Он был худощавый и жилистый, но какой-то высохший.
Вода в котелке закипела махом, и Агафья Ефимовна высыпала в него добрую половину содержимого мешочка. Остальное аккуратно завязала и сказала Ритке:
– Отнеси обратно. И захвати покрывало с дальней лежанки.
Ритка подчинилась беспрекословно. Так-то характер у неё мерзкий, но тут я даже удивился, как она с охотой и в точности выполняла все поручения Агафьи Ефимовны.
А Агафья Ефимовна зачерпнула кружкой из котелка и, напевая, пошла вокруг охранного круга. Через каждые два-три шага она быстро окунала пальцы в кипяток и брызгала на… На прозрачную радужную стену, которая выросла из черты и куполом сомкнулась над очерченным местом, закрывая Григория Ефимовича от нас. Или нас от того, что находилось там, внутри охранного круга… Не от Григория Ефимовича же?..
Агафья Ефимовна успела трижды обойти закрытое место, когда прискакал Дёма. Он, как сумасшедший, прилетел со стороны леса и сразу к черте… Весь вздыбленный, хвост трубой.
Остановился настороженный перед линией, постоял, поводил носом, пошевелил ушами, повертел башкой, изучая что там. Потом успокоился, шерсть улеглась.
Вдоль черты, словно вдоль стеночки, посолонь обошёл по краю охранный круг и направился ко мне. Тут же залез на руки и ткнулся мордашкой в лицо, мол, я проверил, теперь всё будет в порядке.
Я погладил Дёму и взялся за берёсту, начал резать новые цины.
Дёма тут же решил, что я делаю для него игрушку. Принялся ловить цины, охотиться за ними, совершенно не давая мне работать.
Игривое настроение котёнка и мерное посапывание Чёрного немного успокоили меня. Но лишь немного. Потому что Агафья Ефимовна нервничала. Это было видно.
Она вылила в ведро с холодной водой содержимое котелка. Отдала котелок Мишке и сказала, чтобы он ополоснул его и принёс ещё воды – для чая. Поднесла ведро к черте и спросила Григория Ефимовича:
– Сам сможешь?
От боли, которая прозвучала в её голосе, у меня скребнуло на душе.
– Постараюсь, – проскрипел в ответ Григорий Ефимович.
Агафья Ефимовна, напевая заговор, всунула ношу в призрачную стену. Ведро, да и сама Агафья Ефимовна, моментально покрылись радужной плёнкой.
Чёрный встрепенулся. Дёма бросил берёсту, зашипел и выгнулся дугой, шерсть на загривке встала дыбом.
Но Агафья Ефимовна уже поставила ведро внутри охранного круга и, продолжая петь, отступила от черты.
Радужные всполохи пробежали по ней и померкли.
Дёма с Чёрным успокоились, но от игривого и расслабленного состояния не осталось и следа. Теперь они оба внимательно наблюдали за происходящим.
Григорий Ефимович, с трудом встав на колени, начал мыться. Он зачерпывал воду горстями и лил на себя. Может, мне показалось, но вода с него стекала чёрная. И сразу уходила в землю. Как-то слишком быстро уходила… Словно проваливалась!
Пришёл Боря, принёс рябиновых веточек.
– По числу живых? – спросила Агафья Ефимовна.
– Да, – ответил Боря. – И Дёме с Чёрным тоже.
Агафья Ефимовна коротко глянула в мою сторону и ничего не сказала. Забрала веточки и начала втыкать их в черту, повторяя снова и снова: «Встань, рябина красная перводеревом, густым забором, дай дорогу живым, закрой путь мёртвым. Через заслон мой мёртвому не пройти, зло в наш дом не пронести. То, что живо, пусть к небу тянется, что мертво, пусть в землю уйдёт. Слово моё крепкое, слово моё твёрдое. Да будет так!»
Когда осталась не воткнутой только одна веточка, Агафья Ефимовна раскрыла покрывало.
Григорий Ефимович к тому времени вылил всё содержимое ведра на себя. Поднялся и там, где в ограде не доставало веточки, словно в калитку, шагнул к Агафье Ефимовне.
Едва он переступил черту, как Дёма зашипел, а Чёрный заметался.
Агафья Ефимовна накинула на Григория Ефимовича покрывало и быстро воткнула последнюю веточку рябины. Потом обняла брата и повела его к ручью.
Одежда и ведро остались внутри круга. И я вдруг понял, что там они теперь и будут.
Пришёл Илья и сел к огню. Он был какой-то потерянный, как будто чурбаном по башке приложили. Протянул руки к пламени, словно сильно замёрз.
«Ну да, – подумал я. – Вода-то в ручье холодная, а он вон сколько черпал её в дырявую бадью!»
Я так подумал и сам себе не поверил. Потому что было ощущение не простого холода, а смертного.
Не, Илья не был ходячим трупом, но как-то… словно опалило его этим холодом… Не знаю, не могу подобрать слов.
Мне очень хотелось посмотреть, что там делают Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович. Но никакая сила не заставила бы меня сейчас подняться и пойти туда. Поэтому я просто сидел и плёл.
Молчание у костра висело недолго.
– Ну и что скуксились? – спросила Ритка, она, подбоченясь, стояла рядом с Ильёй. – Мишка, давай котёл на место, еду варить надо! И чай тоже греть ставь! Ар, помогай ему, чего стоишь?
Я даже не сразу понял, что она так обращается к Арику. Он тоже удивился, но подхватил жердину за другой конец, и они вместе с Мишкой водрузили котёл и плоский котелок на огонь.
– Овощи почищены? Порезаны? – обратилась Ритка к девчонкам. – Хватит сидеть!
– Ты чё это раскомандовалась? – взбунтовалась Марина.
Я, признаться, был с ней абсолютно солидарен.
– Ритка, притухни! – поддержала Марину Светлана.
– Да я-то притухну, а люди не жрамши будут, пока вы тут кисните!
Ритка взяла ветку с привязанной ложкой и принялась остервенело мешать зашкворчавшие овощи.
Но молчала Ритка недолго. Через минуту переключилась на парней:
– Мишка, дрова готовь, чего стоишь? Ар тащи ветки, нефиг без дела тухнуть!
Те не стали спорить. Мишка взялся за топор, а Арик начал подтаскивать ему длинные сухие ветки, а потом складывать нарубленные в поленницу неподалёку от костра.
Светлана с Мариной переглянулись, и Светлана начала резать морковку дальше.
Марина потянулась к ножу, который отбросила Агафья Ефимовна, но Ритка остановила её
– Не трожь!