая пения. – Он уже проснулся.
