Стрела времени

Поярков смотрел на выпущенные наружу поверх маскировочного костюма петлицы СС и тяжело думал. Вот сейчас он рассчитается с этими ублюдками за все то, что ему пришлось увидеть за день. За захваченный Коденьский мост, за уничтоженную заставу, за гибель солдат и командиров, за убитую и изнасилованную незнакомую девушку с пробитыми штыком бедрами, за то, что уже сотворили эти нежити и что могли бы сотворить.

Поярков навел ствол автомата на Ваака. Тот изумленно поднял на командира глаза и …споткнулся, сделал два неровных, неуверенных петляющих шага и упал. Но Поярков не стрелял. Недоуменно он смотрел один за другим стали падать ничего не понимающие немцы. Наконец, внутри борта ударила пуля. Она предназначалась для командира СС, но стрелок промахнулся. Поярков присел и теперь увидел, что справа по привокзальной площади бежит группа людей в советских гимнастерках, с зелеными петлицами и на ходу стреляет по немцам. Спохватились и эсесовцы, но было уже поздно. Броня машины не могла защитить их, и они попадали один за другим. Поярков крикнул Мамину по-русски:

– Пора, – и выстрели из автомата в спину водителю.

***

Через несколько минут сдавшийся в плен пограничникам эсесовский командир и советский капитан оказались внутри здания вокзала. Вестибюль был заполнен людьми. Из города сюда сбежались местные жители, семьи военных в надежде уехать на поезде в сторону Минска. Пограничники, отступившие от железнодорожного моста, прорвали немецкий кордон и перед самым вокзалом нарвались на группу эсесовцев, которую с чувством, толком и расстановкой положили. Эсесовского унтерштурмфюрера один пограничник ловко разоружил и связал армейским ремнем. Капитана Мамина связывать не стали, но Вальтер предусмотрительно отняли. Так, на всякий случай.

Вокзал защищали несколько десятков военных, во главе которых стояли, как выяснилось, лейтенант-артиллерист Шимченко, лейтенант-милиционер Воробьев и старшина Баснев с голубыми, авиационными петлицами на гимнастёрке.

– Давай их пока под окно, вон туда, потом разберемся, – приказал рядовому старшина Баснев Павел, как он представился.

Только уселись под окном, как Мамин услышал крик:

– Колонна.

Военные бросились к окнам, как к амбразурам. На дороге, ведущей к вокзалу, раздался треск моторов, послышались пулемётные очереди. Десятка два немецких мотоциклистов с пулемётами на колясках мчались к станции, иногда постреливая по сторонам.

– Подпускай их ближе, ребята, – скомандовал Баснев.

Павел Петрович Баснев, старшина с продолговатым начисто выбритым лицом, короткими темными волосами и чуть торчащими ушами. Он был родом из Ивановской области, до войны отслужил армию, потом остался на сверсрочную службу бойцом роты связи 45-авиабазы 74-го штурмового  авиаполка. Большие черные глаза, глубоко посаженные под надбровные дуги, у него всегда были серьезные. Старшина и сам был серьезный, шуток не любил. Волевой подбородок, признак решительного характера, отражал верно его как человека смелого.

Баснев прибыл на вокзал Бреста в субботу 21 июня вместе с группой сержантов 74-го штурмового  авиаполка. Часть эта стояла в лагерях около границы, но команда была послана к месту постоянного расположения полка в местечке Пружаны Брестской области, чтобы там принять бойцов нового пополнения и начать с ними занятия. Баснев возглавлял группу сержантов. В Пружаны надо было ехать поездом, который отходил только в 6 часов утра на следующий день. Военный комендант станции приказал старшине и его товарищам переночевать на вокзале. Они погуляли по городу, посмотрели в вокзальном агитпункте кинофильм и остались на ночлег в этом же зале. Познакомились с небольшой группой бойцов-зенитчиков, которые везли в свою часть партию сапог, полученных на складе в Бресте, и отлично провели время в зале ожидания. За анекдотами и песнями не заметили, как забрезжил рассвет.

Утро встретило их близкими взрывами. Сомнений не было – началась война.

Старшина, без промедлений взял командование в свои руки. Прежде всего, позаботился о боеприпасах – сержанты ехали со своими винтовками, но патронов у них было мало. Баснев разыскал военного коменданта, который разрешил выдачу оружия и боеприпасов с небольшого склада железнодорожной охраны. Маленький отряд старшины и ещё несколько групп бойцов сначала заняли оборону на западных подступах к станции, чтобы прикрывать отправку поездов на восток. Но немецкие снаряды то и дело рвались на путях, и удалось отправить лишь два-три коротких состава, погрузив только малую часть пассажиров, которые все прибывали. Постепенно немцы выдавили защитников с позиций и Баснев с бойцами укрылись в здании вокзала.

Обороняющиеся затихли у окон, старательно наводя винтовочные дула на немцев. Повисла напряженная тишина, которую нарушали только женские разговоры и детский плач. Гражданские старики, женщины, дети, все сгрудились посреди зала ожидания и затравленно ожидали исхода очередного боя.

Немцев подпустили почти вплотную и встретили дружным залпом. Колонна резко затормозила, словно наткнувшись на невидимую преграду. Машины опрокидывались, съезжали в кювет, стараясь развернуться. В несколько минут всё было кончено, и едва ли половина мотоциклистов успела на полной скорости умчаться назад.

Можно было перевести дух. Бойцы уселись под окна прямо на пол, занялись привычным делом: кто-то чистил оружие, кто-то считал боеприпасы, кто-то неторопливо сворачивал цыгарку. Часть бойцов по приказу Баснева совершила вылазку на площадь собрать брошенное немцами оружие.

Мамина разделили с Поярковым и обоих охраняли. Было ясно, что допроса не избежать, и сейчас просто не до них. Алексей пытался вспомнить историю боя за вокзал, но ничего припомнить не мог. Исходя из обстановки зал ожидания был не единственным вокзальным помещением, который обороняли.

Между тем, звуки перестрелки постепенно приближались. Не прошло и часа, как издали снова послышался шум моторов. На этот раз к вокзалу подходили немецкие бронетранспортёры с автоматчиками. Силы были неравными – с одними винтовками бойцы не могли долго держаться против бронированных машин.

Старшина приказал кому-то, чтобы начали уводить гражданских вниз. Сержант с авиационными петлицами бросился в центр зала и в это время раздался взрыв оглушительной силы, с неописуемым грохотом и шквалом огня. Весь воздух, все кругом затрещало, загудело. Здание вокзала задрожало. Казалось, и земля-то бьется в судорогах, как при землетрясении. От удара разбился стеклянный потолок зала ожидания и осыпался на головы сидящих женщин и детей. Когда дым рассеялся, предстала страшная картина. Посеченные осколками люди кричали, плакали и корчились от боли. Некоторые женщины забились в угол, прижав детей к себе. Они от испуга и ужаса со многими сделалась истерика. Мамин заметил фигуру немолодой женщины, которая стояла с открытым ртом и расширенными глазами, что-то шептала, а по ее лицу ручьями стекала кровь. Рядом какая-то старуха упала на колени и крестилась.

Где-то недалеко раздавались взрывы бомб.

И у Мамина застучали зубы. Он обхватил руками колени. Они пульсировали мелкой дрожью. Ему пришла в голову мысль, что вот конец, вот сейчас упадет бомба, и все погибнут. Он сидел в оцепенении, чувствуя себя приговоренным к смерти.

Снаряды все чаще падали у вокзала. Пулеметный огонь гитлеровцев нарастал. Появились убитые и раненые среди пассажиров. Наступали вечерние сумерки. Оставаться в огромном зале ожидания с таким количеством обороняющихся было бы безумием. Вокзальные помещения забиты людьми – главным образом женщинами и детьми, надо было искать более надёжное убежище.

В зал откуда-то снизу вбежал Стебунцов, размахивая немецким автоматом. Мамин, растерянно проследил за пробегающим ефрейтором, но не решился окрикнуть, еще не отойдя от охватившего его чувства страха. Стебунцов Мамина не заметил.

– Товарищ старшина, – закричал Стебунцов.

Баснев, пригибаясь от осколков и пуль, подбежал к несущей колонне, где его ожидал Семен.

– Нас теснят в столовой. Долго не продержимся. Надо отойти, – выпалил, задыхаясь Стебунцов.

– А есть куда?

– Есть. Товарищ Шихов, – позвал ефрейтор седого, с прорезанным морщинами лицом, железнодожника в черном кителе.

– Старший диспетчер железнодорожного узла Шихов, – представился железнодорожник.

– Расскажите, что вы там придумали, – произнес Семен.

– А чего рассказывать. Под всем зданием вокзала обширная сеть подвалов. Подвалы разделёны на отсеки бетонными перегородками. Вот.

– И что? – спросил Баснев.

– Как что? Если туда людей уведем, сможем держать оборону. До прихода наших войск, – ободряюще прокричал Стебунцов.

Баснев удрученно покачал головой и тяжело вздохнул.

– Опасная идея. Но, видать, другого пути у нас нет.

***

В тёмные и полутёмные там, где они освещались небольшими окнами, выходящими наружу на уровне земли помещения подвала хлынула толпа людей, скопившихся на вокзале, заполняя все подземные отсеки. Как подсчитает потом Баснев, здесь собралось вначале до двух тысяч человек. Дети плакали, женщины порой бились в истерике, старики, растерянные и подавленные, не знали, что предпринять. Сюда же, вскоре вынуждены были отойти и военные. Теперь сам вокзал должен был перейти в руки гитлеровцев, а внизу, под ним, около сотни бойцов занимали оборону у входов в повал и подвальных окон. Мамина и Поярков раздельно спустили по бетонным ступеням вниз и усадили в маленьком помещении, оставив часового.

В подвале гул разрывов был не таким громким. Алексей подвинулся ближе к Пояркову, но часовой тут же прервал не начавшийся разговор, пригрозив винтовкой.

– Да свои мы, – сказал обиженно Мамин.

– И этот тоже? – кивнул на Пояркова часовой.

– И я, – ответил Поярков.

– Командование придет и разберется, какие вы свои, – буркнул часовой.

Через час, много два, в тесное помещение вошли трое военных. Лейтенант Николай Шимченко, лейтенант Воробьев и старшина Баснев.

Воробьев с порога воскликнул:

– Мамин. Капитан. Во, дела.

Воробьев Андрей Яковлевич, начальник линейного отделения милиции станции Брест-Литовский, был родом из деревни Студенец Шумячского района Смоленской области. Высокий лоб с залысиной, монголоидные глаза с опущенными по краям уголками, две морщинистые борозды треугольником устремленные к губам, по девичьи изрезанными бантиком. Он казался старше своих лет. На месте была с утра 21 июня, когда Мамин впервые увидел Воробьева, неряшливо свисающая на нитке вторая сверху пуговица.

Трудовую деятельность Воробьев начал в детском возрасте в качестве подпаска; потом добровольцем ушел в Красную Армию; в 1923-ем курсант командных пехотных курсов. Демобилизовался, вернулся домой, поработал в народном хозяйстве и по мобилизации, как лицо мужского пола, достигшее призывного возраста, установленного тогда Законом в 21 год отроду, и имеющее должное социальное происхождение проходил службу в качестве пулемётчика в городе Москве в частях Дивизии особого назначения имени Ф.Э. Дзержинского (имя главного чекиста присвоено в 1926 году) при Коллегии ОГПУ. С 30-х гг. был помощник линейного уполномоченного ДТО станции Семёновка. Там же был подвергнут двум дисциплинарным взысканиям. Так, 7 августа 1930 года чекисту Воробьёву приказом начальника ДТО за № 137 был объявлен строгий выговор с формулировкой: «За бездеятельность розыска», а 16 ноября 1930 года приказом начальника ДТО за № 183 он же был подвергнут аресту сроком на пятнадцать суток «за продажу револьвера».

В должности начальника линейного отделения лейтенант Воробьев, как бывалый чекист, отследил появление в городе лиц с диверсионной подготовкой. Поэтому, когда увидел последствия боя Мамина на дороге, нисколько не удивился. В первые минуты войны возглавил, как и полагалось ему по должности, оборону железнодорожного комплекса станции Брест и, в том числе, Брестского железнодорожного вокзала. Сплотил вокруг себя не только подчинённых по возглавляемому ЛОМ, но и разрозненные группы военнослужащих войск Наркомата внутренних дел СССР из 17-го Брестского пограничного Краснознамённого отряда и 60-го стрелкового полка войск НКВД СССР по охране железнодорожных сооружений, а также стрелков местных подразделений железнодорожного ВОХР.