Святой нимб и терновый венец

– Да, да, это нам понятно, милая. Не хочешь ли немного пирога с ревенем?

Элька выбежала из родительского дома и, прыгнув в машину, умчалась в Гамбург. За прошедшие с тех пор без малого тринадцать лет она несколько раз пыталась снова и снова заговорить с родителями на щекотливую тему, но каждый раз они делали вид, что ничего не понимают, и немедленно переводили разговор на повседневные предметы.

Комиссарша со временем убедилась в том, что отец и матушка выбрали изумительную стратегию: делали вид, что ничего не изменилось. Они по-прежнему регулярно напоминали ей, что давно пора обзавестись семьей, то есть любящим мужем и как минимум тремя отпрысками. Ее влечение к женщинам они считали блажью горожанки, неловкой попыткой досадить семье и не воспринимали слова Эльки всерьез. Матушка нахваливала ей все новых и новых кандидатов в супруги, а отец громыхал, заявляя, что лесбиянки в действительности – обжегшиеся на мужчинах дамочки, которым требуются сильная мужская рука и размеренный распорядок жизни...

– Дорогая, нам пора! – услышала Элька голос одной из своих теток. Она встрепенулась, выныривая из воспоминаний, – многочисленные родственники небольшими группками покидали кладбище. – Не забывай, нам предстоят еще поминки!

Комиссарша Шрепп, с унынием взглянув на нескончаемую вереницу участников скорбной церемонии, уселась за руль своего «Форда-Эскорта» и порулила в сторону родительского дома. Она пообещала себе, что отдаст дань умершей тетушке и пробудет в семейном гнезде до вечера. Наверняка родители захотят, чтобы она осталась и на выходные, но Элька не желала задерживаться в деревушке и намеревалась тем же вечером вернуться в Гамбург. Она сошлется на неотложную работу (что отчасти правда), а также на то, что ее ожидает подруга (это была ложь). Со своей последней любовницей она рассталась почти полгода назад и с тех пор зализывала душевные раны; в квартире ее дожидалась только одна дама – трехцветная толстая кошка по кличке Ангела Меркель, вверенная по причине сегодняшней поездки в Шлезвиг-Гольштейн заботам коллеги и помощника Эльки долговязого Йохана Пилярски.

Спустя четверть часа, заглушив мотор, Элька поднялась по ступенькам родительского дома. На первом, как, впрочем, и на втором, этаже и даже в подвале гудели голоса. У Эльки имелось четыре брата и три сестры. Все они, за исключением младшего Штефана, которому только недавно исполнилось восемнадцать, были людьми семейными. Комиссарша толком не знала, сколько именно у нее племянников и племянниц, ибо ее братья и сестры вместе со своими женами и мужьями, в отличие от многих немцев, которые, как и сама Элька, предпочитали жить в одиночестве и не намеревались обзаводиться потомством, прикладывали все силы для улучшения негативной демографической ситуации в Федеративной Республике. На ее малой родине время, казалось, остановилось: мужчины трудились, дабы прокормить семью, женщины, не помышляя об эмансипации, вели домашнее хозяйство и рожали новых и новых детишек, и все были довольны жизнью.

– Даниэль! – раздался зычный женский голос, и Элька увидела, как на зов повернули головы сразу три или четыре мальчугана.

Комиссарша подошла к шведскому столу, положила на свою тарелку немного салата и, забившись в угол, принялась сосредоточенно жевать. Там ее и обнаружил отец. Герр Гюнтер Шрепп, высокий полный мужчина лет шестидесяти пяти с короткими седыми волосами и красным обветренным лицом, потрепал старшую дочку по плечу и заявил:

– Элька, я читал о твоем последнем расследовании в газетах! Все ловишь этого душителя в поездах? На его совести уже восемь жертв!

– Девять, – поправила отца Элька и вздохнула. Она знала, что последует за восхвалением ее подвигов: отец наверняка заведет речь о том, что у него на примете имеется порядочный и, что важнее всего, богатый молодой человек, который страстно желает познакомиться со знаменитой гамбургской комиссаршей.

К ним присоединилась фрау Аннелиза Шрепп, матушка Эльки. Невысокая, подвижная, с живым лицом и черными вьющимися волосами, она выглядела как постаревшая копия своей старшей дочери.

– Вы слышали, что сказал господин пастор? – спросила матушка и, не дожидаясь ответа, сообщила очередную сплетню: – Он знает, кому покойная тетушка Иоганна отписала все свое имущество.

– Да что ты? – изумился герр Шрепп.

Элька поморщилась.

– И откуда же у него подобные сведения? Неужели достопочтенный пастор ненароком вскрыл конверт с последней волей тетушки?

Матушка, всплеснув руками, ответила:

– Ему об этом сообщила ключница церкви, а та узнала от своей соседки, которая является кузиной дамы, что убирается у сестры адвоката, составлявшего завещание тетушки Иоганны.

Фрау Шрепп смолкла, и супруг подстегнул ее вопросом:

– Так не томи, кто же все унаследовал? Уверен, что мы. У старушки больше не было наследников. Я знаю, у нее денег куры не клюют, хоть она и скромно жила. Один домина чего стоит! А еще она вела речь о каких-то акциях. Не забывай, кстати, и о коллекции картин, о драгоценностях...

Эльке сделалось невыносимо тошно. Родители, люди далеко не самые бедные в округе, отличались северонемецкой скуповатостью (или, как формулировал отец, – рачительностью) и тряслись над каждым пфеннигом, вернее, евроцентом. И о чем они могут говорить на поминках тетушки Иоганны? Конечно же о том, кому и что она завещала!

Фрау Шрепп, оглянувшись по сторонам, чуть понизила голос:

– Слушайте... Все равно это станет через полчаса известно каждому, да и завещание будут на днях вскрывать... Иоганна отписала все одному человеку – Эльке!

Комиссарша поперхнулась и отчаянно закашляла. Герр Шрепп принялся колотить ее увесистой ладонью по спине.

– Не хватало еще, Элька, чтобы ты подавилась и умерла! – со смехом заметил он. – Поздравляю, дочка!

Отец с матерью переглянулись, герр Шрепп снова заговорил:

– Элька, ты же знаешь, что тетушка Иоганна, хотя она вечно жаловалась на безденежье и на высокие цены в супермаркете, с голоду не пухла. Я тут прикинул... Ее усадьба стоит не меньше трехсот пятидесяти тысяч! Если выбрать правильную стратегию, можно цену процентов на тридцать, а то и на все пятьдесят поднять...

Элька уставилась в окно, за которым простирался унылый пейзаж: поля, болота и островки деревьев, а также гигантские иглы металлических ветряных мельниц, вырабатывающих электроэнергию. Отец говорил, говорил и говорил... Матушка кивала, кивала и кивала... Комиссарша молчала. Все сводилось к одному: она должна доверить управление неожиданным богатством, свалившимся на ее голову, родителям, которые сумеют и старинный особняк тетушки привести в порядок, и выбить нужную цену за угодья, и выгодно продать картины с драгоценностями.

К ним подошли несколько человек: дядя Манфред и тетя Андреа Хюбнер, родственники с материнской стороны, а также их сынок Райко, кузен Эльки, в компании со своей пресной супругой Уши. Тетка и дядька принялись энергично поздравлять Эльку, и комиссарша подумала, что поминки превратились в фарс: никто не скорбел по поводу кончины тетушки Иоганны, о ней, собственно, все забыли в тот момент, как только гроб соскользнул в могилу. Многочисленные дети и подростки сновали сейчас по дому, крича и смеясь, родственники оживленно беседовали друг с другом, соседи от пуза наедались, пастор был уже подшофе, кто-то целовался в коридоре, а во дворе слышались звуки хип-хопа.

Комиссарше Шрепп страстно захотелось одного: оказаться как можно дальше от родителей, родственников и их отпрысков, в гамбургской квартире, и сесть вместе с трехцветной Ангелой Меркель на диван рядом с лазерным проигрывателем, исторгающим «Реквием» Моцарта.

Элька обладала способностью отключаться – делала вид, что внимательно слушает собеседника, а на самом деле ныряла в собственные мысли. Она зачастую применяла этот нехитрый трюк во время совещания у начальства. Вот и теперь тетка и дядька, как рыбы, раскрывали рты, однако Элька ничего не слышала. Комиссарша блаженно кивала головой и думала о том, что пробудет здесь еще час – всего лишь шестьдесят минут! – и наконец отправится домой.

– Вот и отлично! – вернул ее к действительности пронзительный голос тети Андреа. Она обернулась, поманила кого-то рукой и добавила: – Я уверена, что он тебе понравится, Элька. Он серьезный мужчина, работает в банке...

Комиссарша с ужасом поняла, что, впав в нирвану, кивком головы дала согласие на знакомство с одним из очередных кандидатов в мужья. Она подумала: не завизжать ли ей на весь дом, полный родичей, соседей и деревенского истеблишмента в лице пастора, начальника пожарной охраны и аптекарши? Подобная выходка наверняка пришлась бы по душе обожавшей розыгрыши тетушке Иоганне. Элька вообразила выпученные глаза дядек и теток, кузин и кузенов, племянников и племянниц, выпавшую на пол вставную челюсть пастора и вставший дыбом парик главы деревенского самоуправления. Наступила бы тишина, все бы замерли, никто бы ее не задержал, и тогда она смогла бы усесться в машину и смыться с ненавистной малой родины. Возможно даже, что родители оставили бы ее наконец в покое и позволили на пятом десятке жить так, как она того желает, а не так, как это требуется им.

Элька еле сдержалась, чтобы не осуществить задуманное. Собственно, она уже даже набрала в легкие воздуха, как вдруг узрела видение. Или, может быть, призрака? Перед ней стояла тонкая белокожая девушка с распущенными светлыми волосами, высокими скулами и удивительными, чуть раскосыми зелеными глазами. Такой Элька всегда представляла себе мадам Клавдию Шоша, одну из героинь «Волшебной горы», своего любимого романа.

Тетя Андреа, задвинув девушку своим крупным бюстом в сторону, объявила:

– Вот и наш Тобиас! Родной брат Уши, супруги Райко! Он увлекается криминологией, Элька, не пропускает по телевизору ни одной серии «Места преступления»!

Элька без всякого интереса взглянула на сутулого и лысоватого субъекта с кроличьим оскалом, большой лысиной, обрамленной остатками соломенных кудрей, в мешковатых брюках, рубашке навыпуск и в старомодных очках. Тип протянул ей волосатую руку, и Элька с отвращением пожала вялую мокрую ладонь. Комиссарша наступила Тобиасу на ногу, и пока тот ойкал, отпихнула его в сторону. Видение, поразившее ее, не исчезло.

– Ах, это Габи, родная сестра Тобиаса, – небрежно произнесла тетя Андреа. – Милочка, принесите мне, пожалуйста, еще сосисок!

Ангел Габи удалилась. Смотря ей вслед, Элька подумала, что девушка прелестна, как отражение солнца в капле утренней росы. Вообще-то комиссарша предпочитала темнокожих и черноволосых подруг и была уверена, что ее тип – средиземноморские смуглянки, но сейчас она была очарована совершенно противоположной красотой.

– Я столько слышал о вас, комиссар! Вы разрешите мне называть вас Элькой? – бормотал тем временем Тобиас.

Комиссарша нехотя взглянула на зануду и подумала, что арестует его и посадит в камеру предварительного заключения, если он будет и впредь ей докучать. И как у такого страшилища могла оказаться такая очаровательная... нет, попросту божественная младшая сестра?

Отец подтолкнул Эльку к Тобиасу и доверительно шепнул дочери на ушко:

– Удели нашему гостю чуть-чуть внимания. Его в следующем году прочат в директора филиала банка! Он получает не меньше двенадцати тысяч в месяц! И до сих пор не женат! Не тушуйся, Элька!

Габи все не было. Эльку вместе с Тобиасом выпихнули в сад. Банкир продолжал что-то бубнить себе под нос. Элька, заметив его сестру, даже не извинившись, покинула его и подошла к Габи. Комиссарша заметила, как девушка смутилась.

Вести беседу с Габи было чрезвычайно легко. Через пару минут, правда, к ним присоединился Тобиас, но его присутствие женщины игнорировали. Элька могла поклясться, что в раскосых глазках Габи мерцает таинственный огонь. Девушка – что за совпадение! – изучала в Гамбургском университете литературоведение и романистику. Габи пожелала бокал сока, и Элька самолично принесла ей напиток. Когда комиссарша передавала бокал девушке, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Эльке показалось, что она сейчас упадет в обморок от волнения.

– Благодарю вас, Элька, – произнесла Габи, и сердце комиссарши сладко заныло. Тобиас, ничего не понимая из происходящего, продолжал вести разговор как бы сам с собой. Женщины, засмеявшись, зашли из сада в дом.

Элька решилась: сейчас или никогда. В коридоре никого не было. Она дотронулась до руки Габи. Девушка обернулась, и по ее взгляду комиссарша Шрепп поняла: студентка не отвергнет ее!

Пальцы комиссарши дотронулись до льняных волос Габи, изумрудные глаза девицы засверкали. Элька приблизилась к студентке, еще немного... Ей было абсолютно безразлично, что подумают пастор и адвокат, губы Габи были так близко...

– Труп! Труп! Труп! – раздались вопли и визги.

Элька отпрянула от Габи, и в тот же момент коридор наводнился людьми. Со стороны сада возник перепуганный Тобиас, из зала появился встревоженный герр Шрепп.

– Элька, ты нам нужна! – заявил отец.