В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»

…Спохватившись она одернула вуаль вместе с пальцами в сторону, одновременно отстранившись, что бы близость рук и подушек не повлекли за собой известных последствий.

– Это не паранджа, а вуаль. И ее в отличие от паранджи можно не снимать!

– Ох, уж эти тонкости, которые играют такую большую роль для женщин. Раз мужчина хочет, – присаживался он ногой на стопку разделявших их подушек, протягивая руки над ней – то что бы снять паранджу …там, или вуаль.

– Осторожно лапами своими!! Больно же ведь!! – закричала Мальвази держась за прическу и вытаскивая острую шпильку. В порыве злости она сильно воткнула жало кончика прямо в палец. – Тебе так – понравиться?!

Одернув пораненную руку и зажав больное место, ошеломленный Омар Мейяд осел. Но по-настоящему поранено он себя чувствовал душевно от острых поразивших эмоций ненависти и действий.

В таком состоянии вместо влечения к ней он почувствовал отвержение. Задуманное насилие обессилело в нем, и спрося себя сможет ли он, чувствовал: что никак, с самой грязной нищенкой смог бы, и его сейчас потянуло найти утешение со своей наложницей, а с этой красивейшей европейской принцессой обрыв, как будто не женщина это.

Вместе со всеми этими чувствами, когда он смотрел, как она от него отсаживается, Омара Мейяда стало брать самолюбие, и то простое чувство отместки, обычно сопутствующее самолюбию, не позволившее прогнать ее просто так, не взяв чего-то своего.

– Я прошу прощения что сделал вам больно. Дайте мне вашу заколку я проткну себе руку насквозь – мрачно проговорил Омар Мейяд.

– Нет. Лучше продолжайте кушать.

Повинуясь, он взял две пиалы с разноцветным содержимым в рисе, и одну пиалу на пальцах, один из которых был поранен, что вообще-то ни о чем не говорило, протянул Мальвази. Та приняла, принявшись потихоньку есть.

За трапезой видя ее совсем другой, нежели чем ее довелось увидеть перед тем, Омару Мейяду подумалось что она чувствует себя виноватой перед ним, и желая разогреть эти чувства, он стал оказывать ей всяческие знаки внимания в отношении еды, и устно расспрашивая о неудобствах в пути. Постепенно разговор зашел о путешествии и желая вывести беседу на интересующую его тему, Омар Мейяд созерцательно глядя на Мальвази допустил следующее высказывание.

– Я везу вас как подарок султану, но честное слово я боюсь отдавать вас ему.

– Тогда предоставьте меня самой себе. Я вам, хорошо заплачу, – холодно выдала она ему. Ощущая как прежние чувства возвращаются, но сохраняя внешне то же невозмутимое выражение лица Омар Мейяд стараясь как можно теплей произнес:

– Обратному возврата нет – как отрезал.

– Почему же? Ведь я говорю о сотнях тысяч.

– У меня миллионы!.. И я вам… серьезно предлагаю… Становитесь моей. У султана сотни жен, сотни таких как вы. Вам первой не быть! У него в гареме даже белых целая стайка. А таких как вы смуглых – почти все. Европейка и не белая…

Мальвази сильно показалось пренебрежение к ней самой, что женщин всегда глубоко трогает. Пронзительно взглянув на собеседника выговорила:

– Зачем же вы тогда решились на разбой, ради небелой?!

– Не думайте о себе много! Просто каждый год я езжу в Европу закупать всякие ценные и интересные безделицы. Я пошел на экс[4 - * экс. – сокр. от экспорприирование] польстившись на громкую славу о вас. Теперь я вижу что зря заинтриговал султана. Вам уготован нижний гарем, к чернушкам! Сеньора! Сейчас только ваша спесь высоко взлетела в моих глазах. Я вам откроюсь: как правоверный мусульманин я ни на букву не отступлю от заповедей Корана. У меня никогда не будет больше чем четыре жены! Среди этих раболепиц вы не будете иметь себе равных. Вы будете женщиной для головы, для ума и для души. О вы просто не представляете себе что такое царить у араба в душе! Вы будете царить надо мной! – горячно оживился он, взяв ее руку в свою, так что даже умилил ее – Я чувствую это! Вы будете заставлять меня облизывать вас всю!… Но меня надо для этого один раз тронуть, только один раз и ваша жизнь как райская птичка мимо пропорхнет над местом у края стены высокого гаремного зала, а влетит в самый роскошный из дворцов на свою собственную половину. Только заклинаю вас не думать что вы сможете чего-то добиться у султана – вы не знаете языка. Вам ни в коем случае нельзя в гарем, замечено принцессы там чахнут. Будьте больше женщиной, чем принцессой, покоритесь предлагаемому, троньте мое сердце, сделайте самое трогательное что может сделать женщина мужчине, преклонитесь к моим коленям! – прямо туда и заехал он, так сразу, неожиданно даже для самого себя, но до того это было превосходно!

Возбужденный Омар Мейяд полез руками под полы халата. Верхом его эротического экстаза было то, что Мальвази деланно открыла рот, слегка пожевала и набрав с шикающей гримасской плюнула ему прямо в ноги, между…

– Ха-а-а-а! Ха-ха-ха! – продолжительно громко расхохотался он, очень довольный своим превосходством, ничуть не оскорбившись, и даже продолжая развивать свое превосходство устными представлениями:

– Этим ты сама выбрала низ. Будет вот как: я сделаю так что бы тебя сразу определили в нижний гарем – сразу у входа! Среди простых наложниц. Ты будешь лежать на грязном полу голой – на животе, и я буду тобой довольствоваться при всех. Не захотела приклониться наедине, будешь брать лежа при всех! О-о, тогда все старые мигеры наржутся, и я без всякого стыда перед ними прильну губами к вашей мягкой нежной ягодице, пока она еще никем не была осквернена. А потом пущу на использование страже, Тут же! Тогда я посмотрю в твои глаза и спрошу у них – Нужно было согласится? – завелся он снова, с пугающей мягкостью настаивая на своем.

На мгновение что-то в девушке дало слабинку, и она представляя себе это чуть не расчувствовалась, желая запричитать: верните меня домой. Но она быстро взяла себя в руки.

– Я бы мог взять тебя насильно, это бы было твоим счастьем, но ты плюешься и я тебе изощренно отомщу. Я сделаю тебе, как у вас говорят: из князи да в грязи. Сначала я все-таки предоставлю тебя как ночной подарок султану, ему как раз скоро исполняется сорок. То-то он позабавиться с такой необъезженной лошадкой, он страстно любит такое. О я бы мог взять тебя в жены насильно или даже просто насильно взять, мой повелитель так мне и предлагал: хочешь возьми ее как хочешь. Если я возьму я лишу своего повелителя такого удовольствия! Я не посмею этого сделать, я слишком сильно люблю моего сул…

– Сильнее женщин! – резонно усмехнулась Мальвази.

Его не только ранили, оплевывали, но теперь уже и принялись топтать его возвышенные чувства к государю, намекнув на такую дерзость:

– Мерзавка! – ударил он ее рукой по лицу, заставив закрыться и отвернуться.

Получив таким образом повод к уходу Мальвази незаметно удалилась, оставив Омара Мейяда одного негодовать. Нечего и говорить что внутреннее состояние и настроение его оценивалось им самим как истерзанное и загаженное. Прежняя легкость в теле сменилась тяжестью и содроганием, и что бы хоть как-то облегчить душу он вышел из шатра наружу развеяться и отвести душу, на чем свет держится проклиная женский пол.

«…Как искренно и верно в Коране сказано: женщина изменчива, непостоянна, развратна, нечестива!.. О святое писание, может ли с тобой что сравниться в этом мире по откровенности?»…

Снаружи было еще очень светло, несмотря на то что солнце зашло. Ему сообщили что местность вокруг безлюдная и дикая. Невдалеке обнаружено несколько рощиц из гигантских зонтичных и карликовых пальм, откуда было замечено какое-то движение. Густые заросли фисташек и тамариска проверены еще не были и вызывают опасения.

Для Омара Мейяда все было предельно ясно: гривастые бараны и обезьянки маго. Для первых он приказал готовить джериды,[5 - * дротики] предвкушая хорошую охоту, для второго зверья шесты. Обезьянка была бы прекрасным подарком в знак примирения.

*как женщина женщине*

Караван снова, в который раз был поднят ни свет ни заря. Омар Мейяд перед выступлением имел с Бабраком разговор относительно пути, так как проводник не знал куда вести определенно.

– Веди наикратчайшим путем через Фортасса-Гарбию. Там перейдем горы.

– Мой повелитель, хочу вас предупредить это заброшенное место пользуется у всех караванщиков дурной славой. Повелите спросить любого купца взятого вами, каждый подтвердит Фортасса-Гарбия – гнездо разбойников.

– Предлагай.

– Мой повелитель, не возласкает ли ваш ум простота моей ничтожной мысли: перейти горы в ближайшем от нас месте. Вашим зорким очам угодно видеть эти горы. За ними, если будет угодно Аллаху, вы без устали придете в Гардаю.

Омар Мейяд испытующе взглянул на проводника. К нему обязательно нужно приставить соглядатая. Чувствовалось этот человек вел свое.

– Зачем такое отклонение в другую сторону? Если не ответишь убедительно – долой голову с плеч, сейчас же!

– Мой повелитель – упал в ноги Бабрак, правда без особых волнений – Гардая готовит в пустыню. Гардая поменяет коней на верблюдов, даст бурдюки[6 - * кожаные мешки.] с водой. Гардая отправит в долгий путь и заметет следы от чужого глаза. Сахара надежно спрячет вас в своих безбрежных песках.

– Я чувствую заведешь ты нас, и не выведешь, а все из-за своей великой жадности. Золота тебе больше надо, вот что тебя только беспокоит. Так уж и быть, придется на тебя расщедриться, иначе бедным будешь после такой поездки. Я не хочу что бы к тому времени когда ты меня выведешь обо мне забыли бы. Я тебе буду платить не по монете в день, а сотню золотом по окончании пути. Веди вдоль хребтов, так далеко как ты предлагал не удаляйся.

– О щедрейший из всех щедрейших. Осмелюсь раскрыть глаза ваши на то что за сахарскими горами вы найдете совсем не то что думаете. Любого кто пересечет горы ждет бескрайняя цветущая равнина. Ныне весна, с гор в пустыню текут полноводные реки. Эн-Намус, Саура и еще пять рек непостоянство и непродолжительность жизни коих не дали мне припомнить их имена.

Пропадают эти реки в песках Эрга, напоевая своей водой и песчаную пустыню. Если воли Всевышнего будет угодно, вы увидете и Эрг – цветущим и живущим краем. Но обманчива будет сия живизна, только одного человека с конем, сможет пропоить она, да и то случайно. Уже несколько человек будут обречены на гибель или падеж скота…

Совсем другую картину вы встретите на зеленой равнине. Стада антилоп, диких верблюдов, даже жирафов заметите вы вместе с самой разной прочей живностью. Покуда рыки львов и леопардов будут тревожить по ночам ваш сон, знайте: пустыня еще не близко, и только когда вашему зоркому взгляду начнут попадаться антилопы Мендес и Бубалы – значит скоро граница с пустыней. Эти животные – предвестники песков. Пески начнутся раньше всего за Гардаей.

Бабрак убедил Омара Мейяда в целесообразности уклониться в сторону с тем что бы наверняка оторваться от всякой возможной напасти. Пусть на несколько дней затянется путь, но зато он будет спокоен от опасностей. Возможно сильнее вымотает, тем будет лучше если усталость и изнурение лучше всякой паранджи скроют от султана величайшую красоту, и он без затруднений и опасности, коя могла изойти от его завистников, скроет сокровение своего сердца у себя. Такую птичку нельзя будет втихаря отвести от султана.

И чем больше дней он проведет в одном движении с ней, тем большего добьется. Самоуверенность, которую развивают в мужчине женщины, вынужденные искать защиту в смирении, не давало Омару Мейяду сомневаться, что он заставит ее склониться к нему.

Чувство любви даже в самом своем зарождении, даже у самых черных натур порождает стремление делать хорошее, хотя бы полюбившемуся существу. Хорошее, что мог сделать Омар Мейяд для Мальвазии, он считал что сделал все до мелочей, и сделал так, что бы она не тяготилась его добром – ненавязчиво Мальвази получила прекрасную арабскую лошадку белую и спокойную. Имея возможность сидеть на ней как она того хотела и разъезжать вполне свободно в поле видимости смотрителей, скрытых и спереди и сзади процессиями далеко по сторонам.

Что бы иметь повод приближаться к ней Омар Мейяд пустил свою большую повозку рядом с повозкой итальянки, поэтому не было ничего удивительного в том что Мальвази заехав вперед, заметила за приоткрытым пологом (так предпочитала ездить и она) очень миловидную девушку с необычайным смугло-красным цветом лица. Украдкой она и раньше видела ее, и знала об отношении между ней и Омаром Мейядом. Необычайность девушки заключалась в национальной принадлежности. Ни таких лиц, ни убора волос и одежды с украшениями Мальвази никогда раньше не встречала, разве что было сильное сходство с цыганками; но было и сильное отличие. Так или иначе, а девушка эта сильно приглянулась ей, а схожесть их положения только сближала и рождало желание познакомиться. Но встал казалось непреодолимый вопрос о языке общения.

Видя затруднения со стороны европейки (платье и вуаль пока что выдавали в ней таковую), девушка так же проявляя к ней большое внимание обратилась по-французски.

– Мадам, вы говорите по-французски?