Гончие смерти

Милка нехотя разжевала. Тотчас по телу ее заструился холод. Милка открыла рот и зябко повела плечами – кожа ее начала коченеть, а в следующий миг молодка почувствовала, что у нее отнимаются ноги, и, вспотев от страха, медленно опустилась на землю.

– Ты… околдовала… меня… – непослушным голосом проговорила Милка, глядя на свою мучительницу расширившимися от ужаса глазами.

– Сиди здесь и не пытайся уползти, – велела Лесана.

Милка заплакала.

– Мои… ноги… – обливаясь слезами, всхлипнула она. – Я их… не чувствую… Что ты со мной сделала, гадина?

Лесана, не обращая внимания на слова Милки и больше не глядя в ее сторону, поправила на боку кинжал, повернулась и зашагала к дому дознавателей. Походка девушки была легкой и уверенной.

«Великие боги, сделайте так, чтобы эта гадина сдохла!» – взмолилась про себя Милка.

Лесана остановилась, глянула на молодку через плечо и с холодной насмешливостью проговорила:

– Дура. Если я сдохну, ты останешься лежать тут. И будешь лежать, пока тебя не объедят собаки. Молись своим богам, чтобы я вернулась!

Сказав так, Лесана отвернулась и зашагала дальше, а Милка уставилась ей вслед с перекошенным от страданий, страха и изумления лицом.

Когда до забора оставалось несколько шагов, Лесана резко рванулась вперед, пробежала оставшееся расстояние бегом и вдруг высоко подпрыгнула. Издалека Милке показалось, что Лесана не коснулась заостренных концов забора ни руками, ни ногами, а просто перелетела через него, как петух перелетает через изгородь.

А Лесана, мягко приземлившись по другую сторону забора, услышала голоса приближающихся ратников и молниеносно отпрянула к стене дома. Подхватив рукою край плаща, она прикрыла им лицо и плотно вжалась спиной в стену пыточной избы. По плащу пробежала радужная волна, и вдруг он потемнел и стал неотличим цветом и фактурой от темных бревен дома.

Три охоронца в полном вооружении, тихо переговариваясь, прошли мимо. Один из них скользнул по вжавшейся в стену Лесане взглядом, но не заметил ничего подозрительного.

Когда охоронцы ушли, Лесана отвела плащ от лица, по удивительной ткани вновь пробежала радужная волна, и она снова стала обычным сукном.

4

День подходил к концу, и дознаватель Крюк чувствовал себя сильно умаявшимся. С утра он успел «обработать» четырех полонцев, причем двое из них оказались просто несгибаемыми малыми. Руки Крюка распухли от ударов, несмотря на то что перед каждым дознанием он аккуратно перевязывал их мягкой тряпицей.

Кожаный фартук Крюка был забрызган кровью. Дознаватель чувствовал, что и борода его испачкана чужой кровянкой, и от этого ему было слегка не по себе. Однако сил для того, чтобы встать и пройти к умывальнику, он не находил.

Сидя за столом, Крюк откинулся на спинку тяжелого дубового кресла и прикрыл глаза. Проклятая работа! С утра до вечера молоти кулаками да тверди одни и те же вопросы – по десять, а то и по сто раз кряду.

– Я для этого слишком стар, – хрипло пробормотал Крюк, поднял руки к лицу и потер пальцами усталые глаза.

И в этот миг тихий голос проговорил ему на ухо:

– Сиди, как сидишь, и останешься цел.

Крюк открыл глаза и увидел перед собой юное девичье лицо.

– Ты кто, милая?

– Кто я, тебя не касается. Я пришла сюда, чтобы задать тебе несколько вопросов. Как только ты ответишь на них, я уйду.

Крюк усмехнулся. Кем бы ни была эта девка, но, придя в пыточную, она поступила крайне глупо. Поразмыслив немного, Крюк решил не спешить. Развлечений в его работе было мало, и поэтому он хотел сполна насладиться этим скоморошьим спектаклем.

– Так говоришь, ты пришла, чтобы задать мне вопросы?

– Да.

– Гм… А что будет, коли я не стану на них отвечать?

– Ты сам знаешь.

– Будешь меня мучить?

– Буду.

Дознаватель усмехнулся.

– Я хорошо умею терпеть боль, милая. А ты – быстро устанешь. Твои руки слишком слабы, чтобы держать железные клещи. А кулаки твои слишком малы и нежны. – Облизнув губы и насмешливо посмотрев на девку, Крюк заговорил снова: – У тебя странный выговор, милая. Откуда ты явилась?

– Из далекой страны, названия которой ты не знаешь, – отчеканила Лесана.

– Одежда твоя тоже выглядит странно. Ты недавно у нас?

Лесана нахмурилась.

– Кажется, ты не понял, что я сказала. Спрашивать буду я. А ты будешь отвечать. Знаком ли тебе человек, которого все называют Первоходом?

– Ты говоришь про Глеба Первохода? – приподнял бровь дознаватель.

Лесана кивнула:

– Да.

– Когда-то я его знал. Но с той поры прошло так много времени, что я почти не помню его лица. – Крюк усмехнулся. – После моих дознаний лица у всех узников одинаковые. Синяки и ссадины уродуют их. Первые полчаса у них разные глаза, но через час или полтора и глаза становятся одинаковыми. В них нет ничего, кроме боли и мольбы.

– У Первохода были такие же глаза?

– Конечно. Хотя держался он долго. Гораздо дольше, чем остальные. Гиблое место сделало его сильным, но против моих молотков и клещей не устоит никто. Даже темная тварь.

– Ты сравниваешь Первохода с темной тварью? – удивилась Лесана.

Крюк усмехнулся.

– Только темная тварь может молча и бесстрастно смотреть на то, как ей вырывают ногти. Человек на это неспособен. Поверь мне – уж я-то знаю. Пока я прижигал его раскаленным железом, он не проронил ни звука. А когда я устал, он усмехнулся и сказал: «Ты хорошо знаешь свое дело, дознаватель. Но мне нечего тебе рассказать».

Крюк потянулся за кувшином с квасом. Лесана не стала ему препятствовать. Подождав, пока он хлебнет квасу и вытрет рукавом рот и бороду, она продолжила допрос:

– Я слышала, что у Первохода был огнестрельный посох. Где он сейчас?

Внезапно Крюку надоело отвечать, а в душе его стал подниматься гнев. Возможно, он слишком устал для глупых шутовских спектаклей. Будучи совершенно уверен в том, что сможет одним движением переломить наглой девчонке шею, он уж было поднял для этого руку, но под пристальным взглядом Лесаны тело Крюка обессилело, а руки налились такой тяжестью, будто их оплели железом.

«Что же это? – с испугом подумал дознаватель. – Что со мной происходит?»