Сомнамбула

Все, кончилось терпение. Портнягин не спеша вставил весло в уключину и опустил в воду. Весло что-то задело. Как будто наткнулось. Портнягин перегнулся через край и увидел, что к лодке прибило темный куль, который качался на волне и подныривал. Наверное, ком старой одежды кто-то выбросил. Или глупая баба обронила в канал узелок.

Скорее из интереса Портнягин подпустил весло и подцепил куль снизу. Предмет оказался тяжеловатым, не давался. Лодочник ухмыльнулся: ишь ты, что за странность… И поднажал. Весло вошло глубоко в воду и подтолкнуло предмет к поверхности. Из воды показалось что-то продолговатое, большое, белесое с одного конца.

Портнягин как увидел, так отпрянул и весло выронил. Куль маленько ушел под воду, но отпускать лодку не пожелал, прицепился к ней, прижался, как родной.

Только этой беды не хватало…

Трясущимися руками Портнягин развязал канат на кольце, вставил правое весло и сильно оттолкнулся от набережной. А как лодка отошла, изо всех сил заработал веслами, чтобы скорее уйти от страшного места, чтобы никто не приметил. Уплывая все дальше, он видел, что куль держится под тонким покрывалом черной воды…

7

Литейный проспект, 4

Место было скромное, но сулило большие перспективы для молодого человека, мечтающего сделать юридическую карьеру. На сладкую вакансию нацелились несколько любящих отцов, желающих счастья для своего сыночка. Причем не просто желающих, а имеющих возможности подкрепить желание важными услугами.

Выбор предстояло делать без конкурса, а по личному желанию одного чрезвычайно серьезного господина. Следователь по особо важным делам Петербургского окружного суда Александр Васильевич Бурцов имел репутацию человека жесткого, строгого, прямого, энергичного, не расположенного к пустякам, а потому всегда добивающегося результата. То есть приговора, которого заслуживал преступник.

Несколько дней назад место его личного помощника и секретаря оказалось свободным. Любой отец, а тем более – мать, у которых сын окончил Училище правоведения или юридический факультет, спали и видели, чтобы их чадо попало в ежовые рукавицы Бурцова. Из них желторотые чижики вылетали потрепанными, но закаленными юристами. Лучшей школы для юношей нельзя было желать. Конечно, дитя обливалось слезами и зализывало раны, но толк был несомненный. Несколько бывших помощников Бурцова уже стали успешными адвокатами и порой соперничали на процессах со своим беспощадным учителем, что добавляло Бурцову негласной славы и только сильнее подзуживало отцов.

Господин Войтов, отец Петеньки, сумел замолвить за сынка такое веское словечко, что Бурцов сделал выбор в его пользу. Хотя Петенька ничем не отличался от других пятерых кандидатов, он был принят. И сейчас юношу переполняла гордость. Только строго застегнутый костюм кое-как ее сдерживал. Петенька заступил на должность вчера, получил список обязанностей и правил, которые старательно вызубривал. Главным правилом было не пускать к патрону кого ни попадя. Окружной суд – что проходной двор, шляются и репортеры, и зеваки, и дамы, которым делать нечего, а дай поглазеть на судебные прения. Помощник обязан был встать перед незваными посетителями стеной и без разрешения Бурцова не давать посетителям вольности.

Дверь распахнулась, и в приемную решительно вошел господин, похожий на крепко сбитый тюк. Не говоря ни слова, он направился к кабинету Бурцова. И хоть Петенька не отличался особой физической силой, но героически защитил покои патрона, то есть заслонил собой дверь.

– Что вам уго… – успел произнести он угрожающе-высоким юношеским голоском. После чего ощутил, как ноги его оторвались от паркета, а сам он оказался в странном положении, в котором обычно переносят кота или собачку, то есть под мышкой визитера. Другой рукой господин распахнул дверь, слегка задев ее темечком Петеньки, и вошел в кабинет.

– Доброе утро, господин Бурцов, – сказал он, не отпуская добычу, а немного сжав так, что Петенька издал писк мышонка, которым закусывает удав.

Александр Васильевич, застигнутый врасплох, кивнул и пробормотал нечто невразумительное, наблюдая за мучением помощника, свисающего с крепкой руки.

– Приватный разговор, не возражаете?

Просьба была высказана столь прямо, что отказаться от нее не было возможности. Никто бы не отказался.

– Верните на место Петра Александровича, – попросил Бурцов.

Петеньку встряхнули, как куклу.

– Подобрали нового помощника?

– Пришлось… Пощадите, он сейчас задохнется.

Действительно, стиснутый под мышкой Петенька начал хрипеть, лицо его пошло пунцовыми пятнами. К счастью, юноша ощутил свободу и твердую почву под ногами. После крепких объятий его малость пошатывало.

– Мой вам совет, юноша: не увлекайтесь барышнями, а увлекайтесь изучением Уложения о наказаниях. Полезное чтение.

– Слушаюсь, – кое-как выдавил Петенька и затворил за собой дверь.

– Хилый юноша – не значит умный, – сказал Ванзаров, без приглашения садясь к столу Бурцова и помещая на коленке шляпу.

– Чем обязан столь приятному визиту, Родион Георгиевич?

– Был поблизости, вызвали в департамент полиции, – ответил Ванзаров. – Господин Зволянский приложил серьезные усилия, чтобы заставить меня искать то, чего нет.

Бурцов сделал самое строгое лицо, какое много раз репетировал на процессах.

– Не понимаю, куда вы клоните. И вообще, при чем тут я…

– Эраст Сергеевич упоминал термин, который я называл только вам.

– Это какой же?

– Machina terroris, как вы помните.

– Этого я ему не называл, – возразил Бурцов, а секундой позже понял, что проболтался. Врать судебный следователь умел хуже, чем изобличать чужое вранье. Но и признавать ошибки не боялся. Он поднял ладони вверх.

– Ладно, поймали. Зволянский душу из меня вынимал…

– Почему не убедили его, что machina terroris – иллюзия? – спросил Ванзаров. Без малейшего намека на торжество.

– Он не имеет возможности поверить, – отвечал Бурцов.

Сам же не имел права сказать, какие силы давили на директора департамента и требовали результат любой ценой. «Вынь да положь» – как говорит хозяин лавки приказчику, когда тому стыдно продавать гнилье.

– К тому же за последние дни появились новые обстоятельства, которые и меня убедили больше, чем ваша логика, – продолжил он.

– Случилось нечто мне неизвестное?

– В некотором роде.

Каждое утро сыскная полиция получала из всех участков Петербурга отчет о происшествиях. Иногда чуть позже, чем о них узнавали репортеры уличных газет, но тем не менее. Ничего, что бы заставило Ванзарова обратить внимание и связать с недавними событиями, ему не попадалось, о чем он и сообщил.

Бурцов подмигнул, как шулер на прикупе.

– Вы не могли узнать.

– То есть в участки не попадало, – сказал Ванзаров.

– И не могло попасть.

Александр Васильевич попросил придвинуться ближе, еще не зная, насколько широко развешаны уши у нового помощника, и, понизив голос, рассказал о странных происшествиях.

Два дня назад некий господин Порываев зашел в бакалейную лавку, внезапно запрыгнул на прилавок, присел на корточки и стал кукарекать, размахивая руками. После чего спрыгнул и как ни в чем не бывало попросил полфунта чаю. Хозяин давно знал покупателя, вызывать городового не стал, а послал за доктором. Доктор прибыл, осмотрел Порываева, который не мог понять, что от него хотят, но на всякий случай предложил съездить в лечебницу для душевнобольных «Фрея» на Васильевском острове.

Второй случай произошел вчера в модном салоне мадам Живанши, хорошо известной как «Смерть мужьям» за безжалостные цены на платья и шляпки. Некая мадам Граевская зашла в салон и стала смотреть журнал парижских мод, как вдруг вскочила с места, подбежала к манекену, сорвала с него меховую шапочку (мех беличий, отменный) и принялась рвать зубами, как волк зайца. Модистки потеряли дар речи. А сама мадам не знала, что делать. Однако порыв быстро прошел, Граевская отбросила разодранную шапочку, выплюнула пух и стала рассматривать журнал. Был вызван врач, который ничего не обнаружил и тоже предложил наведаться в частную лечебницу доктора Фрея.

Последнее происшествие Бурцов пересказывать не стал, сославшись на неприличные подробности, связанные с физиологией.

– Вам об этом сообщили из Общества экспериментальной психологии? – спросил Ванзаров.