Америка. Моё знакомство с новой страной
Серые сумерки, но ещё не поздно. На метро, и в центр, на Эмпайр Стэйт Билдинг.
Как я уже писал раньше, американское метро – это отдельная песня. Нью Йоркское даже здесь выделяется. Самый демонический город американского кино имеет самое сложное метро. Во-первых, нужно чётко садиться на ветку нужного цвета. Потому что Нью Йоркские ветки почти нигде не пересекаются. Манхэттен – остров длинный, но не широкий. В ширину его можно не торопясь пройти за час в самом широком месте. Поэтому дойти до ветки нужного цвета не так сложно. Сложнее найти вход на нужный перрон. Потому что по одной ветке идут поезда с разными буквами и цифрами, и сесть на поезда с этими обозначениями можно только на нужном перроне. Поэтому поиск нужного входа на не очень подробной карте занял у нас минут 10. Ещё минут 25-30 мы шли к этому входу. Мимо начала Бродвея, через Уолл стрит, мимо Сити-холла, мы шли на поезд с литерой L №6, идущий по зелёной ветке до нужной нам остановки «33 улица». Но сначала мы прямо в здании порта с некоторым трудом купили билеты, по 2 доллара, намереваясь прямо из порта, где был вход в метро ехать в центр. И только потом поняли, что отсюда мы никак не попадём в центр. В Джерси и Бруклин под океаном можем. А в центр никак.
Входы в Н.Й. метро расположены прямо под домами. Лестница в подвал прямо на тротуаре. А сам тоннель – строго под доргой. Войдя внутрь, мы начали разбираться, в какую сторону нам теперь ехать. Указатели маршрутов есть, а направления не указаны. Начали спрашивать у тех, кто был рядом. Рядом оказались два шведских туриста… Коллективным разумом, входя и в сомнении выходя из вагона долго стоящего поезда, мы всё таки поняли, куда он должен идти, и остались в вагоне.
Едет поезд довольно медленно, зато без пробок. И за 15 минут, проехав 50 кварталов, мы вышли недалеко от знаменитого Дома-Корабля. Или «Утюга». Кому как больше нравится. Треугольник смотрелся довольно непривычно.
Перед Эмпайром никого не было. Перед входом служащий не рекомендует идти: ничего не видно. Андрей сомневается и дальше с нами не идёт. «Тут подожду. Если плохо видно – быстро вернётесь». Мы втроём идём дальше. Без очереди прошли в кассу. 20 долларов, но погода и видимость очень плохая, предупреждает кассир. Ничего, мы идём.
– Чего прицепились? Как это «ничего не видно»? Странные они тут… – переговаривались мы потихоньку.
Перед входом – личный досмотр: вещи и сумки в корзину, можно не разуваться, пройдите в рамку. Видимость – никакая предупреждает секьюрити. Мы знаем. После рамки нас сопровождает девушка, указывая на матовое стекло окна: видимость вот такая. Девушка оказалась русской. С Урала. Екатерина. Некоторое время поболтали с ней. Телефонами меняться не стали, потому что она всё больше на Брайтоне бывает, а это очень далеко от нашего отеля.
Первый лифт до 80-го этажа. Скорость понятна по заложенным ушам и лёгкому потемнению в глазах. За минуту, примерно, приехали. Переход на другой лифт. Большое некрасивое бетонное помещение с коммуникациями под потолком. Очень красивая южноамериканская девушка сообщает, что видимости никакой, предлагает купить сувениры, и взять на экскурсию автоинформатор, говорящий на всех языках. На русском не говорит. Не берём. Проходим мимо фотографов. За 30 долларов сделают отличный снимок! Ну, давай сделаем. Забрать можно на обратном пути. Турникет перед лифтом. Человек, проверяющий билеты, лениво сообщает, что погода плохая, и ставит на билеты штамп с грустной рожицей. Насколько плохая? – уточняет Евгений. Мужик шлёпает десяток грустных рожиц на его билет – вот какая плохая! Входим в следующий лифт. Ещё 7 этажей. Выходим на площадку… Рассмотреть сквозь стакан молока дно кружки было бы проще. Где-то внизу слышны сирены и гудки машин. А вокруг нас плотнейшее облако. Внизу в свете фонарей подсветки видны завихрения облаков вокруг здания. Видимость – метра три. Не дальше. Кроме нас ещё только трое или четверо отчаянных.
– Они что, просто не могли закрыть осмотр? – удивляемся мы друг другу. Но и весело стало. Не в каждой паровой турецкой бане такой туман бывает. Полчаса точно мы там пробыли. Мобильные почему то на Эмпайре не работают. Поэтому зазвать Андрея разделить нашу радость мы не смогли.
Возвращались мы вниз, к удивлению работников, жутко довольные. Андрей нас не дождался и ушёл самостоятельно осматривать ночной город. А мы пошли поужинать. Тут же нашли приличный спортивный бар, в котором за 15-17 долларов, с пивом, поужинали приличным мясом. Пройдя два десятка улиц, в отель решили ехать на метро. В автомате по продаже билетов на станции оказалось русское меню, и в этот раз билеты мы покупали без труда. Потом я видел автоматы с испанским и итальянским меню, и с иероглифами. Город, говорящий на ста тридцати языках, заботился о своих гражданах.
Поезд мы ждали почти час. По рельсам бегали здоровые крысы. Они, похоже, делили территорию, потому что очень уж активно скакали туда-сюда как раз перед нами.
Этот город мне всё больше нравился. Не знаю в чём дело. Но стали какими-то понятными и близкими его узкие улицы, короткие кварталы, огромные здания, к подножью которых никогда не пробивается солнце. Манера езды ньюйоркских водителей напоминает российскую, и это тоже как-то роднит. Уже не кажутся странными и непонятными запутанные правила метро, а раздавленный асфальт и крупный мусор на нём, разрисованные граффити стены и мусорные баки кажутся естественным выражением того бешеного нрава, который проявляет этот город. Я начинал этот город любить. Я его уже почти понял. Он стал доступным, и был готов принять любого. В этом настроении мы шли от метро к отелю. Через площадь от нашего отеля вовсю кипела ночная жизнь: десяток кафе, ресторанчиков, клубов – всё манило и звало. Но этот день начался рано, и нам очень хотелось спать.
Андрей уже был в отеле. Сидел за компьютером, смотрел в Интернете почту. Здесь же был Александр. Мы выпили по чашке чаю. Рассказали со смехом об опыте покорения Эмпайра. Посмеялись все. Наверное, порадовались за нас.
На следующее утро, в субботу, в 10 часов, для нас была организована экскурсия по городу. Вёл её очень эрудированный, интеллигентный, с ленинградским выговором пожилой эмигрант.
Начали объезд города с «граунд зиро» – места разрушения башен-близнецов. Глубокий котлован. 7 гектаров. То место, где некогда стояли самые высокие строения города. Профиль города – это сплошные высокие дома. Близнецы были ровно вдвое выше самого высокого здания. После обрушения близнецов от полученных повреждений были полностью разрушены ещё несколько высоких зданий рядом, а с десяток строений до сих пор восстанавливаются.
Экскурсовод рассказывал нам много всего интересного о Нью Йорке, и симпатия к этому городу у меня росла с каждым часом. В числе прочего было рассказано, что мэр города Нью Йорка получает символическую зарплату 1 доллар в год, ездит на работу в метро, поскольку по пробкам Манхэттена иначе вовремя на работу он не успевает. Представить российского градоначальника в метро, хоть и с двумя охранниками, мы не смогли.
От восточной оконечности Манхэттена, где очередная белка за кусок яблока позволила нам устроить фотосессию, мы двинулись на Уолл Стрит. Коротенькая узенькая улочка с самыми высокими домами с раздолбанным ньюйоркским асфальтом начиналась у Ист Ривер и не производила должного впечатления. Было даже странно, что именно здесь иногда решаются судьбы мира и обращаются самые большие в мире деньги…
На этой же улице располагается старое низкоэтажное здание с колоннами.
– В этом здании располагался Капитолий, когда Нью Йорк в течении четырёх лет был столицей нового североамериканского государства – просвещал нас экскурсовод.
Здесь же, на Уолл стрит, в одном из банков, который случайно работал в субботу, мы купили новые американские золотые доллары. Как мне потом, уже в Рино, штат Невада, объяснили, выпуск золотых монет – способ уменьшить дефицит бюджета страны. Всё просто: было выпущено порядка 50-ти миллиардов золотых монет, которые формально имеют хождение в стране, но никто ими не пользуется, поскольку очень уж красивая монетка. Около сорока миллиардов уже куплены, и осели в копилках нумизматов. Вот эти 40 миллиардов и пошли в дело на погашение внутреннего долга страны.
Налево, к началу Бродвея, мы прошли к знаменитейшему Золотому Быку. Тельцом назвать его тоже можно, но это настоящий могучий бык. Если ему потереть рога – то будут деньги. А если и под хвостом – то счастье подвалит. Мы все захотели денег и счастья, и старательно тёрли наполированные бычьи поверхности.
В эту субботу в городе проходил какой-то национальный праздник и шла какая-то велосипедная гонка. Поэтому и без того тесный город был наполовину закрыт для проезда. Начало Бродвея было отдано под уличную ярмарку, где активно продавали сувениры китайского производства.
Следующим пунктом было здание ООН. Вблизи оно выглядит каким-то облезлым. Наш экскурсовод очень неодобрительно высказывался обо всех «этих бюрократах, которых уже сорок тысяч», и из-за которых предполагается сломать старое здание, и построить новое, более вместительное.
Во дворе здания стояли скульптуры, подаренные разными странами. Российский подарок, сделанный Церетели, поставили где-то глубоко в парке, и рассмотреть его не удалось. Но почти все американцы отзывались об этом подарке как об очень неудачном…
Дальше мы снаружи осматривали Рокфеллер-центр. Второе по высоте здание Нью Йорка. Внутрь заходить не стали, поскольку было слишком много людей, и это заняло бы у нас не один час.
Через дорогу от Рокфеллер-центра стоит церковь, которую посещал даже Папа Римский. Внутри молящихся я не увидел, как ни искал. Зато было очень много туристов, и все фотографировали.
С другой стороны квартала Рокфеллер-центра, где нас поджидал автобус, мы с удивлением увидели лаконичную вывеску аукционного дома «Кристи». Один из богатейших домов выглядел очень скромно. «Место расположения очень дорогое, поэтому можно позволить скромный стиль» – разъяснил экскурсовод.
Последним пунктом нашей экскурсии был дом «Дакота». Это жилой дом, в подъезде которого убили Джона Леннона. Сейчас его вдова Йоко Оно имеет в этом доме пять квартир, что характеризует её как сверхсостоятельную женщину по меркам любого общества: средняя квартира в этом пятиэтажном доме восемнадцатого века постройки стоит порядка десяти миллионов долларов. А содержание – не менее ста тысяч в год.
Первоначально Дакота-билдинг был загородной гостиницей. Ещё в начале двадцатого века это был отдалённый пригород. Фёдор Шаляпин, который во время гастролей в начале двадцатого века жил в этом отеле, в своих письмах жаловался, что его «отселили в глушь, за город. Но в номере 5 комнат, и всегда есть горячая вода». Так что великий певец смирился и не требовал поселить себя в центре. Сейчас это почти географический центр, и, если так можно сказать по-русски, «находится в районе «элиток» по-американски» – на пересечении 72-ой улицы и Восьмой авеню, через дорогу от Центрального Парка. Вход в метро – прямо под домом.
Центральный Парк – это особое место Нью Йорка. Когда город начал застраиваться системно, было решено оставить «кусочек доколумбовой Америки». «700 человек, 300 коней с повозками 20 лет обустраивали парк площадью 3 квадратных мили: 1х3 мили ровно». Сейчас парк обслуживают около двух тысяч человек ежедневно, а бывает в нём до полумиллиона человек в день. Живёт парк на пожертвования граждан. Те граждане, которые вносят заметные суммы, удостаиваются именной серебряной таблички на одной из тысяч скамеек парка.
Мы перешли дорогу и ненадолго вошли в засеянную цветами аллею. Некоторые из нас уже были в парке предыдущим вечером. Кто-то только собирался в парк сегодня или завтра утром, до самолёта.
Вернулись к Дакоте. Начали активно фотографировать. Наш экскурсовод здесь с нами распрощался и уехал на метро к следующей группе. Мы его просили ещё свозить на 125-ю улицу, в центр Гарлема. Но наш экскурсовод откровенно напугался. И всячески предостерегал нас от поездки туда. Потому что нет ничего проще, чем сгинуть в Гарлеме белому человеку. Что угодно, но только не туда. Потому что это не Вашингтон. Это Нью Йорк. И уровень уличной преступности здесь довольно высокий. И чем дальше от 1-ой улицы – тем выше. Так что «если услышите испанскую или негритянскую речь – посмотрите, кто говорит. И если это не люди в костюмах – лучше уходите от них подальше» – была рекомендация. И уехал…
Во время фотографирования Дакоты кто-то из нашей группы наступил на бордюр вдоль дома. Тут же появился чёрный охранник в длинном плаще и фуражке, и потребовал сойти с поребрика. Так же он очень неодобрительно высказался о нашем фотографировании. И что-то сказал в том духе, что полицию он не вызывает только по доброте душевной.
К этому моменту мы все уже худо-бедно пользовались языком. Говорили простые фразы и понимали простые ответы. Двое наших коллег могли только произнести заученный вопрос и совершенно не могли понять ответ. Поэтому для них была сначала для шутки составлена фраза, в переводе звучащая: «Я не понимаю по-английски, покажите мне пальцем». Некоторое время эта фраза помогала им самостоятельно ориентироваться. Вообще же понимать ньюйоркцев было довольно просто. Забегая вперёд, скажу, что именно в Нью -Йорке было проще всего с языком: для абсолютного большинства жителей это приобретённый язык, и сложными словами и оборотами они пользуются нечасто. Также много цветных и испаноязычных жителей, которые говорили как-то нарочито чётко, и почти по-славянски резко и чётко все звуки, которые в идеале положено невнятно мяукать горлом.
После Дакоты у всех были свои планы. Небо почти очистилось от туч, и мы Андреем пошли повторно покорять Эмпайр Стэйт Билдинг. Часть пути проехали на метро, часть прошли пешком. Во время прогулки обменивались впечатлениями. Город нравился нам обоим всё сильнее и сильнее. Невероятный, уникальный город, к которому не может быть нейтрального отношения. Его можно либо любить, либо очень сильно не любить. Некоторым нашим попутчикам он очень не понравился своим бешенством, теснотой, непонятностью, громоздкостью. А нам именно это и нравилось. Ещё выяснилось интересное: здесь очень спокойный сон. В Вашингтоне почти все из нашей группы спали беспокойно, и в снах часто видели кошмары. Мы списывали это на акклиматизацию. Здесь, в Нью Йорке, у всех сон был глубокий и спокойный. Странная особенность для самого демонического города американского кинематографа…
На Эмпайр мы взбирались добрых два часа. Людей было очень много. Счёт, вероятно, шёл на тысячи, если не больше. Компактно, змейкой, по– утиному переваливаясь, очередь двигалась сначала к кассам, потом на контроль безопасности, потом к первому лифту. Во время движения лифт опять отсчитывал этажи десятками, а уши привычно заложило. Наверху, перед вторым лифтом, очередь двигалась еле-еле… Красивой латиноамериканки здесь уже не было, и автоинформаторы предлагал высокий чёрный парень в белой рубашке. Уже имея опыт покорения этой башни, я сэкономил нам не меньше тридцати минут, нарушив «правило очереди» и обойдя человек 200-300 в комнате для фотографирования. Наконец, второй лифт наверх, и мы в толпе глазеющих с самой верхотуры. Ветер наверху был самый настоящий. От резких порывов вибрировало здание. Минут, наверное, 30 мы оглядывали город. Сотня снимков во все четыре стороны света показала город во всём величии. Кому-то здесь же от такой высоты становилось плохо, и его вдоль стеночки охранники потихоньку вели внутрь.
Замёрзнув на ветру и насмотревшись вдоволь на здания и океан вблизи, мы начали спуск вниз. Спуск занял ещё час. Длинная очередь в первый лифт. Длинная очередь во второй. Вышли. Почти пять вечера. Андрей ещё очень хотел успеть в какой-то музей рядышком, а меня тянуло в Центральный парк. Через дорогу перекусили в облупленной пиццерии. Ей-богу: типовая советская столовка с неровным бетонным полом, крашеными неровными стенами и шатучими столиками. Но за прилавком были настоящие итальянцы. Голоса хриплые, громкие, и улыбки до ушей. Эта пиццерия продавала в основном «на вынос», поэтому условия приёма пиццы здесь были минимальные. Запивать пришлось простой минералкой, которая по недоразумению у этих весёлых итальянцев нашлась.
После пиццы мы с Андреем ещё некоторое время шли в одном направлении, и почти одновременно увидели магазин, в котором каждому нужно было своё. Он увидел именно тот сувенир, который искал, а я – недорогую, добротную сумку, поскольку кое-какими мелочами за эту неделю я уже оброс, и в чемодане было мало места. Чтобы не портить и не мять вещи, я и присматривал сумку. Сумка была отличная, и всего 25 долларов с налогом. В магазине рядом точно такая стоила 40.
У выхода из этого магазинчика мы и расстались. По дороге в Парк прошёл мимо центральной публичной библиотеки, хорошо известной по фильму «Послезавтра».
Примерно здесь в моём сознании что-то щёлкнуло, и я ощутил себя в этом месте совершенно иначе, своим. Мне стало просто здорово. Рядом чему-то смеялись люди. А мне показалось, что это город радуется мне так же, как я ему. И я рассмеялся этим людям и городу навстречу. С этого момента я полностью освоился в США.
Центральный парк, к своему удивлению, за полтора часа обошёл полностью. Войдя со стороны 59-ой улицы и проходя от края к краю по дорожкам и мостам, не заходя, правда, в музеи, которых там целая музейная миля, и кафе, я очень быстро оказался на 110 улице. Центральный парк великолепен. Чистый и уютный. Красивый. Весь в цветах. На центральной лужайке, где только трава, можно было смело поваляться, не боясь ни в чём испачкаться. Очень много молодых родителей с маленькими детьми. Много одиноко гуляющих. Даже познакомился с какой-то испаноязычной смуглой туристкой, которая тоже просто гуляла по парку. Потом ей кто-то позвонил, и мы минуты две пытались сориентироваться, как ей выйти с лужайки на пересечение 80-ой улицы и Мэдисон авеню.
В 8 вечера у нас было культурное мероприятие: посещение бродвейских шоу. Часть нашей группы пошла в оперу, а часть, включая меня, на мьюзикл «Мамма миа!». Билеты нам оплачивала принимающая сторона. 125 долларов. Времени было ещё много. Дойти не торопясь, пешком, до пересечения Бродвея и 50-ой улицы, где было здание, в котором шёл мьюзикл – минут 30. Потому я вернулся в одно кафе под открытым небом на берегу водоёма, носящего имя Жаклин Онассис (бывшая Кеннеди), которое по многим фильмам известно как кафе для миллионеров. В субботний вечер кафе уже было заполнено людьми в очень строгой и скромной одежде. Меню на входе гласило, что чашка кофе здесь стоит 9 долларов. В кафе попроще в этом же парке за трёхсотграммовый стакан брали 1,5 бакса.
С ёмкой сумкой и без галстука я тут явно был посторонним. Но раз это страна для всех, то я всё-таки решил посидеть на местах для миллионеров. С краешку, недалеко от входа, под деревом. Металлическое сиденье было невероятно удобным и физиологичным. Сидеть на таком – одно удовольствие. Тут же появился официант, спросил, чего желаю. Спасибо, ничего, просто посижу немного. Официант принёс бесплатный стакан воды со льдом.
Американский общепит отличается от российского тем, что старается сэкономить за счёт клиента на напитках. Любой стакан жидкости сначала до верха наполняют крупными кусками льда, заняв процентов 70 места, а между кусками льда вливают немного жидкости. Мы со второго дня научились заказывать напитки безо льда, что вызывало быструю гримасу неудовольствия у официантов. Американцы почему -то послушно платят за лёд как за сок или более дорогую воду. Здесь же я не спорил, хотя была хулиганская мысль потребовать воду безо льда.
Миллионеры постепенно заполняли столики. У всех было очень сдержанное поведение. Когда я уже уходил из кафе, оставив по американской традиции доллар официанту, на входе рассмотрел женщину, чей мужчина говорил тихонько по телефону. За столами по мобильным никто не говорил. Строгое чёрное платье, и на шее нитка крупного жемчуга. Всего – жемчужин 20, но крупные, и разного оттенка. Строго под подбородком очень тёмные, за спину более светлые. По дороге в парк я проходил мимо здания «Тиффани», и в витрине видел подобное же ожерелье из крупных жемчужин разных цветов. На нём стояла чисто американская цена: 19 999,99 (без налога). Видеть 20 тысяч на шее скромно одетой женщины мне раньше не приходилось.
Перед зданием мьюзикла стояла довольно большая толпа. Некоторое время я подождал своих попутчиков. Во время проверки билетов проверили и содержимое сумки.
– Зачем это тебе? – спросил чёрный охранник?
– Новая. Вот чек.
– Проходи – посмотрев на время покупки в чеке, сказал охранник.
Про наши места в зале можно было сказать любимой фразой нашего уже почти родного переводчика Александра: «есть хорошая новость, и не очень хорошая». Не очень хорошая заключалась в том, что это был самый левый край довольно большого партера, и нам предстояло смотреть сбоку. Хорошая заключалась в том, что сзади мест уже не было, а была высокая деревянная стенка. Хорошо это было вот почему. В Америке очень ценят свои авторские права. Любая съёмка именно этого мьюзикла была строго запрещена. И когда в зале вдруг мелькала вспышка незнакомого с этим правилом зрителя, к нему ланью кидалось несколько охранников. Мы же могли потихоньку включить камеры на видеорежим и снимать сколько угодно. Никто этого не мог видеть. На этот мьюзикл пришли Александр, Мария, Ольга, Олег, Евгений, и я. У нас была обычная видеокамера, которая, похоже, работала почти всё шоу.
Перед началом представления стоявший рядом охранник предложил нам взять специальные подушки, чтобы было повыше. Мы взяли по две. Александр переводил нам наиболее сложные и важные моменты, а мы передавали переводы друг другу по цепочке.
После шоу Александр, Олег и Евгений остались в центре, а мы с Ольгой и Марией поехали в отель. Долго ловили такси. Несмотря на то, что «таксей в Нью Йорке больше, чем людей», поймать вечером на Бродвее машину почти нереально. Поэтому мы перешли на соседнюю улицу.
Водитель хоть и был ньюйоркский чернокожий, маленький, худенький, лет 20-ти, но города не знал совершенно. Пришлось указывать ему маршрут. Он возражал: часть улиц на все выходные закрыта. В итоге ехать пришлось по большому кругу, то и дело натыкаясь на надписи, что до шести утра понедельника улица для проезда закрыта. Поездка до отеля заняла у нас примерно 30 минут и стоила 26 долларов.
Самолёт на Питтсбург на следующий день вылетал в 14.55. Поэтому в аэропорту нужно было быть не позже часу дня. Выезд из отеля был назначен на 11 утра.
С 8.30, после завтрака пиццей, мы с Андреем пошли поснимать Бруклинский мост. Грандиозное старинное сооружение. Вернулись к 10.30. Заплатили по счёту дорожными чеками огромную сумму и начали грузиться в автобус. Автобус отъехал от отеля только около 11.30, поскольку часть делегатов любит собирать сумки утром. Александр просил всех с отъездом в аэропорт никогда не опаздывать: «Если мы можем опоздать на встречу или на обед, то к самолёту мы опаздывать не должны». Позже мы не нарушали этого правила.
Вылетали мы в Питтсбург из «ДжиЭфКей» – аэропорт имени Кеннеди, также один из символов Америки, поскольку большинство международных рейсов летают именно отсюда и прилетают сюда.
Шмон/досмотр был ещё в новинку. За неделю мы от него отвыкли. Получили посадочные талоны на стойке регистрации багажа. У некоторых коллег возникли сложности: вес одного чемодана не может быть больше 50-ти фунтов (23 кг). А за второй чемодан многие авиакомпании с 1 мая начали брать по 25 долларов. «Джет Блю», самолётом которой мы летели, у себя этого правила ещё не ввела, поэтому перекладывание части вещей прямо у стойки во второй или даже третий чемодан было бесплатным. Вес ручной клади не ограничивался. Ограничивался только объём. И если в небольшой сумке лежит 50-100 килограмм свинца, а он несёт его с лёгкостью и улыбкой – то можно входить в салон, это дело пассажира…
Во время досмотра положено разуваться. Когда я клал в предложенный пластиковый тазик свои туфли, то подумал, что нехорошо пачкать его, и перевернул туфли подошвами вверх. Подошвы были ярко чёрные, чистые. А на самих чёрных туфлях не было и намёка на запылённость. Потом я стал обращать на это внимание в каждом аэропорту, и до конца поездки в порядке эксперимента ни разу не вытирал туфли даже салфетками. И до конца поездки они тускло поблёскивали, а подошвы оставались чистыми и чёрными…
За пределами аэропорта мы не догадались пообедать. А приехали мы сильно заранее. И ждали больше двух часов. Поэтому есть хотелось. Часть группы почти сразу поехали на автобусе-шаттле к терминалу. Им кто-то сказал, что там есть кафе. Я остался пока в этом здании, поскольку увидел забегаловки, а в них знакомые блюда, которые можно есть без опасения, что не понравится. Внутри аэропорта, за контролем безопасности, цены ощутимо выше. Если на улице пакет бананов килограмма на 2 стоит 2-3 доллара, то здесь 1 банан – 1,5 доллара. Сэндвичи и пицца тоже были значительно дороже. В терминал я поехал примерно за час до вылета.
