Падшие боги

Орлов вздохнул: черт его знает. Но, как бы то ни было, если он действительно каким-то невероятным образом попал в прошлое, то нужно расценивать это не как беду, а как невероятный шанс, который послала ему судьба.

Ну а если это сумасшествие... что ж, когда-нибудь галлюцинации пройдут, и он увидит перед собой белые халаты врачей. А покуда этого не случилось, нужно верить собственным глазам.

«Пусть будет, что будет», – подумал Глеб. А потом повторил это вслух:

– Пусть будет, что будет.

Эта простая фраза помогла ему успокоиться, но жутковатый осадок в душе остался. Во всем происходящем – будь то психическое расстройство или перемещение во времени, о котором говорил профессор Земцов, – было что-то патологическое, неправильное. И ощущение этой неправильности действовало на Глеба угнетающе.

– Васька! – снова окликнул он.

– Чего?

– Твое имя – оно ведь не славянское?

– Не славянское, – подтвердил парень. – У нас таких много. То еще при дедах наших случилось. Пришли к нам знающие грамоте люди из Македонской Булгарии. Подружились они с нашими властителями, буквам глаголицы их обучили. В их честь наши властители детишек своих нарекли. А там и прочие подхватили. И пошло-поехало. Дурное дело нехитрое, – заключил Васька.

– Погоди... – Глеб напряг память. – Скажи-ка, эти гости были христиане?

– Ну.

– Если не ошибаюсь, в Болгарии христианство приняли в девятом веке. А на Руси – в десятом. Значит, мы сейчас... где-то посередине? Уф-ф... – Глеб вспотел. – Бред какой-то. Этого не может быть.

– Чего не может-то? – не понял Васька.

– Пару дней назад я пил виски и болтал по телефону с Катькой Корольковой. А сегодня сижу в допотопной лодке с парнем, обутым в дырявые сапоги.

Васька обиженно просопел:

– Теперь тебе и ичиги мои не угодили. Вот погоди, разбогатею – куплю себе десять пар яловых сапог! Вот тогда и посмотришь, каким гоголем Васька Ольха ходить может!

Васька насупленно отвернулся и более на Глеба не смотрел.

5

До Хлынь-града добрались уже в плотных сумерках.

Широченные дубовые створки огромных городских ворот были распахнуты. У ворот стояли ратники, числом не менее пятнадцати, и о чем-то негромко переговаривались. На Ваську Ольху и Глеба они не обратили внимания, как на всякую входящую в город либо покидающую его шушеру.

Васька и Глеб миновали ряды низких, ветхих, похожих на собачьи будки избушек, в которых ютилась беднота. Потом прошли через площадь, мимо тесно громоздящихся дощатых лавок, балаганов, рогожных палаток. Торговцы уже убирали с шестов товары, навешивали на двери тяжелые замки. В калашном ряду, несмотря на сумерки, дымили печки, от них доносился запах пирогов.

На земле, у одной из лавок, сидел нищий. Завидев Глеба и Ваську Ольху, он протянул тощую грязную руку и тихонько и тоненько заблеял:

– Пода-а-айте убогому сиротке... с го-о-олоду помираю.

– Боги подадут, – небрежно сказал ему Васька Ольха.

Глеб чувствовал себя так, словно попал в чей-то сон. Все вокруг было нереально, сумеречно, как бы не по-настоящему. На душе у Глеба было так тоскливо, что он едва сдерживался от слез.

Васька Ольха что-то рассказывал, но Глеб слушал его вполуха. У рогожной палатки стояли, тихо переговариваясь, два бородатых мужика в летних кафтанах. В сумерках их тихие голоса были слышны отчетливо и ясно.

– Плохо стало жить, – с какой-то неизбывной печалью говорил один другому. – Скуднее, тревожнее. То одна беда, то другая. За охрану от оборотней – своя мзда, от волколаков – своя. Последнюю рубаху сыми, а отдай. А кому пожалуешься, кто защитит?

– Верно говоришь, – кивнул второй. – Совсем худо стало. Повез давеча в Яров-град на ярмарку шелку-сырца и зелья огневого. И опасничать не стал – дорогой обходной поехал, а все одно проклятые достали. Две лошади упыри разорвали. Товар пропал. Как сам ушел, ума не приложу.

– Да, дела... – горестно и тихо проговорил другой. – А рыбаки из-за русавок, я слыхал, совсем обнищали. В реку уже не ходят, а разбрелись врозь и нищенствуют... Скоро сами разбойниками станут. Темные времена настают, Главан.

– Темные, Маламир. Ой темные.

Заметив, что Глеб на них смотрит, мужики замолчали и уставились на него в ответ суровыми, неприязненными взглядами. Глеб поспешно отвел глаза.

– Гляди-ка! – сказал вдруг Васька и показал пальцем на большой дом со множеством окон и с большим красным коньком на крыше.

Над дверьми дома был прибит коровий череп. У невысокого крылечка, в грязи, с разбитыми в кровь физиономиями, валялись пьяницы. Некоторые из них были в одних портках.

– Это что? – спросил Глеб.

– Кружало, – объяснил Васька Ольха. – Изба питейная.

– Кабак, что ли?

Васька кивнул:

– Угу.

Глебу вдруг до смерти захотелось выпить. Он понял, что если не пропустит сейчас стаканчик-другой, просто сойдет с ума.

– Зайдем? – предложил он Ваське.

– Можно, – ответил тот. – А у тебя деньги-то есть?

Глеб качнул головой:

– Нет.

– А серебро?

– Откуда?

Васька улыбнулся:

– А на пальце что!

Глеб рассеянно посмотрел на свою левую руку и ответил:

– Кольцо серебряное.

– Ну, так сымай!