Боярич: Боярич. Учитель. Гранд

* * *

Я хотел было толкнуть Леониду еще пару идей-заданий для наших одноклассников, но в этот момент мой старый браслет дал о себе знать.

– Кирилл, ты где? – Мила или Лина? Хм… Вот ведь как интересно получается – когда я их вижу вдвоем, отличить одну близняшку от другой не составляет никаких проблем, а вот когда передо мной лишь одна из них, определить, которая именно, дело совсем не простое.

– Тебя здороваться не учили? – Отвечаю на молчаливое прощание Бестужева, и тот, махнув рукой, тактично сваливает.

– Да-да. Привет, – нарочито активно машет рукой кузина на маленьком экране. – Так где ты есть? Занятия окончены, и кто-то обещал нам сегодня первую тренировку!

– Ну, раз обещал… Буду дома через четверть часа. Подъезжайте.

– Будем с нетерпением ждать тебя на конюшне, – фыркнуло изображение и погасло. Вежливые у меня кузины, что тут скажешь. Особенно Лина.

Хмыкнув, я сменил френч на куртку и, подхватив вытащенный из рюкзака шлем, отправился на стоянку за своим «Лисенком».

Промчавшись по боярскому городку, я вылетел на Стромынский тракт и, прибавив ходу, повел «Лисенка» в сторону Каланчовой площади. Не доезжая Алексеевских рядов, свернул к Полевым переулкам и уже через три минуты въехал на «свою» просеку. Затормозив у распахнутых ворот, я снял шлем и хмыкнул, глядя на маячащую в проеме обширную задницу очередного черного «вездехода», блистающую хромированным бампером. Номер, прячущийся от этого блеска в тени специальной ниши, явственно намекал на принадлежность рыдвана громовскому гаражу. Кто бы сомневался…

Вдоволь налюбовавшись почти закупорившим въезд автомобилем, я чуть поддал газу и, вильнув, четко вписался между вездеходом и воротным столбом. Ну, а что крыло этому мастодонту поцарапал, так это, право же, такие мелочи. Пусть даже водителю так и не кажется. Ишь, как зыркает… Ну, так думать надо было, прежде чем идти на поводу у близняшек и ставить машину так, как они говорят. Только вежливость осветит гостю путь к сердцам хозяев… Ха.

Честно говоря, я бы ничуть не удивился, если бы по приезде обнаружил сестер, вовсю шарящих по моему дому, невзирая на отсутствие у них ключей. Но нет. Загнав «Лисенка» во двор, я увидел кузин, сидящих эдаким куцым, как заячий хвост, рядком на ступеньках маленького крыльца у дверей в сени. При моем приближении эти наряженные в шортики и маечки юные особи подскочили словно ошпаренные…

– Рядовой Громова прибыла для прохождения службы, – одинаково выгнув грудь колесом, в один голос заявили близняшки. Ха, зря стараются. После видов декольте Катерины М-Фоминишны… м-м, в общем, у них нет шансов. Ни одного…

– Прибыла, значит… Хорошо, – протянул я. – Тогда слушай первый приказ, рядовой Громова. Пятнадцать кругов вокруг расположения. Бегом марш!

И, не дожидаясь их реакции, шагнул на крыльцо. Отперев дверь сеней, я хотел было уже двинуться в дом, но раздавшийся из-за спины голос заставил развернуться.

– Зачем? – это Лина, вон как пыхтит.

– Рядовой Громова! Что за вопросы-на?! Команды говорить не было! Три наряда вне очереди. Вперед, к здоровью, бегом марш. Двадцать кругов.

– Кирилл! – чуть ли не зарычала Лина. Ах, так? Пробежать каких-то четыре километра влом?

– Не хотите по-хорошему – будем по-плохому. – Я пожал плечами и повернулся к охраннику, игравшему роль водителя: – Подавители где?

Через секунду больше похожие на обычные спортивные «напульсники» хитрые артефакты защелкнулись на правых запястьях сестренок. Отбиваться они не стали. В условиях договора такие ограничители были прописаны, так что дело ограничилось недовольным фырканьем и моим выразительным стуком по мигающей руне фиксатора на браслете. Запись занятий, по тому же договору, я должен отправлять на почтовый ящик деда. Не знаю уж, что он там хотел увидеть, но, как оказалось, в качестве стимулирующего воздействия на строптивых красавиц такое напоминание тоже годится.

Убедившись, что ограничители действуют, я удовлетворенно кивнул и ткнул пальцем в сторону ворот.

– Уже двадцать пять кругов, – уточнил. Сестры смерили меня недовольными взглядами, но все же поплелись на выход. Ну уж нет, так дело не пойдет. Мне здесь черепахи не нужны!

Сформированные мною вращающиеся «воздушные диски» ткнулись плоскостями в ягодицы сестер, и те, взвизгнув и опалив меня горящими жаждой убийства взглядами, помчались во всю прыть. А куда им было деваться? Подавители не дают воспользоваться стихийными техниками, снять их раньше чем через два часа смогу только я. Отбиваться же от воздушных «обжигалок» эфирными техниками… так у барышень таковых в арсенале нет… В общем, пущай полетают…

Спустя двадцать пять минут кузины пробежали свою честно заработанную «пятерку» и ввалились во двор. Походили, отдышались… Вот вроде бы и злости в глазах поубавилось, да… Правда, вместо нее там появилось что-то другое. И сверлят меня взглядами, и сверлят… Хм.

Внимательно осмотрев себя, я наткнулся взглядом на надкушенный многослойный бутерброд в руке, вооружившись которым я и следил за бегуньями, удобно устроившись на крыше дома. А! Так они голодные! Ну, это мы поправим.

– Рядовой Громова, слушай мою команду, – спрыгивая с крыши, улыбнулся я чуть запыхавшимся сестрам. – В наряд по кухне заступить!

– Че-эго? – опешили сестры.

– Не «че-эго», а «есть заступить», – воздев указательный палец в небо, поправил их и вздохнул, увидев абсолютное непонимание во взорах. Пришлось пояснять: – Жрать хотите?

Сдвоенный кивок в ответ.

– Ну, так вперед, на кухню. Холодильник и плита в вашем распоряжении, – я махнул рукой в сторону дома, и сестры сорвались с места. Только пыль столбом. В доме что-то загрохотало, зазвенело, потом хлопнуло, и…

– КИРИЛЛ!!!

– О, да, – я расплылся в довольной улыбке. Ну а что? Зря я, что ли, на рынок ходил? Подмигнув ошалевшему от звукового удара охраннику, я потопал в дом. Миновав сени, прошел в общую комнату и, склонив голову к плечу, довольно хмыкнул. Сестры стояли у распахнутой двери холодильника, всем своим видом изображая вселенскую печаль и обиду на весь мир.

На полке холодильника лежал одинокий пакет с брокколи. Они ненавидят брокколи. Сколько гневных од и уничижительных эвфемизмов высказывали близняшки, когда в имении к обеду подавали сей продукт. Сколько скандалов и сожженных в приступах ненависти скатертей вызвала эта капуста. У-у!

– Сожалею, барышни, но ничего другого у меня для вас нет, – я развел руками, и капелька кетчупа, сорвавшись с моего бутерброда, упала на пол точно между нами. – Кхм.

– А это откуда? – гневно сощурившись, прошипела Лина, кивая на еду в моей руке.

– По дороге купил, – лучезарно улыбнувшись, признался я.

– У-убью-у!!! – Какой дуэт! Какая экспрессия! Ну просто прелесть… А теперь – ходу во двор!

Глава 3. Злой, язвительный и мстительный… одним словом, настоящий учитель

«А я бегу-бегу-бегу по гаревой дорожке…» Хм. Кстати, надо будет озаботиться дорожкой вдоль забора… Все удобнее, чем по кочкам прыгать. Так, а что это мои сестренки отстают? Непорядок.

Оглянувшись на бегущих следом за мной близняшек, машу им рукой. Во-от, другое дело, сразу прыти прибавили. Ну, теперь и я могу чуть-чуть ускориться… Еще кругов пять, и можно приступать к работе…

Бежим-бежим, девочки. Не отставать. Выдавая импульс за импульсом в Эфире, я тащил сестер за собой, словно на буксире. Злость у них давно прошла, и двигались барышни на чистом упрямстве, постепенно уступающем место бездумному автоматизму. То, что надо. Скорость пониже, и начали…

Импульс, еще один, поймать ритм… В такт шагу. Ступня касается земли, импульс в Эфире, ступня, земля, импульс. Удар-импульс… держим темп, держим. Во-от, выравниваем дыхание… еще чуть-чуть. Есть. Все, они в трансе. Получилось. Ура! Ну, и чем я хуже Гаммельнского крысолова? Правильно, я не хуже, я лучше. Тот придурок крыс водил, а за мной вон какие девчонки бегают… Сволочи, правда, но это лечится.

Постепенно, все так же используя эфирные импульсы, замедлил ход до шага и как по ниточке привел сестер во двор. А сколько удивления во взгляде охранника… Ну да, зрелище то еще. Глаза у девчонок закрыты, движения мерные, неестественно согласованные. Пугающая картинка, чего уж тут…

Отмахнувшись от высунувшегося из окна «вездехода» водителя-бодигарда, веду учениц на свой мини-полигон, уже даже не подправляя импульсами скорость и направление движения. Сами за мной идут, словно загипнотизированные. Впрочем, почему «словно»? Это и есть своего рода гипноз. Ну-у, почти…

– Сели, – подкрепляю слова соответствующим старательно контролируемым посылом в Эфире. Усаживаюсь наземь, сложив ноги «по-турецки». Есть контакт. Близняшки садятся на песок, повторяя мои движения. Так, теперь надо заставить их чуть-чуть «всплыть», и можно начинать учебу. Понеслась!

В чем проблема всех стихийников, почему их способность к оперированию Эфиром начинает развиваться по-настоящему, лишь когда они достигают своего «потолка» в управлении родной стихией? Отец Кирилла считал, что ответ на этот вопрос лежит в области чувственного восприятия одаренного. Ведь что такое стихийные техники? Это пропущенная одаренным через себя преобразованная его разумом и волей энергия все того же вездесущего Эфира. И первая сложность при создании эфирных техник возникает у одаренного от того, что его тело и разум, привыкшие преобразовывать энергию Эфира в одну из стихий, пытаются действовать тем же путем, когда это совсем не требуется. А уж когда эта привычка отягощена хоть сколько-то продолжительным доступом к так называемой «наследной» стихии, задача неизмеримо усложняется. Такая родовая склонность дает одаренному большую легкость в обращении со стихией или определенными техниками, но взамен нарабатывает чуть ли не рефлекторное преобразование Эфира в потоки силы нужной стихиальной направленности… Фух. Спасибо Николаю Георгиевичу за его любовь к долгим объяснениям и наплевательское отношение к возрасту аудитории. Ничуть не сомневаюсь, что больше половины сказанного восьмилетний Кирилл, занимавшийся под присмотром родителя, просто не понимал. Но запомнил… Впрочем, есть у меня подозрение, что и лекции свои отец читал сыну именно в расчете на такое вот автоматическое запоминание… Хм.

Вот подчинением тела и возобладанием воли над привычками и рефлексами мы сейчас и занимаемся. Способность к оперированию техниками у сестер перекрыта, но это не значит, что они не могут пропускать Эфир через себя. Я же проконтролирую, чтобы, вбирая энергию, они выплескивали не стихийные потоки, которые будут обязательно сорваны подавителями, а все тот же Эфир. В трансе проделать такой фокус куда проще, чем с ходу добиться осознанного контроля над течением энергии. Отец, помнится, именно так Кирилла и учил, когда ему надоело, что тот вместо ровного потока Эфира выдает то легкие порывы ветра, то облачка пара. И ведь сработало. Разум, привыкший в трансе абстрагироваться от текущей через тело энергии, в конце концов перестал пытаться с ходу преобразовывать ее в стихии. Да и в моих «прежних» воспоминаниях транс был действенной частью обучения новичков, правда, тогда у нас не было таких проблем с неосознанным преобразованием энергии, собственно, как не было и всех этих стихийных заморочек. Но цель обучения была той же: я старался «сроднить» своих учеников с прививаемыми умениями. Так и тут. Надо? Выдал стихийную технику. Нет? И через тело течет ровный поток Эфира. Как-то так.

Два часа спустя вывожу девчонок из транса, и они тут же заваливаются друг на друга. Ну, тут уж ничего странного. Вымотались они сегодня до предела. Ладно, в первый раз всегда трудно. Это я по себе помню, да и кое-кто из моих учеников мог бы подтвердить. Из тех, у кого был дар и кому я достаточно доверял, чтобы обучать «несуществующим штукам» вроде отвода глаз и прочего «мракобесия».

– Пруд за вашими спинами, халаты на веранде. У вас есть четверть часа, чтобы привести себя в порядок. Следующее занятие в понедельник. Всего хорошего. – И, пока близняшки хлопают глазами, я, стараясь держать спину прямо, поднимаюсь с песчаного покрытия площадки и, засунув руки в карманы, чтобы скрыть дрожь, ухожу в дом.

Запершись в доме, я доплелся до ванной, наскоро принял душ и, не обращая никакого внимания на тарабанящих в двери сестер, кое-как перебрался в спальню и, рухнув на постель, с наслаждением зевнув, отрубился. Не только ученикам тяжело дается первый урок.

С другой стороны, спать я лег совершенно довольным. Ощущение любимого дела в руках, казалось, давно и прочно забытое, потерянное навсегда еще Там, вернулось с новой силой, подарив ни с чем не сравнимое чувство правильности… Такого подъема я не испытывал очень давно, фактически с тех самых пор, как меня отправили в отставку, отобрав работу и… пожалуй, самый смысл моей жизни Там.