Боярич: Боярич. Учитель. Гранд

– Ну, вот и приехали. Сейчас зарегистрируем твои документы в Герольдии… Чуешь запах свободы, Кирилл? – Гдовицкой улыбнулся, протягивая мне папку с бумагами об эмансипации, которые Федор Георгиевич с боем заставил подписать своего отца, и кивнул в сторону огромных дверей, ведущих в этот оплот боярской спеси. Я глубоко вздохнул и двинулся вверх по широкой лестнице.

Глава 2. Кому мифы, а кому головная боль

Регистрация документов в Гербовом Приказе, как официально именовалась Герольдия, заняла всего час, да и то больше половины этого времени рассматривавший документы приказной потратил на то, чтобы попытаться отговорить меня от эмансипации. Вотще… Хоть и закрутила меня эта «карусель», словно водоворот щепку, отказываться от личной свободы, так неожиданно подброшенной мне дядькой, я не собирался. И плевать, что таким образом я сам себя вышвыриваю из привилегированного сословия. Плевать. Зато никаких дедушек-тетушек над головой… а сестры? Ну какая бочка меда без пары ложек дегтя? А уж какой был торг со старым Громовым, м-м… Никак не хотел дедушка лишиться возможности усилить род «отцовой» техникой… да и не только в этом дело было, как оказалось. Я вспомнил наши «посиделки» у кровати деда и хмыкнул.

– Что, так хочешь дочек замуж сплавить? – ерепенился дед, сверля взглядом папку в руках сына.

– Женихов еще и на горизонте нет, а ты уже волнуешься, отец? – хмыкнул Федор.

– Это тебе так кажется, – скривил губы Громов-старший. – Загляни в мой сейф, там уже два десятка писем на эту тему… И ведь это только первые ласточки, самые нетерпеливые.

– И в чем проблема? Неужели нельзя просто отказать… – проговорил я это негромко, можно сказать, в сторону, но был услышан.

– Хм, молод ты еще, чтобы в эти дела лезть, – поджав губы, проговорил дед, но, вновь покосившись на заветную папочку, вздохнул. – Эх… ладно, слушай и не вздумай перебивать.

И он заговорил. Честно, такое полотно развернул – хоть стой, хоть падай. И было от чего. Оказывается, бояре – они тоже бывают разные. Думные, служилые, владетельные… всех и не перечислить. Но есть среди них и совершенно особая группа из почти трех десятков родов, в которую входят и Громовы. Начало этой «могучей кучке» положил светлой памяти государь Иоанн Васильевич Четвертый, прозванный Монахом. Надоели тогдашнему правителю Руси местнические склоки и лествичные дрязги среди ближников, и принял он под свое крыло так называемых худородных, из служилых, однодворцев и детей боярских, общей численностью под три тысячи воинов. Опричнина, ага… да только в здешней истории эта затея имела свое продолжение. Сын Ивана Четвертого, Иоанн Иоаннович, возродил опричное войско, превратив его в братство, этакий военный орден, члены которого подчиняются только самому государю и… не могут участвовать в управлении государством. Несмотря на чины и звания, опричникам нет хода в Боярскую Думу, они не имеют права получать доход «от земли», им запрещено избираться в посадники… В общем, запретов много, но конечный смысл у них один: опричники не должны лезть в политику.

Постепенно, с переходом от боярских ополчений и княжьих дружин к профессиональной армии, подчиненной государю, численность братчины стала уменьшаться. Правители все реже стали вводить в ее состав новых людей, какие-то из входивших в братчину родов хирели, значение опричнины снижалось, пока она окончательно не растворилась в потоке многочисленных «обществ», создаваемых аристократией. Правда, оставался у нее один внешний отличительный признак – право принятия в братчину принадлежало исключительно правящему монарху. В остальном же никаких поводов для зависти «заштатное» общество не давало. А чему тут завидовать? Ну, принял государь очередного худородного в свой «клуб», и что? Где чины, земли, титулы? Где придворное влияние?

В общем, для большинства опричнина стала чем-то вроде награды, выдаваемой по принципу «на и отвяжись»… И уж совсем мало кто замечал, что большинство тогда только нарождавшихся в стране производств со временем скапливается в руках этого клуба по интересам. Почему именно у них? Ну, во-первых, сказался старый запрет на получение доходов «от земли», а во-вторых, государи активно вовлекали заводчиков в братчину. И те шли с превеликим удовольствием… бонусы от участия с лихвой перевешивали запреты. Так когда-то исключительно военный орден стал еще и объединением промышленников…

Спрашивается – и как могут быть связаны опричники и мои стервозные сестрички? Оказывается, могут. Современные боярские роды обеспечивают свое влияние в государстве тремя способами. Прямым представительством в Боярской Думе и на высших государственных должностях, собственными финансами, позволяющими влиять на экономику… и родовыми связями. Вот последнее-то и явилось камнем преткновения. Выдав сестренок замуж, Громов тем самым заключил бы союзный договор с родами женихов. Это не значит, что он обязался бы следовать в фарватере их решений, но от оказания посильной помощи, если они того потребуют, отвертеться бы уже не смог… Но, за исключением все того же «клуба опричников», все остальные боярские роды увлекаются политикой в том или ином виде… Нестыковочка-с. Отсюда и желание деда пристроить внучек ко мне в боярские дети. А что, удобно. И приказать формально он им не мог бы, и влияния своего не утратил. А на любое принуждение мог бы развести руками, типа: девочки на службе, ничего поделать не могу…

– Хм. А кто мешает дождаться, пока ряд на службу не закончится? Да и без того… подкатили бы «женихи» к близняшкам и окрутили их. А там – совершеннолетие и свадьба… по взаимному согласию.

– До восемнадцати лет без позволения родителей свадьба состояться не может. Это во-первых. Во-вторых, находясь на службе по временному ряду, боярские дети вообще не имеют права жениться или выходить замуж, поскольку в это время их жизни принадлежат боярину. А в-третьих, даже если девчонок «окрутят», по твоему выражению, после наступления совершеннолетия, это уже будет их собственный выбор, без каких-либо последствий для рода, – кисло проговорил дядька. Видно было, что ему тема даже гипотетической свадьбы дочерей не по вкусу.

– Тоже своего рода традиция. Одно дело договор между родителями жениха и невесты, и совсем другое дело – их собственный выбор. В конце концов, негоже соплякам брать на себя права глав родов, тем более решать, кто кому союзник, – прокомментировал слова сына Георгий Дмитриевич.

– Хм. Кстати, насчет ряда… – я немного замялся. – Правильно я понимаю, что из-за эмансипации, точнее, из-за отсутствия у меня титула боярича сестры не смогут пойти ко мне на службу?

– А ты думал, чего он упирается… – фыркнул дядька, кивая на своего отца. Тот хмыкнул.

– И что, иных кандидатов нет? – удивился я. – А опричнина? Неужто откажется помочь?

– Не откажется, но… репутация, – покачал головой Громов-старший. – Проблема не так велика, чтобы обращаться за помощью, не поймут. Скажут: совсем ослабели Громовы, раз с такой ерундой справиться не могут. А это, знаешь ли, скользкая дорожка. Там сомнение, здесь оговорка – и конец уважению. Вот сговорить женихов внучкам можно было бы. Многие в братчине за честь почли бы с нами породниться, но… нет сейчас в опричных родах подходящих по возрасту наследников. А те, что есть, либо уже помолвлены, либо и вовсе женаты. Отдавать же за вторых-третьих сыновей…

– Ага-ага, – рассмеялся Федор. – Заговорил о вторых-третьих. Уж мне-то можешь мозги не пудрить. А то я не помню, какой скандал близняшки закатили, стоило вам с Ириной заикнуться о смотринах. Чуть усадьбу не сожгли, к бесам зеленым.

– Смешно ему, – проворчал дед и вдруг рявкнул: – Думай лучше, что делать будем? На меня Бельские уже полгода охотятся. Так им своего старшего женить невтерпеж, что даже на государевом приеме не постеснялись о Милке с Линкой выспрашивать. На какой ступени, да какие перспективы, да прилежно ли учатся… Тьфу.

– Ладно-ладно… – замахал руками дядька и неожиданно замер. Хоть табличку на шею вешай: «Ушел в себя, вернусь не скоро». Я хотел было уже потрясти его за плечо, но дед остановил, а спустя минуту Федор свет Георгиевич ожил.

– Никак что-то придумал, Феденька? – прищурившись, поинтересовался Громов-старший.

– Как учатся, да? Хорошо учатся, а дальше еще лучше будут… – расплылся в широкой улыбке наследник и вдруг ткнул меня указательным пальцем в плечо. Больно, между прочим. – А скажи-ка мне, друг сердечный, что у тебя с Эфиром?

– А что у меня с ним? Все нормально, – пожал я плечами.

– Ага-ага. Нормально, говоришь? А экзамен на подмастерье сдашь? – а взгляд хитрый-хитрый…

– Когда? – опешил я.

– Сейчас, например, – хмыкнул наследник.

Меня так и подмывало ответить фразой из анекдота по поводу китайского языка и методички, но, отбросив неуместное веселье, я задумался… В отличие от стихийных школ с их ступенями, эфирные техники не имели четкого деления по мощи. Зато различались по степени контроля. И здесь была своя градация. В разных странах эти ранги, как и ступени стихийников, именуют по-разному, но их всегда пять. В России принята европейская система: ученик, подмастерье, мастер, магистр и гранд. «Обзывалки» эти достаточно условны, и, в отличие от тех же «стихийных» званий, на них обращают внимания куда как меньше. А теперь вопрос: зачем вдруг Федору свет Георгиевичу понадобилось, чтобы я стал подмастерьем Эфира?

– Не ломай голову. Обещаю: ответишь на мой вопрос – и я все объясню, – вздохнул дядька, явно заметив задумчивое выражение моего лица.

– Сдам, – признал я. А что? Тихариться поздно да и незачем.

– Замечательно, – дядька даже руки потер воодушевленно, а заметив наши с дедом недоуменные взгляды, довольно хмыкнул. – Не поняли? Ученичество… личное ученичество. Теперь дошло?

Дошло. Еще как дошло. У меня перед глазами мелькнуло посмертное видение… и я содрогнулся. Это вот об этом ОН говорил?! Бр-р. Мне нравилась работа инструктора, учителя, но это… застрелиться можно.

Черт, а ведь я действительно на миг понадеялся, что удастся «сорваться с крючка», отвертеться от кузин по техническим, так сказать, причинам. Но… ха. Как говорится, хочешь насмешить богов – расскажи им о своих планах… М-да уж. Кто бы сомневался, что Громовы оценили мои возможности. Даже того мизера, что я успел продемонстрировать, достаточно, чтобы определить хотя бы минимальный уровень моих умений. Вывод? Проверочка, однако. Сто процентов… Что ж, ладно. За бескровный выход на свободу можно и заплатить. И если такой платой будет ученичество двух безбашенных девок, пусть. Заодно и… собеседник тот, глядишь, доволен будет. Тоже неплохо… Только условия уточним.

Память, доставшаяся мне от Кирилла, хранит довольно много сведений, но четырнадцать лет – они и есть четырнадцать, и пробелов в моих знаниях хватает. В том числе и об упомянутом дядькой ученичестве. Впрочем, объяснение не заставило себя ждать. Заметив мое недоумение, Громов-младший с удовольствием растолковал, о чем идет речь. Так я узнал, что помимо боевых школ и домашнего обучения одаренных, существует еще одна «форма образования», древняя, как египетские «куличики». То самое ученичество. В Европах с Америками она почти не применяется ввиду традиционности и закоснелости. При существующих альтернативах слишком мало находится желающих заключить договор, по которому власть учителя над учеником столь же безусловна, как власть боярина над боярскими детьми. Правда, и ответственность соответствующая… Но это не единственная закавыка. По традиции учитель должен быть выше ученика хотя бы на ступень, и обучение длится ровно до тех пор, пока ученик не достигнет того ранга, в котором учитель пребывал на момент заключения договора. Исключение составляют лишь ярые, или, в случае с эфирниками, гранды. Они сами определяют срок ученичества для своих «падаванов». Ну, и еще одно: договор ничтожен, если «потолок» ученика ниже ранга учителя. Этика. Правда, последнее касается только стихийников, поскольку считается, что любой одаренный способен стать грандом. Хм. Я бы поспорил…

Вот так и получилось, что на следующий день после визита в гимназию и Гербовый Приказ я, вместо поиска подходящей квартиры неподалеку от боярского городка, вновь ехал с Гдовицким на этот раз в одну из государственных боевых школ, где и должен был состояться мой экзамен.

Можно было бы провести испытание и иначе, пригласив в качестве комиссии нескольких мастеров из бояр, которые проверили бы и засвидетельствовали мой уровень владения Эфиром, но Федор Громов был категорически против и, не объясняя причин, отправил меня в официальное учебное заведение… Гдовицкой взял под козырек и, странно на меня покосившись, принялся за исполнение приказа. Однако чуйка моя так и вопила, что уважаемый тренер и начальник службы безопасности как-то слишком уж доволен таким поворотом дела.

Так я и оказался в этой школе. Весьма странной школе, надо сказать. Начать с того, что, несмотря на лето, здесь было полным-полно учащихся… форма которых ничуть не походила на школьную, зато, несмотря на свой вполне цивильный вид, вызывала стойкую ассоциацию с военными. Или это выправка учеников в сочетании с единообразием в одежде произвела на меня такое впечатление? Не знаю, но, оказавшись в здании и немного оглядевшись по сторонам, я уверился в своих подозрениях. Атмосферу военного учебного заведения нельзя перепутать ни с чем. А здесь «родная стихия» так и перла изо всех щелей.

Впрочем, странно было бы ожидать иного от государственной боевой школы. Здесь не место бояричам и боярышням. Отсюда одаренные простолюдины начинают свой путь в доблестную русскую армию и флот: воздушный, надводный или подводный – сие уже не так важно. Беспокоит меня только одно. Ни на одной табличке, ни на одном плакате, да что там, даже в местной альтернативе всемирной сети я не нашел никакой информации о специализации этого учебного заведения. Наводит на размышления…

Правда, долго раздумывать над особенностями школы, в которой предстояло пройти экзамен, мне не дали. Гдовицкой доставил меня на второй этаж и, взяв обещание никуда не исчезать, скрылся за массивными двойными дверьми с «говорящей» табличкой: «Учебная часть». А уже через четверть часа мы, то есть я, Владимир Александрович и трое хмурых разновозрастных дядек, уже были в гимнастическом зале школы, сейчас пустом и темном. Но вот щелкнул выключатель – и высоко над нами начали один за другим разгораться забранные металлической сеткой плафоны, освещая огромное помещение, окна которого оказались закрыты стальными жалюзи. Ничего так… бункер.

Экзамен начался без предисловий. Просто один из приглашенных, указав на центр зала, вдруг, не дожидаясь, пока я доберусь до указанной точки, попытался ударить меня эфирной волной вроде той, что недавно так удачно свалила Алексея. Однако, в отличие от «моей» волны, эта была пустой. То есть совершенно не наполненной эмоциями. Непривычно. Голая сила и контроль…

Решив отвечать точно в меру, чтобы, не дай бог, не переборщить, я пустил навстречу атаке свою волну и, тут же закрывшись от докатившегося до меня рассеянного удара, напряг чутье.

Экзаменаторы, стоявшие чуть в стороне от атаковавшего меня мастера, накрылись куполом от подслушивания и о чем-то тихо говорили между собой. Чуть мутноватый блеск щита не давал прочесть по губам, о чем именно они ведут речь. Поняв по жесту усмехающегося противника, что от меня ждут взлома этого купола, я пожал плечами. Зачем ломать? Сначала надо попробовать обойти.

Вспомнив свои эксперименты с воздушными мембранами, я довольно хмыкнул. А что? Принцип работы один и тот же. Главное – не ошибиться с фильтрами… Эфир вокруг меня послушно исказился, и часть его, словно впитавшись в пол, покатилась в стороны, как круги по воде. Вот невидимая глазу волна свободно миновала границу купола, еще раз – и, ударившись о стены зала, покатилась в обратную сторону, неся с собой необходимую информацию. Уверившись в том, что защита от прослушивания не распространяется на доски пола, я успокоил Эфир и, сформировав своеобразную нить, отправил ее в сторону купола таким же образом, как и волну до этого. Зачем биться в стену, если можно пролезть под ней? Оказавшись за границей защиты, эфирная «нить», вынырнув из пола, растеклась по поверхности и, обернувшись подобием мембраны, стала послушно передавать мне вибрации изнутри купола. Подобный прием не был для меня чем-то сложным, учитывая, что похожие подслушивающие техники я неоднократно сплетал с помощью воздуха, когда хотел узнать очередные планы родственничков по моему «низведению»… В общем, ничего запредельно сложного. Я кивнул экзаменатору, что внимательно следил за моими манипуляциями, чутко слушая Эфир, и тот, хмыкнув, подал знак своим коллегам. А когда те сняли купол, вся троица, опять не промолвив ни слова, уставилась на меня. Тоже мне, молчуны. Ну да ладно. Оттарабанив подслушанный короткий диалог, я замолчал. Теперь пришла моя очередь сверлить взглядом дырки в «собеседниках».

А вот дальше произошло то, чего я никак не ожидал… даже тут. От одного из экзаменаторов, угрюмого даже на фоне своих коллег, довольно молодого человека, пришел настолько четкий вопросительный образ, что его можно было бы принять за чистую мысль-вопрос, вложенную мне в голову: «Как ты это сделал?» Честно, не будь я уверен, что телепатия невозможна, давно занялся бы этим направлением сам.

Я на мгновение растерялся и уже принялся было за демонстрацию адаптированной мною подслушивающей техники, но вовремя одумался. Никто не сказал, что экзамен закончился, а значит, скорее всего, от меня сейчас ожидают адекватного ответа. Ой, облажаюсь…

Сформировав мысленный образ, я постарался максимально полно очистить его от помех и искажений и, приправив солидной порцией эмоций, сопровождавших создание «жучка», до предела сконцентрировавшись, толкнул получившееся нечто в сторону экзаменатора.

Неопределенный хмык в ответ… и молчаливая троица, развернувшись, покидает зал. Э, а как же я?

Гдовицкой, так и не отошедший от двери, заметив мое недоумение, махнул рукой.

– Идем, Кирилл. Подождешь на улице, пока я поговорю с нашими коллегами. – И у этого по лицу ни черта не прочитаешь. Да что за хрень такая?! Сдал я или не сдал?