Моя система воспитания. Педагогическая поэма

Автор

Антон Семенович Макаренко

Год написания книги

1935

<< 1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 200 >>

На страницу:

Перейти

93 из 200

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

– Принеси их скорее сюда, бо эти уже никуда не годятся, – показывает Лапоть свои руки под общий хохот.

– Ага! – говорит Галатенко.

Он понимает, что смеются все над словами Лаптя, а может быть, и над ним. Он изо всех сил старался не сказать ничего глупого и смешного, и как будто ничего такого и не сказал, а говорил только Лапоть. Но все смеются еще сильнее, молотилка уже стучит впустую, и уже начинает «париться» Бурун:

– Что тут случилось? Ну, чего стали? Это ты все, Галатенко?

– Та я ничего.

Все замирают, потому что Лапоть самым напряженно-серьезным голосом, с замечательной игрой усталости, озабоченности и товарищеского доверия к Буруну, говорит ему:

– Понимаешь, эти руки уже не варят. Так разреши Галатенко пойти принести запасные руки.

Бурун моментально включается в мотив и говорит Галатенко немного укорительно:

– Ну, конечно, принеси, что тебе – трудно? Какой ты ленивый человек, Галатенко!

Уже нет симфонии молотьбы. Теперь захватила дыхание высокоголосая какофония хохота и стонов, даже Шере смеется, даже машинисты бросили машину и хохочут, держась за грязные колени. Галатенко поворачивается к спальням. Силантий пристально смотрит на его спину:

– Смотри ж ты, какая, брат, история…

Галатенко останавливается и что-то соображает. Карабанов кричит ему с высоты соломенного намета:

– Ну, чего ж ты стал? Иди уже.

Но Галатенко растягивает рот до ушей. Он понял, в чем дело. Не спеша он возвращается к рижну и улыбается. На соломе хлопцы его спрашивают:

– Куда это ты ходил?

– Та Лапоть придумал, понимаешь, принеси ему запасные руки.

– Ну, и что же?

– Та нэма у него никаких запасных рук, брешет все.

Бурун командует:

– Отставить запасные руки! Продолжать!

– Отставить, так отставить, – говорит Лапоть, – будем и этими как-нибудь.

В девять часов Шере останавливает машину и подходит к Буруну:

– Уже валятся хлопцы. А еще на полчаса.

– Ничего, – говорит Бурун. – Кончим.

Лапоть орет сверху:

– Товарищи горьковцы! Осталось еще на полчаса. Так я боюсь, что за полчаса мы здорово заморимся. Я не согласен.

– А чего ж ты хочешь? – насторожился Бурун.

– Я протестую! За полчаса ноги вытянем. Правда ж, Галатенко?

– Та, конечно ж, правда. Полчаса – это много.

Лапоть подымает кулак.

– Нельзя полчаса. Надо все это кончить, всю эту кучку, за четверть часа. Никаких полчаса!

– Правильно! – орет и Галатенко. – Это он правильно говорит.

Под новый взрыв хохота Шере включает машину. Еще через двадцать минут все кончено. И сразу на всех нападает желание повалиться на солому и заснуть. Но Бурун командует:

– Стройся!

К переднему ряду подбегают трубачи и барабанщики, давно уже ожидающие своего часа. Четвертый сводный эскортирует знамя на его место в белом доме. Я задерживаюсь на току, и от белого дома до меня долетают звуки знаменного салюта. В темноте на меня наступает какая-то фигура с длинной палкой в руке.

– Кто это?

– А это я, Антон Семенович. Вот пришел к вам насчет молотилки, это, значит, с Воловьего хутора, и я ж буду Воловик по хвамилии…

– Добре. Пойдем в хату…

Мы тоже направляемся к белому дому. Воловик, старый, видно, шамкает в темноте:

– Хорошо это у вас, как у людей раньше было…

– Чего это?

– Да вот, видите, с крестным ходом молотите, по-настоящему.

– Да где же крестный ход! Это знамя только. И попа у нас нету.

Воловик немного забегает вперед и жестикулирует палкой в воздухе:

– Да не в том справа, что попа нету. А в том, что вроде как люди празднуют, выходит так, будто праздник. Видишь, хлеб собрать человеку – торжество из торжеств, а у нас люди забыли про это.

У белого дома шумно. Как ни устали колонисты, все же полезли в речку, а после купанья и усталости как будто нет. За столами в саду радостно и разговорчиво, и Марии Кондратьевне хочется плакать от разных причин: от усталости, от любви к колонистам, оттого, что восстановлен и в ее жизни правильный человеческий закон, попробовала и она прелести трудового свободного коллектива.

– Легкая была у вас работа? – спрашивает ее Бурун.

– Не знаю, – говорит Мария Кондратьевна. – Наверное, трудная, только не в том дело. Такая работа все равно – счастье.

За ужином подсел ко мне Силантий и засекретничал:

– Там, это, сказали вам, здесь это, передать, значит: в воскресенье к вам люди, как говорится, придут, насчет Ольки, видишь, какая история.