Доктрина спасения

В любом случае, пока что я беспомощна и ничего не могу с этим поделать.

Остается ждать. Тело болит от побоев, желудок настойчиво требует пищи, тем не менее, смерть от голода мне не грозит. Моряки вообще привычны к скудному пайку, а уж когда вы постоянно пересекаете океан, порой и бочонок соленой рыбы растягивается на декаду… уф, о еде лучше вообще не думать. Сейчас я бы сожрала и старый сапог.

Жаль только, что никого из моих людей здесь нет, а выкручиваться как-то надо. Если не выкручиваться, жизнь может закончиться весьма скоро и трагично. Даже статуи трехметровой не воздвигнут и эпитафию на надгробии не напишут. Мол, дерзкая, безрассудная, как жила, так и померла. Насчет безрассудной – согласна. Кто мне мешал окружить замок, что и не замок, а так, хорошо укрепленное поместье, хотя бы солидной стеной?

Да и стены порой не помогают, я многое слышала, к примеру, о грайрувской Тайной Канцелярии и методах их работы, однако вживую сталкиваться пока не доводилось. Чувствую, над похищением поработали не менее умные головы. Как-то вызнали про наш славный поединок с рейдером, затем разнюхали, что ранее Фастольф пожаловал мне земли аж целого баронства. Нашли замок – ну, как замок, укрепленное поместье – вырубили стражников и верного Сейтарра сонным заклятием или газом, чтоб не поднимать лишнего шума, и скрылись в ночи.

Мимо протащили изрыгающего проклятья мужчину в одном сапоге. Вернее, кроме сапога на нем вообще ничего не было. Оригинальный костюм.

Я окончательно разлепила заплывший левый глаз и покосилась на новоприбывшего. Два стражника, один дюжий и рослый, второй, наоборот, какой-то хлипкий, протащили его дальше по тускло освещенному коридору и забросили в камеру, судя по железному лязгу дверной решетки.

– Я буду жаловаться!

– Жалуйся, – гоготнул один из «носильщиков». – Хоть до утра жалуйся, не поможет.

– Да вы знаете, кто я такой?!

– Бродяга? – предположил второй голос. Первый возразил:

– Скорее, вор. Гляди, какая рожа. Точно вор, только голый почему-то.

– Вы… вы… я так этого не оставлю!

– Не оставляй, – покладисто согласился конвоир. Бок о бок с товарищем они развернулись и направились к лестнице наверх. Я удивленно проводила их взглядом, затем обратилась к сержанту:

– Здесь так принято? Просто хватаешь человека и в тюрьму его?

– Тут особый случай, – нехотя сказал он. – Такой, когда уважаемое лицо города может накидаться вдрызг, а затем перекинуться и пытаться съесть пару-тройку детей. Ингельмы – верберы, весь их чертов род.

– Верберы?

– Оборотни-медведи. Вообще, доселе их шалости ограничивались воровством меда с крестьянских пасек и разгромом винного погреба госпожи Ату, но сейчас – действительно опасно, – сказал сержант, настороженно смотря в конец коридора. Проклятия прервались, донесся хриплый рев, а затем – мощные лязгающие удары.

– Надеюсь, что решетка выдержит, – невесело проговорила я. Служивый, хоть и промолчал, думаю, был того же мнения. Не очень комфортно оказаться в застенках с разъяренным медведем – если он не сможет выломать решетку, то попробовать на прочность стены между камерами ему вполне под силу. Любопытно, как же они его скрутили, такого грозного.

Со временем грозный вербер снова перекинулся в человека и затих. Я ухитрилась немного поспать, повалившись набок, затем стражники пинками разбудили меня и подали трапезу. Руки освобождать не стали, просто влили из щербатой миски безвкусное жирное варево, вероятно, похлебку. Заботливые люди.

А к вечеру пришел Фирт.

Стража по непонятной мне причине отнеслась к нему более чем уважительно, хотя никаких особых знаков на его одежде я так и не рассмотрела. Да и сама одежда… не сказать, что богатая. Обычный плешивый крестьянин с кривым носом и выдающейся вперед челюстью, в холщовой рубашке и шерстяном жилете поверх, подпоясан толстым кожаным ремнем с карманами и крючьями. Штаны наездника, с мягкими вставками из темной ткани, заправлены в высокие поношенные сапоги.

Ни меча, ни ножа, лишь короткая дубинка на поясе, двигается вовсе не как боец. Возможно, имеет значение не то, кем он является, а кто его послал? Тогда легко объяснить и угодливость капитана с сержантом, и даже некое… раболепие, что ли, остальных служак.

Один из солдат поспешно открыл решетку, Фирт вразвалочку подошел ко мне, придирчиво ощупал плечи, грудь, живот, бедра, отбросил в сторону прядь волос и бесстрастно посмотрел на лицо. Хотелось его укусить, но тело отчаянно било в тревожный колокол: нельзя, нельзя, нельзя! Мол, чем больше побоев ты перенесешь, тем меньше шанс сбежать по дороге. Тем не менее, я прекрасно понимала, что подобного шанса мне не дадут.

Все закончилось, когда визитер зашел со спины и огрел по затылку дубиной.

Очевидно, в сонных заклинаниях он не силен.

Я еще несколько раз приходила в себя от тряски, но упорно проваливалась обратно в болотную черноту. Похоже, мы все дальше и дальше удалялись на юго-запад, однако осознать это было нелегко – голова завязана в вонючий мешок, руки и ноги скованы, а шевелиться нет никакой возможности. Поверх всего Фирт еще и связал меня веревкой.

Ни разу не удалось услышать, как он с кем-то говорит. Вообще, голос посредника, так я уже привыкла именовать его, оставался загадкой. Он не проронил ни слова ни там, в управе или тюрьме, ни по дороге. Нем? Возможно.

Потеряв счет времени, я в редкие минуты просветления перебирала в уме способы побега, и, к великому сожалению, не нашла ни одного подходящего. Лишенная возможности творить магию, полураздетая, обезоруженная и, вдобавок, крепко опутана цепями и веревками. Я даже вывалиться из повозки не могла, да и мой извозчик сразу бы заметил.

Та самая рыба со сломанной спиной, демоны ее раздери.

Не везут так далеко для казней, особенно показательных. Чего-то они от меня хотят, какой-то выгоды. Не планируются такие похищения просто с целью отправить на каменоломни… здесь нечто иное.

Что, я пока и сама не знала. А попутчик не слишком спешил рассказывать, да и вообще – делиться любой имеющейся информацией.

На четвертый или пятый день Фирт сорвал с головы мешок, распутав веревку на шее, и рассыпал перед носом несколько вареных плодов репы. Я затравленно посмотрела на него, а потом вгрызлась в овощ, дергаясь всем телом. Голод я испытывала еще трое суток назад, истощение – вчера, а сегодня я была готова сожрать чьи-нибудь сапоги. Даже грязные.

Он внимательно смотрел, как хватаю с шершавых, занозистых досок еду, затем кивнул и направился к лошади. Пользуясь моментом, я с усилием перевалилась на спину и, все еще жуя, подняла голову. Слева и сзади – неприступная громада горы Рид, но в остальном совершенно незнакомая местность.

В первые дни пути я пыталась кричать, издавать как можно более громкие звуки, чтоб привлечь внимание людей. Однако, все, чего удавалось добиться – очередной пинок. Он нарочно выбирал самые безлюдные дороги, видимо, опасаясь заезжих авантюристов, разбойников, благородных рыцарей… да мало ли кто мог заинтересоваться чересчур громким содержимым телеги?

Не повезло. Моя удача на время переметнулась в стан врага. Надеюсь, вернется еще – иначе не сносить мне головы.

Я потеряла счет времени. Телега, кажется, ежечасно тряслась все больше, и к концу путешествия тело совсем потеряло чувствительность. Только успела почувствовать сквозь неровный сон, как чьи-то сильные руки поднимают меня за веревки и швыряют на землю. Никакого милосердия – дух вышибло настолько, что некоторое время не могла даже сделать вдох. Мешок снова сдернули, я услышала короткое «Твою мать» и почувствовала, как с ног срезают веревки.

Мужчина – человек звероватого вида с лицом, будто бы небрежно вырубленным из гранитной скалы, свирепо осмотрел меня. По бокам от него стояли крепкие парни, одетые, как и он сам, в нечто вроде превращенного в доспех плаща с нашитыми металлическими пластинами. Видимо, еще одна отличительная черта солдат из Аргентау. Я оперлась на стену, руками ощупывая холодный камень, однако больше оглядывалась по сторонам, чем обращала внимание на очередного конвоира.

Поодаль стоял Фирт, прижимая к груди увесистый мешок с деньгами. С ненавистью посмотрев на него, я добилась только надменной усмешки в свою сторону и издевательского поклона. Мужик, стоящий передо мной, отвесил мне такой удар, что я едва не полетела на землю снова.

– Сюда смотри, – резко приказал он. Я перевела взгляд на него, слегка наклонив голову. Силен. Даже не знаю, смогла бы я справиться с таким, будучи невредимой и не связанной, а уж сейчас и подавно нет.

Он еще несколько секунд глазел, затем неожиданно достал измятую бумажку. Розыскной плакат, насколько я могу судить по просвечивающимся линиям. Расправил его, некоторое время сличал, ухитрившись собрать толстую кожу на лбу в какое-то подобие задумчивой морщины, кивнул:

– Та самая. Проваливай, Фирт.

Тот молча поклонился и торопливо направился к воротам, тщательно сбитым из толстенных бревен. Кажется, такая заслонка может выдержать натиск небольшой армии.

Местность вокруг не шибко поражала разнообразием, напоминая то ли какую-то крепость, то ли тренировочный лагерь. Справа – небольшой донжон, сложенный из бледно-коричневых камней, от него в обе стороны устремляются высокие каменные же стены, пару дощатых бараков под ними, однако на заднем плане высится громада крепости. Рядом негромко похрюкивали свиньи (запас пищи?), роясь в жирной грязи в поисках чего-то съестного, а поодаль – соломенные чучела, с любовью к искусству нанизанные на колья. Из нескольких торчали стрелы.

– Морская… Ведьма, – словно выплюнул последнее слово мой новый знакомый. – Знаешь, куда тебя привезли?

– Свиньи, грязь, окружающие меня чванливые кретины… – сделала вид, что задумалась я. – Неужели это блистательное королевство Аргентау?

Иногда, конечно, лучше промолчать.

Тем не менее, умением промолчать в нужный момент я, увы, за двадцать с лишним лет не обзавелась. Вот только покажется, что умею держать язык за зубами, как вдруг вырвется… и тактичность однозначно не входит в число моих талантов. Надо будет все же поработать над собой – если, конечно, останусь в живых.

Били недолго, но от души. Я даже закрыться от тяжелых, окованных металлом сапог толком не могла – сказалась тяжелая дорога, голод, затекшие суставы и уже перенесенные побои. Один из ударов, особенно милостивый, окончательно погасил свет в непутевой ушастой голове.

Я пришла в сознание на вонючей соломенной подстилке, уткнувшись лицом в эту самую солому и переживая то ли кошмарный сон, то ли череду жизненных событий перед тем, как окончательно умереть. Во всяком случае, распухший и сломанный нос пытался сказать, что я отнюдь не в королевских палатах, единственный худо-бедно открывающийся глаз, в котором все двоилось, это лишь подтверждал. А тело, ощущая жесткий каменный пол через тончайшую постель, выносило окончательный вердикт – меня бросили в тюремную камеру.

Уже было. Правда, тогда мне не грозила смерть просто потому, что я не умею держать язык за зубами.