Универсариум

Марк резко шагнул ко мне.

– Я хочу сделать перезапуск «Сан-Марко». Это будет что-то невероятное. Я расскажу тебе, ты поймешь. Заведений, подобных нашему, в стране не будет. Мне нужны еще третий и четвертый этажи. Да, знаю, там твои арендаторы, но ты ведь можешь этот вопрос решить.

Я ничего не отвечал. А мой компаньон продолжал заполнять мое время своей болтовней:

– Ты посмотри, до какого уровня мы дошли! «Дафна» здесь. Вишневская… Ну, да, да, признаю, она согласилась только под мое обещание, что ты будешь в зале. Но дело не в этом. Весь город знает… Скоро вся страна будет знать… Даже об этой «Русской вечеринке» будут судачить еще хрен знает сколько, фотки в журналах разглядывать, в интернете постить. Это поднимет клуб на такой уровень!.. Поэтому нам надо расти. Нам нельзя оставаться на этих жалких позициях, как сейчас. Нельзя оставаться просто рядовым ночным клубом. Нужно совершать революцию! Нужен перезапуск!

Я устало выдохнул.

– Друг, мне это сейчас не нужно. Я решил чуть отдохнуть. От всех проектов. Поэтому – извини.

Марк выглядел ошарашенным.

– Что… что значит «извини»? Да как «извини»? Как ты можешь мне говорить «извини»?! Я не справлюсь один. Мне ты нужен.

– Тебе не я нужен, а мои деньги.

Вот и он получил порцию правды в лицо.

– Деньги?! – его глаза расширились. – А знаешь, ты прав, мне деньги нужны. Это всё недешево стоит. Ты сам при желании сможешь посчитать, во сколько обошелся сегодняшний вечер. Мы ведь друзья! Как ты смеешь мне отказывать? Ты не смеешь.

Он начал меня раздражать.

– Мы должны сделать это. Мы так прогремим! Мы столько бабла на этом поднимем!.. Друг!

Знаю верную примету: если тебя долго и усердно уговаривают – значит, обманут.

– Мне это неинтересно.

– А, тебе это неинтересно! Да ты вообще ни в чем не помогаешь. Только свою долю прибыли забираешь, и всё. А я работаю один. Всё делаю один. А деньги почему-то мы распределяем на двоих, по справедливости.

Вот это зря он сюда залез.

– По справедливости?! – отрезал я.

И мой нетихий возглас был услышан всеми рядом стоящими гостями, которые уже понемногу прислушивались к выбрасываемым Марком соплям. Особенно враждебно мой клич восприняла Амалия, потому что с опаской приблизилась к мужу, будто ему сейчас грозил расстрел.

– Что это мы делим по справедливости?! Ты думаешь, я не знаю, что ты воруешь всю дорогу?! Ты думаешь, для меня секрет, что ты сначала половинил выручку, а потом обнаглел еще больше?!

А вот и еще ушат с правдой ему на голову.

Глаза Марка округлились до такой степени, что их сейчас без труда можно было бы вытащить пальцами.

– Я думал, ты чуть угомонишь свой аппетит, когда я – по-дружески! – передал тебе часть своих долей клуба, когда твоя жена вдруг ни с того ни с сего решила, что она гениальный, сука, модельер женского тряпья.

Ну вот, теперь и Амалии досталось несколько плевков с ядом.

– Сколько сейчас у нас? – продолжал свирепствовать я. – 90 на 10? И что я должен делать для клуба? Может, мне жить здесь? Ты тут и так самодельничаешь во всем, я ни в чем не перечу, никуда не сую ни нос, ни руки.

Супружеская чета стояла неподвижно, получая от меня пощечину за пощечиной и смирно слизывая всю мочу, в которую я тыкал их оборзевшие морды, словно обоссавших ковер котят.

– А теперь тебе мало и так слишком пафосного клуба! Теперь ты хочешь полтора ляма баксов. А потом что? Захочешь быть владычицей морскою? Я сказал тебе, мне это не нужно. Если тебе это так позарез необходимо, то делай всё сам, без меня.

– А может, нам тогда полностью разбежаться? – наконец ожил Марк, выплеснув это, очевидно, на эмоциях, не до конца обдумав возможные последствия.

– Да давай!

– Когда?

– Сегодня! – гаркнул я. – Конечно, сегодня! Лучший день для чего бы то ни было – это всегда сегодня.

Слова профессора звучат в моих устах.

– Поэтому и тянуть нечего. Мы теперь будем общаться только через почту. Всосал?

– Ага! – раздраженно огрызнулся Марк. – Но и тебя я здесь видеть больше не хочу. Всосал?

Это было лишним. Я и так сюда больше не собирался захаживать. Но этот его насколько дерзкий, настолько и тупой выпад, рассчитанный на публику, в глазах которой он напоследок решил обозначиться властным хозяином, – был определенно лишним.

– Марфуша, – гневно рыкнул я на него, как на насекомое, – забирай весь свой сраный клуб и вытряхивайся отсюда на хрен! У тебя три с половиной месяца на это. До конца срока аренды.

В этот момент музыка замолкла. Видать, диджей сообразил, что это его финальный сет. Гости молчаливо наблюдали за нашей словесной перепалкой. О которой будут судачить еще хрен знает сколько.

– Можешь перевезти всё в магазин трусов своей жены, – уже издевался я. Наверное, потому, что скопившиеся в моей крови бесы нашли наконец выход – и теперь с разбега набрасывались на семью Стекольниковых. – Там устраивай свои революционные вечеринки.

У Амалии нахмурились брови.

Она быстро схватила со стола рюмку и плеснула мне водкой в лицо.

– Я не сука, – процедила она, тем самым пояснив, в ответ на какие мои слова она так невоспитанно поступила. – Ты сам урод.

Ну какая же ты не сука, если самая настоящая сука. И главное, бесстрашная! Не боится, что я сейчас в порыве бешенства раскрою ее мужу, что трахал ее и в хвост и в гриву… Да и правильно, что не боится. Конечно, я так не сделаю.

Я, не вытирая лицо, вцепился двумя руками в стоящее на столе ведерко и, перевернув его, высыпал черную массу Амалии на голову.

Ахи и охи волнами полетели по залу.

Амалия, моментально превратившаяся из светской львицы в болотную кикимору, стояла, чуть приподняв от шока руки и широко раскрыв рот, и обтекала икрой.

Нет, я этим не горжусь. Оно как-то совершенно интуитивно получилось. Не стоило мне так. Эх, жалко…

Наконец ее доблестный муж очнулся и с неразборчивым, но, кажется, воинственным визгом, замахнулся рукой, чтобы, видимо, нанести мне сокрушительный апперкот в челюсть, от которого я должен был бы, как в замедленной съемке, подлететь в воздух и упасть спиной на столик, разбив его вдребезги. Но у него получилась какая-то нелепая пощечина. И пришлась она мне больше даже по шее, чем по щеке.

Я не стал ничего обдумывать, а рефлекторно нанес ему такую же оплеуху – но настоящую, мужицкую, свернутой лодочкой ладонью – прямо по виску.

От этого удара Марк не удержался на ногах и упал.

А вот его не жалко. Заслужил.