Когда вернусь в казанские снега…

Старик ходил по саду довольный.

– Вот, вот! к дому неси. Не туда, Фёдор. Не туда! – поддёргивая штаны, командовал он.

Сад стоял весь в зелёном дурмане.

Потом сидели всем скопом на крыльце.

Федька курил, медленно втягивая в себя дым. Старик тоже курил, попыхивая трубкой. Гундосил скучным тенорком:

– Вот… Великое дело.

А после, когда ребята уходили, дал всем яблок. Вдруг засуетился, кинулся в кладовку. Вадька видел, как, щупая их, дед склонился над одной корзиной, потом отошёл к другой. Видел, как совал всем пригоршнями за пазуху, бормотал:

– Берите… Матерям к чаю. С чайком в самый раз.

– Спасибо, – тихо сказала Зинка.

Федька ухмыльнулся, презрительно хмыкнул:

– Ладно… Я и так нажрался.

Но всё же проявил деликатность, взял яблоки.

Часом позже, выйдя случайно из сада, Вадька наткнулся на них. Яблоки лежали на траве, у калитки. Он нагнулся, поднял одно. Яблоко оказалось сморщенное и червивое. И остальные тоже были червивые. Старик дал всем падальцев. Вадька ушёл на берег, швырнул яблоки в кусты. Вернулся домой только к вечеру. Волосы падали на лицо. Он слепо моргал, искоса поглядывал на старика.

В окнах темень. Только звезда острой крапинкой проступала на стекле.

– Вот… Велосипед тебе купим. Кататься вместе будем, – весело кряхтел старик.

А на следующий день в деревне Зинка и ребята смеялись:

– Крохобор твой этот… Будто из-за гнилья возились!

– Нужны мне его яблоки! – презрительно кричал Федька. – Надо будет, сам нарву, сколько захочу.

Вадька молчал. Нечего было сказать в ответ. Только глядел насупленно, твердил с упрямством:

– Нечаянно так получилось. Не нарочно.

Через два дня за стариком опять на мотоцикле приехал дядя Ибрагим, давний его знакомый, а наутро они вместе уехали в город. День тянулся долго и нудно. Вадька слонялся по саду из угла в угол, лениво жевал яблоки. Ребята не приходили, а самому бежать в деревню было как-то неловко.

Он подошёл к забору, стал смотреть сквозь щели на реку. Неподалёку на террасе соседней дачи сидела женщина. А ребят не было. И никого не было. Он взглянул на дорогу. Может, придёт кто-нибудь? Потом, не вытерпев, побрёл на берег. Там был один Бориска. Он сидел в лодке и ловил уклеек. Увидев Вадьку, крикнул картаво что-то неразборчивое. И тут же, сам испугавшись, заулыбался, отгрёб немного от берега. Вадька погрозил ему кулаком, вернулся домой.

А день стоял звонкий, яркий от солнца. В лугах, за кочкарником, блестела река. Здесь же был забор, домики. Женщина на соседней террасе словно не говорила, а выпевала:

– Покушала? Теперь нужно немножечко поспать… В постельку нужно!

И Вадька вдруг сорвался с места. В кладовке он взял мешок, стал отбирать самые большие яблоки. Навалил было целую кучу, больше пуда, наверное, попробовал поднять – не сумел. Отсыпал.

Нести мешок было трудно, и он тащил его чуть ли не волоком. До Акинских Полян с полкилометра. Сначала дорога по берегу, потом выбегает на взгорбок, а там в пыли, в тумане берёз и тополей – крыши изб. В окнах дрожало солнце, белое, слепящее, хоть прячь глаза. Ребята сидели на брёвнах у нового сруба, лузгали горох.

Вадька подошёл, совсем уже упарившись, скинул с плеч мешок:

– Вот. Дед прислал.

Ребята молчали.

– Тогда так… попались под руку, и всё. Не выбирал, не смотрел, – не отводя глаз от них, отрывисто, твёрдо говорил он.

Первой нагнулась к мешку Зинка. И за ней все стали тянуть руки. Вадька глядел, вздыхал облегчённо. Сразу стало легко, будто с души что-то спало. Он тоже уселся на брёвна, стал есть горох…

Утро вышло красное и дымное. Роса выпала густо, и солнце икринками било из мокрой травы.

Снова пришли ребята.

– Куда пойдём?

– На Вымку…

Вымка была небольшим озером. Говорили, что там дно, наверное, из золота, так много водилось карасей. Был ещё Коровий яр. Там можно было найти черепа и кости, а в оврагах было хорошо играть в войну.

Но никуда не пошли. Ели рассыпчатую картошку в мундире. Галдели. Смеялись. Вадька был за хозяина и за повара.

А к обеду приехал старик. Он как-то боком ввалился в калитку, бухнул на землю рюкзак с хлебом. Пальцы на левой руке были в марле. Кожа чёрная, заскорузлая, а бинты белые.

– Чего? Выпил опять?

– Зачем? Работал, – возразил старик, потом ухмыльнулся, подмигивая.

– А с рукой чего? – снова спросил Вадька.

– Зашиб. Покоя не дают, черти. То двигатель помоги расшурупить, то ещё что…

Настроение у старика было весёлое. Он сел на крыльце и вдруг запел:

Если хочешь быть здоров —
Закаляйся!..

Ребята сидели на земле, скрестив ноги, плели жилку для нахлыста. Исподтишка перемигивались, кивая головой. Потом старик ушёл в дом. Вадька тоже поднялся вслед за ним. Сказал шёпотом, почти на ухо:

– Я яблоки отдал. Мешок. Ты тогда гнилые дал ребятам. Я и решил мешок…

– Чего-о? Как?

Старик захохотал, потом, вдруг поняв, стал орать, брызгать слюной.

– Мешок… Так не нажрались тогда? А на базаре они по рублю за кило. Завтра на базар повезу.

Лицо у старика стало багровое, злое. Вадька тоже стоял красный. И руки были тоже пупырчатыми и красными. Словно холодом их ожгло. Он смотрел испуганно на старика, потом оглянулся. За спиной стояла Зинка. Коленки все сбиты, в ссадинах, болячках. Голубое платьице на ветру развевается. А глаза огромные, лучистые. И лучше бы не глядеть в них.