Охота на Эльфа

Согласно нашим оперативным данным выстрел в Ивана Аникеева в Измайлове является не следствием обычной бандитской разборки, а заказным убийством, проплаченным из-за рубежа. Есть основания предполагать, что те же заказчики финансировали и убийство Эдуарда Свирского (г. Владимир), застреленного в Кемере (Анталья, Турция) в тот же день. Прошу вашего разрешения привлечь к работе над этим заданием известную вам группу. Проблема более чем серьезна. Вылетаю в Москву спецрейсом.

Начальник оперативного управления ЧГУ Кулаков

Коста-Брава, Испания

«Сегодня ночью в центре Стамбула прогремел взрыв. Сработало самодельное безоболочковое устройство, оставленное террористом в пластиковом контейнере для мусора – стандартная схема действий. Благодаря тому, что в столь поздний час (около полуночи) людей на улице было уже немного, жертв нет. Пятеро госпитализированы с ранениями различной степени тяжести, и по приблизительным данным пострадало еще девять человек – посетителей расположенного рядом уличного кафе „Саратога“. Мощность взрыва оценивается специалистами в 120-150 граммов тротилового эквивалента. Ответственность за эту бесчеловечную акцию взяла на себя Курдская рабочая партия. Звонок, начавшийся и закончившийся выкриками „Свободу Абдулле Аджалану!“ раздался в полиции уже через пятнадцать минут после теракта.»

(Сообщение агентства «Интерфакс»)

Шифртелеграмма

Особая, вне очереди

Стамбул, Резиденту СВР

Полиция Стамбула сумела зафиксировать городской номер, с которого звонил представитель КРП, взявшей на себя ответственность за взрыв возле кафе «Саратога». Именно по этому номеру за несколько минут до своей гибели и за полчаса до взрыва звонил Свирский Эдуард Львович.

Назым

Шифртелеграмма

Особая, вне очереди

Руководству СВР, руководству ФСБ

Пересылаю вам самую свежую информацию своего агента в Анталье. С целью предотвращения возможных новых терактов срочно проверьте все возможные контакты Свирского Э.Л. с КРП и другими, в первую очередь турецкими экстремистскими организациями.

Резидент, Стамбул

– Эдика Свирского застрелили, – сказал Фил громко, так чтобы слышали все.

И если учесть, что, кроме него, никто из ребят, этого человека не знал, вряд ли подобную реплику можно было считать случайным эмоциональным всплеском. Фраза была явно рассчитана на здешнего сотрудника. И Фил не ошибся.

– Что вы сказали? – вскинулся строгий и подтянутый порученец, не сдержавший своих чувств.

– Вы не ослышались, – сказал Фил. – Я был знаком с Эдуардом Свирским из Владимира и сейчас звонил в Анталью именно ему.

Порученец мгновенно взял себя в руки, дважды вдавил одну-единственную кнопочку на мобильнике и тихо проговорил:

– Срочно сообщите Князю: убили Ёжика.

«И почему это надо было говорить при них? – думал Крошка, быстро перебирая в памяти все странности последних часов. – Зачем? Чтобы они теперь знали, что Свирский тоже был человеком Аникеева, что звали его при жизни этой смешной кличкой Ёжик, наконец, что Князь – это, по всей видимости, сам Мышкин? Ну, кто же дает такие примитивные прозвища? Достоевского, чай, в школе проходят. Или „Идиота“ не проходят? Да, и вот еще: была ли это случайность – знакомство Фила со Свирским? Для Фила – разумеется, да. А для Мышкина? Не многовато ли случайностей? Циркач работает на Аникеева. Пиндрик попадает на рынок в момент его убийства. А Фил договаривается о звонке Свирскому за несколько часов до смерти последнего. Впору поинтересоваться, кто работает на Мышкина в Твери. Уж не начальник ли тамошнего ОМОНа? И, наконец, родное Бадягино…»

Все эти мысли, похожие на бред, прокручивались в голове у Крошки с пулеметной скоростью, а были и еще какие-то – совсем лишние. Он, правда, знал по опыту, что их не следует брезгливо отбрасывать в сторону. Все, приходящее в голову по ходу работы, – для чего-то нужно. Так уж устроена его весьма неординарная голова.

«Странно, – думал он, – почему зачастую самые смешные и дурацкие прозвища оказываются самыми устойчивыми по жизни. Ну, то что он при росте под два метра и с косой саженью в плечах именуется Крошкой – это не слишком оригинально, а вот Фил вовсе не был известен в других местах как Филипп. Просто со школьных лет увлекался „Битлс“, повсюду напевал их песни. Одной из любимых была знаменитая „If I feel“ (Если я почувствую) Леннона. И еще на первом курсе кто-то сказал ему: „Что ты там бормочешь? Если я Фил? Конечно ты Фил, самый натуральный…“ С тех пор и пошло. Я тоже очень люблю „Битлов“ и часто их музыка, строчки их песен помогают мне, подсказывают что-то… Какая же разгадка скрывается сегодня во фразе „Если я почувствую“?»…

Ответа пока не было, зато он все отчетливее понимал, что Циркач не успеет сообщить им уже ничего. После второго убийства начнется чехарда в ускоренном темпе, и надо будет только успевать поворачиваться. Почему же он решил, что все-таки стоит поворачиваться по их приказам, а не отворачиваться от этих странных людей? Ведь не потому же, что всю дорогу в вертолете – а какое там, к черту, общение через шлемофоны! – Циркач агитировал его «за советскую власть», то есть за немедленное спасение всей российской экономики путем спасения финансовой империи господина Аникеева? И не потому, в конце концов, что об оплате говорили, не называя сумм, а это, как правило, означало очень большие деньги. И даже не потому, что у этих чудаковатых людей, работающих не по канонам спецслужб, а скорее по канонам хорошо отлаженного механизма совкового министерства, такие огромные возможности на самом верху и даже в международных организациях – этим сейчас никого не удивишь. Те же наркодельцы – при их-то деньгах! – иногда бывают и с президентами и с премьерами «вась-вась».

Нет, что-то другое подкупало его в фирме Аникеева-Мышкина, какая-то бесшабашность и романтизм, отсутствие цинизма, что ли, неотъемлемо присущего любым бандитам или сотрудникам спецслужб. И внутренний голос подсказывал: берись за это дело.

«Если я почувствую…»

Вот оно! Верить не логике, а ощущениям. А внутренний голос – это и есть то самое чувство.

«Конечно, – подумал он еще через полминуты, – в итоге мы все пятеро почти наверняка снова вляпаемся в какое-нибудь дерьмо, но попутно – и это тоже наверняка – узнаем много интересного».

И вот поймав себя на этом сверхцинизме – мечтах о поиске интересной информации в дерьме, – Крошка мысленно рассмеялся и даже внешне не смог сдержать улыбки. Очевидно, не смог, потому что сразу перехватил удивленный взгляд Циркача и обиженный, если не сказать возмущенный – Фила: человека убили, а этот придурок улыбается!

Но Крошка знать не знал никакого Эдика и мог сейчас думать только об одном – о непосредственно предстоящей им работе.

Из специального досье Четырнадцатого Главного Управления ФСБ (ЧГУ)

Большаков Андрей Николаевич, 1966 года рождения, русский, кличка – Крошка, родился в г. Чжаланьтунь (Китай), женат с 1987 года, жена – Мария Анатольевна Чистякова, 1964 г.р., сын – Егор, 1993 г.р., отец – Большаков Николай Иванович, русский, полковник инженерных войск, мать – Рубцова Зоя Никитична, русская, врач. Среднюю школу закончил в Челябинске, в 1983 поступил в высшую школу КГБ. С 1988-го в штате Девятого главного управления. В 1990-м завербован, в 1991-м официально переведен в штат ЧГУ. С 1991-го по 1994-й спецучилище ЧГУ. Присвоено звание – капитан. С 1995-го по 1997-й – Чечня. Возглавил группу спецназа. Сентябрь 1997-го – вместе с группой выведен из личного состава ЧГУ за нарушение воинского Устава. Официально – в розыске.

Особая характеристика: раскрытие латентной энергии организма с помощью алкоголя (Большаков возражает против изучения этой своей особенности); умение подчинять себе людей, организовывать и проводить сложнейшие спецоперации; выдающиеся аналитические способности; коэффициент экстрасенсорного восприятия опасности – 0,94 (более высокий коэффициент не зафиксирован ни у одного человека в мире).

Подвал производил сильное впечатление. И глубиной и территорией – на добрый квартал. В самом центре Москвы! Кому это раньше принадлежало? Двух ответов на этот вопрос быть не могло. Подземные спецсооружения столицы, которые так любил обустраивать Отец народов, находились исключительно в ведении НКВД. И где-то оно теперь, это ВЧК-КГБ? Почему ушами хлопает?

А подвал-то хорош! Особнячок над ним – как капитанский мостик над огромной подводной лодкой. В подземелье располагались, всякие офисы, небольшой конференц-зал, лаборатории, склады, просторная столовая, скорее похожая на ресторан, спортзалы, сауна с двадцатипятиметровым бассейном, огромный, отлично обустроенный тир… Не хватало разве что конного манежа, да еще, пожалуй, танкодрома для полного счастья. И что характерно, все эти помещения были обеспечены прекрасной вентиляцией, кондиционированием и высококачественной имитацией дневного света. А помимо лифта, на котором они и приехали, имелись еще массивные железные двери, как у шлюзовых камер, выводящие, надо полагать, в туннели метро – для доставки грузов и на случай экстренной эвакуации.

Их пятерых прежде всего попросили раздеться, принять душ (для бодрости) и выдали грамотные спецназовские комплекты – комбезы с веревочной сеткой, защищающей от прилипания к телу, легкие и прочные ботинки, очень компактные бронежилеты из нео-кевлара, шлемы с забралом – все по-взрослому! Одежду цивильную сдали на склад по описи, пока ребята мылись. Карманы и швы были, надо думать, тщательно проверены. Да только нечего там было искать – их же всех повыдергивали из дома да с отдыха, кроме Циркача, про которого и так было все известно, и Шкипера, сдавшего, естественно, свое табельное оружие. Стволы выдали, может, и не новейшие, но вполне серьезные и удобные – «кедры». Поразил боекомплект, рассчитанный вне всяких сомнений на многочасовой бой. По четыре лимонки на каждого – это тоже было немало. После такого казалось особенно интересным выслушать непосредственную боевую задачу.

Однако ситуация складывалась дурацкая. Инструктировать группу спецназа поручили одному из замов Мышкина, скромно назвавшемуся майором Платоновым. Одетый в камуфляж, но без погон, лет пятидесяти (смешно в таком возрасте иметь звание майора!), но юркий, сноровистый, гибкий, по-спортивному крепкий Платонов, постоянно был вызываем то наверх, то еще куда-то – в связи с последним убийством в Турции. Эдик Свирский оказался если и не впрямую человеком убитого Аникеева, то, вне всяких сомнений, фигурой очень значительной для всей конторы. И как же это угораздило Фила познакомиться с таким человеком именно сейчас, за несколько дней до срочного вызова в Москву и до заказного, вне всяких сомнений, убийства? Неужели простая случайность? Или…

Этот вопрос не отпускал Крошку ни на минуту, но вообще-то сейчас он уже думал над другой загадкой. Он все смотрел на псевдомайора Платонова (полковник он, как минимум, видно было невооруженным глазом!) и мучительно вспоминал, где они могли видеться. В Чечне? В Паланге? На Таймыре? В Венгрии? А потом Платонов появился в очередной раз, сдернул трубку аппарата, стоящего посреди стола и вдруг заговорил по-польски. Крошка не знал польского, но смысл беседы едва ли был секретным, раз она велась в открытую, да еще так громко, эмоционально – дело было в другом: в естественной ассоциации. Андрей теперь с абсолютной точностью вспомнил, где видел этого человека.

И сразу ему сделалось кисло. Вот тебе и майор Платонов!

Из них пятерых еще только Борис мог знать в лицо знакомого незнакомца, ну, Крошка и шепнул Циркачу на ухо:

– Ты раньше встречал здесь этого хмыря?

– Никогда.

– Но ты узнаёшь его?

– Кажется… узнаю, – ответил Циркач нерешительно.

Говорил он еще более тихим, практически неслышным шепотом – Борька этим своим умением славился еще в военном училище, где прослыл величайшим мастером подсказок.

И псевдомайор Платонов действительно ничего не услыхал, не мог услыхать, ведь он продолжал «пшикать» с невероятной экспрессией.

– Вроцлав, правильно? – спросил Циркач. – И звали его Гном?

– Эльф, – поправил Крошка, – но оговорка прекрасная. Я так и передам… И вот теперь ты мне скажи: кто же кого завербовал: Мышкин этого «гнома», или «гном» – всю эту шайку одним махом? А в решающий момент явился сюда сам, собственной персоной…

Циркач не успел ответить, потому что майор Платонов закончил трепаться с польским другом и объявил: